Дэвид Бакстон - Абиссинцы. Потомки царя Соломона
Некоторые религиозные работы, включая «Книгу Света» и «Книгу Рождения», приписываются выдающемуся монарху, самому Зара-Якобу, хотя кажется более правдоподобным то, что эти книги написаны священнослужителями двора под царским руководством. Эти книги, полные увещеваний и страшных предостережений, предназначались для усиления авторитета суверена и борьбы с имевшейся в то время тенденцией к ереси и языческим практикам. Они таким образом демонстрируют личное вмешательство царя в церковные дела и интересы. Помимо этого они любопытны как труды, принадлежащие к сравнительно небольшому классу религиозной прозы исконно абиссинского происхождения.
Агиография XV века
В XV столетии впервые увидел свет огромный пласт агиографической литературы, как оригинальной, так и переводной. Некоторые из этих работ, хотя и вдохновленные, без сомнения, действительным почтением к великим местным и заимствованным святым государства, также отражали происходившие конфликты между монастырями и двором или между одним большим монастырским центром и другим. Это было неизбежным потому, что монарх, двор которого перемещался с места на место и который имел приставленного к нему иностранца Абуну, не испытывал особой симпатии к крупным монастырям, так как именно последние были единственными постоянными центрами образования и искусства в стране и настоящим домом эфиопской ортодоксии.
Еще более усложняло дело то, что отдельные императоры не отказывали себе в нарушении некоторых норм, например были замечены в полигамии или в таких публичных проступках, как симония, или вымогательство. Монахи иногда яростно и бесстрашно атаковали подобное поведение. Так, например, Филипп, третий настоятель Дэбрэ-Либанос, осудил неправедные поступки царя Амдэ-Цыйона в словах громкой инвективы. Эти высказывания сохранены и надлежащим образом повторены в Деяниях святого настоятеля, написанных около 1425 года; таким образом он снискал себе местную репутацию святости, в которую его смелые атаки на императора внесли свой весомый вклад. Но монахи Дэбрэ-Либанос считали неправильным то, что слава Филиппа может затмить собой славу основателя монастыря. В соответствии с этим Жизнь и Деяния Текле-Хайманота были составлены позднее. Разные их версии различаются достаточно значительно, так как многочисленные редакторы и копиисты, не раздумывая особенно, добавляли новые чудеса и легенды в изначальный текст, некоторые из них полностью брались из Деяний других святых – чего только не сделаешь, чтобы возвеличить память о своем основателе и небесном заступнике. Эти работы, по-видимому, сочетают в себе жизни двух святых, имеющих одно и то же имя – с одной стороны, раннего аскета, часто изображаемого в произведениях эфиопского искусства, и с другой – важного исторического деятеля, ставшего первым настоятелем Дэбрэ-Либанос около 1260 года.
Растущая популярность деяний Текле-Хайманота встревожила монахов северных монастырей, основанных в значительно более ранние времена самими девятью святыми. Таким образом были составлены биографии этих полулегендарных основателей и, как это полагается, улучшены переписывающими друг у друга писцами, становясь творениями чистой (если не сказать нелепой) фантазии, содержащими в себе лишь далекое эхо древней истины. Они включают в себя жизни Абба-Либанос, Абба-Тарима, Абба-Панталеоне и За-Микаэль Арагави, основателя Дэбрэ-Дамо.
Шоа, в свою очередь, не собирался пребывать в тени северных монастырей, и в позднем XV столетии были составлены вымышленные Жития шоанских святых, предшественников Текле-Хайманота. Один из них – Йоханнес Мисракави (Иоанн Восточный), апостол Менза – исторической области Северного Шоа, другой – Абуна Табра Манфас Киддус («Слуга Святого Духа»), основатель монастыря в Зуквале, и до сих пор существующего в виде маленького монастырского поселения, на краю кратера Зуквалы – вулканической горы, видимой из современной Аддис-Абебы. Он традиционно считался основанным в древности и на протяжении столетий являлся форпостом христианства на тогдашних южных границах царства. Его легендарного основателя – отшельника египетской пустыни – чудесно перенесли вместе со львами и леопардами, его друзьями, на землю Абиссинии. Здесь он окончательно прижился в качестве местного святого, а его имя сократили до популярного Або (образ святого). Легко узнаваемый из-за неизменного присутствия его зверей-компаньонов, постоянно появляется в живописи абиссинских церквей позднего периода, причем почти всегда в сопровождении Текле-Хайманота.
