Людмила Новикова - Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере
Двадцативосьмилетний управляющий Отделами продовольствия, промышленности, торговли и путей сообщения Яков Тимофеевич Дедусенко, как и Маслов, был заброшен на политические высоты революционной волной. Выходец из крестьян Донской области, он в студенческие годы примкнул к эсерам, был в ссылке, позже служил земским агрономом, сотрудничая в крестьянской кооперации и кооперативной печати, а в революционную весну содействовал организации Всероссийского совета крестьянских депутатов. Дедусенко был известен как специалист по продовольственным вопросам, служа в 1917 г. членом продовольственной комиссии Временного комитета Государственной Думы и товарищем председателя Петроградской продовольственной управы. Этот опыт позже принес ему портфель управляющего Отделом продовольствия в Верховном управлении. Дедусенко был избран в Учредительное собрание по эсеровскому списку, вместе с Масловым пытался организовать вооруженную защиту собрания, а после его роспуска также стал участником подпольных антибольшевистских организаций и вступил в Союз возрождения России[290].
Карьера революционера и кооператора также была за плечами тридцатилетнего управляющего Отделами труда и народного образования Михаила Александровича Лихача. Сын витебского полицейского исправника, он не только с ранней юности был участником революционного движения, но и являлся организатором одной из боевых эсеровских дружин. Проведя несколько лет в тюрьме, ссылке и эмиграции, он накануне мировой войны поселился в Петербурге и занялся публицистикой. В 1915 г. Лихач, как и другие члены Верховного управления, увлекся крестьянской кооперацией и работал инструктором промысловых артелей. С весны 1916 г. он находился на фронте мировой войны, а уже спустя год стал председателем войскового комитета 12-й армии и позже от частей Северного фронта был избран в Учредительное собрание. В 1917 г. Лихач выдвинулся на руководящие позиции в эсеровской партии, выступая как представитель армии. На IV партийном съезде он был избран в ЦК и руководил его военным отделом. Вместе с Масловым и Дедусенко Лихач пытался организовать вооруженные отряды для защиты Учредительного собрания. Он также считался экспертом по вопросам труда и весной 1918 г. был одним из организаторов Собраний уполномоченных фабрик и заводов Петрограда, выступивших с протестом против большевистской рабочей политики. Летом же по заданию своего ЦК Лихач выехал в Архангельск для содействия перевороту[291].
Прошлое эсера-боевика и кооператора с Лихачем разделял тридцатичетырехлетний глава Отдела финансов Григорий Алексеевич Мартюшин. Крестьянин из Казанской губернии, член партии эсеров и участник боевых дружин, он также пережил аресты и ссылку, но затем, выучившись на экономиста в Гейдельбергском университете, стал работать в Московском народном банке. В годы мировой войны Мартюшин занялся кооперативной работой и выступил соучредителем Центрального товарищества льноводов, в котором сотрудничал другой будущий член Верховного управления – С.С. Маслов. После падения монархии Мартюшин, как Маслов и Дедусенко, был организатором Всероссийского съезда крестьянских депутатов. А с приходом к власти большевиков и разгоном Учредительного собрания, депутатом которого от Казанской губернии он являлся, Мартюшин присоединился к другим эсерам-учредиловцам, летом 1918 г. конспиративно выехавшим на Север[292].
Члены Верховного управления, большинство которых объединяли революционное прошлое, совместная работа в кооперации и Советах крестьянских депутатов и решительное отрицание большевизма, также зарекомендовали себя как последовательные оборонцы в мировой войне. Так, Чайковский и Дедусенко работали во Всероссийском союзе городов, занимаясь продовольственной помощью Северному фронту. Зубов служил в Вологодском губернском комитете по снабжению армии. Лихач, отправившись на фронт в 1916 г., по некоторым данным, как солдат-доброволец[293], боевыми отличиями заслужил производство в прапорщики. В 1917 г. он как член войсковых комитетов пытался поднять боевой дух армии, а в марте 1918 г. в качестве делегата IV Всероссийского съезда советов настолько резко протестовал против заключения Брестского мира, что даже был лишен слова и изгнан с трибуны за нападки на Ленина и «оскорбление Советской власти»[294]. В свою очередь, Гуковский речами и пером последовательно доказывал, что «защита своего отечества есть нечто… подразумевающееся само собой», что «социалистическое учение есть все-таки учение… государственное» и поэтому точка зрения, позволяющая «часть государства отдать иностранному вторжению… по недоразумению считает себя социалистической»[295].
