Эдвард Томпсон - Гунны. Грозные воины степей
В письме, привезенном Эдеко, говорилось о том, что римляне так же не спешат с выполнением условий второго мира Анатолия, как и в 435 году. Аттила обвинял Феодосия II в отказе выдать нескольких беглецов и освободить территории к югу от Дуная. Если два этих условия не будут незамедлительно выполнены, говорилось в письме, то гунны возобновят военные действия. Далее Аттила требовал направить для переговоров о еще не решенных делах посланников самых значительных из имеющих консульское достоинство. Если ему пришлют таких послов, заявлял Аттила, то он пересечет Дунай и встретит их в Сердике. Из этого письма явственно следует, что Аттила продолжал политику шантажа, которой упорно следовал после заключения мира в 443 году. Итак, со времени недавно заключенного мира у Аттилы появились новые требования – после успешных военных действий он стремился к расширению территории. Возможно, это требование уступки значительной территории и угрозы очередного набега, в случае невыдачи беглых, заставили правительство Восточной Римской империи искать иное решение проблемы.
Передав письмо и ряд устных пояснений через Вигилу, Эдеко вышел из дворца в сопровождении переводчика и проследовал в дом самого влиятельного сановника Феодосия II, евнуха Хрисафия. Этот деятель имел полную власть над правительством и императрицей Евдокией со времени первого мира Анатолия, то есть с 443 года. Сейчас Хрисафий находился на вершине власти, хотя его участие в делах крестного отца еретика Евтихия в скором времени ослабило его позиции. Ходили слухи, что Хрисафий использовал свое влияние на императора с целью личного обогащения, причем недобросовестными средствами. Подобные обвинения выдвигались в адрес всех видных деятелей империи, и, по-видимому, Хрисафий был лучше, чем репутация, которую он заслужил, но отнюдь не безгрешен. Он с исключительным мастерством удерживал свое положение, но проводимая им внешняя политика, о которой мы поговорим несколько позже, была предметом острых разногласий.
Войдя в дом Хрисафия, Эдеко с восхищением отозвался о роскошных дворцах Константинополя. Вигила перевел его слова. «Ты можешь стать очень богатым человеком и жить в доме из чистого золота, если только оставишь гуннов и пристанешь к римлянам», – сказал Хрисафий. «Но слуге, – простодушно ответил Эдеко, – непозволительно делать это без разрешения своего господина». – «Ты ведь влиятельный человек, Эдеко? Ты свободно входишь к Аттиле?» – «О да, я близок к Аттиле. Мне вместе с другими значительными персонами доверено охранять царя. Каждый из нас по очереди несет при нем вооруженный караул», – ответил Эдеко. Тогда евнух сказал, что если Эдеко поклянется хранить тайну, то он сделает ему очень интересное предложение, и у него будет время, чтобы обдумать его. После этого Хрисафий пригласил Эдеко к себе на обед, но попросил прийти одного, без Ореста, чтобы наедине обсудить его предложение. Эдеко согласился.
На обеде в доме Хрисафия присутствовали только сам хозяин, Эдеко и Вигила в качестве переводчика. Хрисафий поклялся, что сделает предложение «не ко вреду Эдеко, но к большому его счастью», а Эдеко, в свою очередь, поклялся в том, что не разгласит предложения независимо от того, примет его или нет. И только после этого Хрисафий объяснил суть предложения. «Если ты убьешь Аттилу, – сказал евнух, – и возвратишься к римлянам, то остаток жизни проведешь в счастье, обретя великое богатство». Эдеко принял предложение, возможно, с излишней готовностью, но потребовал денег, около 50 либр золота, для подкупа гуннов, находившихся под его началом. Евнух обещал немедленно выдать ему эти деньги. Но у Эдеко было на этот счет собственное мнение. Он объяснил, что должен вернуться к Аттиле, чтобы сообщить о результатах посольства. Вместе с ним должен поехать Вигила, чтобы получить ответ насчет беглецов. Потом через Вигилу Эдеко сообщит Хрисафию, каким образом переслать золото, потому что если у него будет с собой золото, то ему будет трудно скрыть его от Ореста и остальных спутников. А по возвращении Аттила наверняка расспросит, какие подарки и сколько денег дали римляне. Евнух согласился с Эдеко, и, пообедав, они расстались.
Евнух поспешил к императору и сообщил ему о своем замысле. Феодосий вызвал магистра оффиций Маркиалия (своего рода секретарь иностранных дел), и втроем они обсудили предложения, внесенные Эдеко. Сообща они внесли одно изменение, считая, что желательно отвлечь внимание Аттилы от Вигилы. Было решено отправить послами к Аттиле не только Вигилу, но и Максимина, с тем чтобы Вигила, под видом исполнения должности переводчика, сделал все, что прикажет ему Эдеко, а Максимин, ничего не знавший об их замысле, просто передал письмо императора в ответ на письмо Аттилы, доставленное Эдеко. Относительно посылаемых лиц в письме сообщалось, что Вигила – переводчик, а Максимин выше Вигилы по достоинству, из знатного рода и очень близок к императору; затем император писал, что Аттиле не следует, нарушая перемирие, тратиться на римскую землю; «а беглецов, сверх выданных уже, я отправил к тебе семнадцать, так как других нет». Таково было содержание письма. Кроме того, Максимину было приказано сказать на словах Аттиле, что не следует ему требовать, чтобы к нему приходили послы высшего достоинства, так как это «не делалось ни при его предках, ни при других владетелях Скифии, а бывали послами первый попавшийся воин или вестник».