Другим иностранным святым, нашедшим в конце концов новый дом и огромную и по сей день не убывающую популярность в Эфиопии, был святой Георгий. Его Деяния, Чудеса и Восхваления получены от греков и через арабские христианские версии ближе к концу XV столетия переведены на эфиопский. В произведениях искусства он изображается часто неподалеку от упомянутых выше святых, сидящим верхом на белом коне и разящим пикой дракона (рис. 33).
Из всех этих книг, посвященных жизни и чудесам святых, ни одна не является столь характерной для страны и ни одна не иллюстрирует лучше эфиопский гений в восприятии и преобразовании чужеземных новшеств, чем Таамра-Марьям – Чудеса Девы Марии. Черулли, который детально исследовал эту очаровательную работу, прослеживает ее корни в средневековой Европе, где собрания этих чудес составлялись начиная с середины XII столетия и далее такими авторами, как Уильям Измальзбери и Готье де Коинчи. Они были основаны на легендах и чудесах, связанных с некоторыми величайшими европейскими центрами паломничества, как Рим, Толедо, Сантьяго-де-Компостела, Лаон, Шартр, Рокамадур, гора Сент-Мишель. Книга Чудес впервые появилась во Франции и англо-норманнском королевстве, но со временем были сделаны ее переводы практически на каждый европейский разговорный язык, даже в столь далеком уголке, как Исландия. Новые издания, как в стихах, так и в прозе, расширенные и дополненные, в соответствии с местной изобретательностью и местным вкусом, стали, не переставая, появляться вплоть до XIV столетия и продолжали далее вдохновлять поэтов и художников.
С нашей точки зрения, решающим поворотным пунктом в этой литературной саге был перевод Чудес (где-то в XII столетии, предположительно с французской версии текста) на арабский. Этот перевод проник через Палестину в Сирию и к коптам в Египет, собирая все время по дороге новый материал. Потом эту уже разношерстную коллекцию текстов перевели на эфиопский и к самому концу XIV столетия, вне всякого сомнения, она претерпела новые добавления, основанные на реальных местных событиях. Эфиопские версии обычно включают в себя «канон» из 33 официально признаваемых чудес вместе с меняющимся числом – вплоть аж до 283 – дополнительных, родившихся на плодородной почве фантазий следующих друг за другом редакторов.
Начиная с XV столетия и далее Чудеса регулярно читаются в церквях во все многочисленные праздничные дни, посвященные Деве Марии. В доверчивых глазах христианского сообщества они стали считаться равными по значимости и подлинности с самим Евангелием. Многие копии этой книги включают в себя предварительную главу «Завета милосердия», вдохновленную апокрифическими повествованиями Псевдо-Мелито. Она хорошо сюда подходит, так как размышления, следующие за этими Чудесами, непостижимы для разума, если только он не утвержден в непререкаемой вере в «Завет», в котором Христос обещал своей матери: «Каждая душа, воззвавшая к имени Твоему, да не будет осрамлена, и да найдет милосердие и утешение, помощь и уверенность». Дева Мария, следовательно, стала считаться главной среди небесных защитников всех грешных душ. Влияние этой веры видно из эфиопского предопределения судьбы добрых и злых душ, записанных Уолкером в Абиссинцах дома:
«Когда человек умирает, Михаил подхватывает его за правую руку, а дьявол за левую, и так они поднимаются на небеса. Там эти двое спорят перед Господом, как на судебном процессе, и дьявол вскрикнет: «Эта душа моя! Она постоянно совершала грех и зло!» А Михаил отвечает: «Она не твоя, а моя!» – и вместе с Марией воскликнет: «Принеси же весы! Давай взвесим душу!» Возможно, человек ел и пил месяцами с табала и тадика Михаили во славу его или нищий протягивал ему свою руку для милостыни, говоря: «Ради Девы Марии!» А мертвец давал ему серебро. И они могут положить душу на весы, взвешивая ее, и, если хотя бы тень Марии упадет на душу, она будет столь же тяжелой, сколь золото, и чаша опустится. И дьявол удалится, выпуская душу, и она войдет в Ганнат, который есть рай. Но душа того, который делал зло на земле, направляется вместе с дьяволом, который, разжевав ее, бросает в огонь Гахханаб, где забавляется с ней – погружая ее то в огонь, то в ледяную воду, заставляя таким образом ее кожу сжиматься, или заточая ее в совершенной темноте. Ибо останется в памяти тот, кто подает милостыню заключенным и бедным у церковных врат, благоговея и трепеща перед святыней. Ибо скажет он: «Да защитит святыня мою душу, и да исцелит ее, и да не сделает ее как у тех».