Антибольшевизм, патриотизм и представления о необходимости оборонять российское государство от внутренних «предателей» и внешних врагов члены Верховного управления сделали лейтмотивом деятельности правительства. Свое первое обращение к гражданам Архангельска и губернии 2 августа 1918 г. они начали с нападок на большевиков «за предательство России в Бресте», а первыми двумя пунктами правительственной программы выставили воссоздание «единой всероссийской государственной власти» и оборону Северной области и страны «от дерзких посягательств на территорию ее и национальную независимость населения со стороны Германии… и других неприятельских стран»[296].
Одновременно с борьбой за воссоединение страны, которая должна была вестись совместно с другими антибольшевистскими правительствами, организованными по инициативе Союза возрождения, Верховное управление декларировало необходимость возвратить послефевральские демократические институты и исполнить социальные обещания революции. Так, министры заявили о восстановлении демократических прав и свобод и «органов истинного народовластия: Учредительного собрания, земств и городских дум», а также назвали в ряду своих главных целей обеспечение «прав трудящихся на землю», охрану «интересов труда» и, касаясь наиболее острой местной проблемы, устранение голода среди населения[297].
Уже в первые недели существования Северной области в Архангельской губернии были восстановлены местные самоуправления, а затем начались перевыборы земств и городских дум, причем власти попытались сделать их максимально демократичными, всячески поддерживая принцип всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Не заставили себя ждать и социальные инициативы правительства. Так, правительство одобрило основные положения революционного рабочего законодательства, в частности восьмичасовой рабочий день и широкое социальное страхование. Также во многом по настоянию самого Чайковского началась подготовка серии радикальных законов о землепользовании, в духе эсеровской земельной программы[298]. Иными словами, Верховное управление, провозгласив себя политическим наследником Всероссийского временного правительства, пыталось повернуть часы назад, к Февралю 1917 г., и продолжить его политику, выступая под знаменем борьбы с внешним врагом, демократических и социальных преобразований.
Члены Верховного управления рассчитывали на поддержку со стороны широких слоев населения. Они полагали, что их лозунги и политические инициативы не могут не быть популярными, о чем, казалось, свидетельствовали десятки телеграмм от местных рабочих и профсоюзных собраний, союзов солдат и моряков, общественных организаций и крестьянских органов самоуправления, которые в первые недели после переворота десятками приходили в адрес правительства, приветствуя свержение власти большевиков в губернии[299]. Однако политические позиции эсеровского кабинета не были особенно прочными. Так, одним из главных результатов деклараций Верховного управления, сыгравшим решающую роль в его позднейшей судьбе, стало резкое охлаждение отношений между социалистическими министрами и белыми офицерами в Северной области. Участвовавшие в перевороте офицеры были потрясены тем, что при их содействии у власти оказалось левое правительство, которое открыто выдвигало социалистические лозунги. Несмотря на то что впоследствии члены Верховного управления показали готовность временно поступиться некоторыми из заявленных принципов в целях укрепления «внутреннего фронта», и в частности согласились на введение военной цензуры, ограничение свободы слова, собраний и печати и даже аресты некоторых выборных народных представителей, заподозренных в сочувствии большевикам, эти уступки не предотвратили растущего отчуждения между кабинетом и белыми офицерами. В свою очередь, архангельская региональная элита была крайне озабочена тем, что правительство состояло из приезжих политиков и не включало в себя представителей местной общественности. В результате, несмотря на патриотические лозунги и широкую демократическую программу, уже с первых дней своего существования Верховное управление оказалось в центре конфликтов, которые привели к скорому падению кабинета.