Почему нельзя было написать в письме то, что Максимин должен был передавать на словах? Дело в том, что это была явная ложь. До этого с Аттилой проводили переговоры послы действительно высшего ранга, с которыми мы уже встречались, – Анатолий и Сенатор. Нежелание Феодосия направлять к гуннам послов высшего ранга, несомненно, происходило из опасения, что в случае неудачной попытки покушения на Аттилу римским послам не удастся благополучно вернуться в Константинополь. Он не хотел терять нужных людей, а потому решил отправить Максимина.
3
Группа во главе с послом выехала из столицы Восточной Римской империи верхом где-то в начале лета 449 года. Максимин, посол достаточно высокого, хотя и не высшего достоинства, являлся членом комиссии по составлению Кодекса Феодосия. Очевидно, он добился быстрого повышения, потому что, когда комиссия упоминается спустя три года, он уже не является членом комиссии; по-видимому, занимает более высокое положение. Нам не известно, почему именно его имя прозвучало во время совещания Феодосия с Хрисафием и Маркиалием и было решено отправить его к Аттиле в составе этого сопряженного с опасностью посольства. Возможно, они считали его здравомыслящим человеком, который, вероятно, не потеряет голову в критической ситуации. Однако мы можем поздравить себя с их выбором и согласием Максимина возглавить посольство к Аттиле, поскольку, узнав о порученной миссии, Максимин сразу пошел к своему другу, историку Приску, и попросил сопровождать его в этом, по всей видимости, длительном путешествии.
Мы ничего не знали о Приске до того, как он получил приглашение Максимина. В пути он, похоже, занимает место, которое позволяет ему находиться с послом не в официальных, а в личных отношениях; возможно, историк в каком-то качестве состоял при дворе и был направлен в поездку своим непосредственным начальством. Видимо, при дворе он познакомился и близко сошелся с Максимином, который сделал его де-факто, если не де-юре, советником и консультантом. Теперь в империи сложилась традиция включать философа, или софиста, в посольство, чтобы обеспечить посла красноречивым оратором. Возможно, Приска попросили сопровождать Максимина в этой поездке, поскольку он уже завоевал репутацию опытного и знающего историка и оратора. Возможно, он уже издал несколько «риторических упражнений», которые ему приписывает Свида и о которых нам ничего не известно.
Известие о поездке посольства к гуннам, вероятно, дошло до Рустикия, который хотел обсудить вопрос личного характера с одним из римских секретарей Аттилы, и он получил разрешение поехать вместе с Максимином. Рустикий был полезным членом посольства, поскольку, не считая Вигилы, был единственным представителем римлян, знавшим гуннский язык; житель Мезии, он в течение многих лет жил у гуннов в качестве военнопленного. Кроме него, в состав экспедиции входил уже упомянутый ранее переводчик Вигила, гунн Эдеко – только эти двое знали о заговоре против Аттилы, Орест, приехавший в Константинополь с Эдеко, и несколько гуннов (о них нам ничего не известно), сопровождавших Эдеко. Приск только упоминает слуг, обслуживавших своих хозяев, и погонщиков, заботившихся о вьючных животных. На животных погрузили не только подарки, предназначавшиеся гуннам, но и продовольствие для римских послов, которым их обеспечило собственное правительство, а не те местные власти, через чьи территории они проезжали.
Через тринадцать дней путешественники приехали в Сердику, разрушенную в 441 году. Остановившись в Сердике, Максимин счел приличным пригласить на обед Эдеко с сопровождавшими его варварами. У местных жителей купили овец и быков, слуги зарезали их и приготовили обед. Во время обеда произошел неприятный инцидент. Варвары стали восхвалять Аттилу, а римляне императора, и тут Вигила с характерной для него бестактностью сказал, что несправедливо сравнивать бога с человеком, подразумевая под человеком Аттилу, а под богом Феодосия П. Это необдуманное замечание, по мнению Ходжкина, можно объяснить тем, что он слишком часто прикладывался к чаше с вином. Гунны обиделись на это замечание и уже были готовы всерьез рассердиться, когда Максимин и Приск перевели разговор на другой предмет и постарались любезностью смягчить их гнев, пустив бутылку по кругу. Когда все встали после обеда, Максимин почтил Эдеко и Ореста подарками, а именно шелковыми одеждами и индийскими самоцветами. А затем произошел случай, поставивший в тупик Максимина и Приска. Орест, выждав, когда удалится Эдеко, сказал Максимину, что он прекрасный человек, так как не пренебрег им, Орестом, в отличие от римских сановников, которые приглашали на обед только Эдеко и одаривали его подарками, забыв об Оресте. Максимин был заинтригован словами Ореста и поинтересовался, кем и когда он был так обижен. Ничего не ответив, Орест повернулся и вышел. На следующий день Максимин и Приск рассказали Вигиле о непонятном поведении Ореста и о его заинтриговавших посла словах. Вигила ответил, что Орест не должен обижаться, не получая одинаковых с Эдеко почестей, так как он только прислужник и писец Аттилы, а Эдеко, как известный храбрец на войне и природный гунн, стоит намного выше Ореста. После этого Вигила переговорил наедине с Эдеко, а затем вернулся и сказал послу, что передал Эдеко их разговор и едва успокоил его, так гунн разгневался от услышанного. Как все было на самом деле? Подозревал ли что-нибудь Орест? В действительности все было намного хуже, чем мог себе представить Вигила. Эдеко рассказал о заговоре своим спутникам, и Орест хотел похвалить Максимина за то, что он ничего не знает о заговоре.
