Юрий Виноградов - Хроника расстрелянных островов
Первым благополучно приземлился Преображенский. За ним пошли на посадку еще четыре ДБ-3. Шестой бомбардировщик начал было заход, но вдруг снова взмыл ввысь и пошел по кругу, не решаясь садиться. За ним закружил и седьмой ДБ-3.
— Передайте по радио, пусть идут в Палдиски или Таллин, — приказал Жаворонков оперативному дежурному.
После приема команды один из дальних бомбардировщиков тут же взял курс на северо-запад и быстро скрылся за лесом, а второй упрямо заходил на посадку, и всякий раз неудачно.
— Видно, бензин у него на исходе, — предположил Оганезов, с тревогой наблюдая за бомбардировщиком, кружащим над аэродромом. В следующее мгновение Оганезов закрыл глаза: ДБ-3, потеряв скорость, рухнул на землю у опушки леса. Раздался грохот, бомбардировщик вспыхнул свечой. «Фашистские стервятники не смогли сбить, так тут сами…» — с болью подумал Оганезов.
Следующие два ДБ-3, видя горящий самолет своего погибшего товарища, взяли курс на северо-запад. Остальные дальние бомбардировщики все же сели на свой аэродром.
В Асте дело обстояло лучше: все самолеты армейской авиагруппы приземлились благополучно.
Посылая ДБ-3 на Берлин, Жаворонков тщательно анализировал предыдущие налеты. Каждый летчик по возвращении в Кагул докладывал ему о своих наблюдениях, и теперь у него сложилась полная картина о наличии средств зенитного и авиационного прикрытия столицы фашистской Германии. Вот в сейчас, склонившись в штабной землянке над картой, Жаворонков искал оптимальные варианты для седьмого налета на Берлин. Требовалось более точно бомбить военные и промышленные объекты, и в то же время из-за плотности зенитного огня нельзя летчикам выходить на прицельное бомбометание. Безопасной в создавшихся условиях являлась высота 6000 метров.
От работы генерала отвлек вошедший радист.
— Вам телеграмма, товарищ генерал.
Жаворонков прочитал телеграмму. В ней нарком Военно-Морского Флота требовал применять для бомбардировки Берлина 1000-килограммовые бомбы.
Действительно, по своей конструкции ДБ-3 мог нести на внешней подвеске бомбу весом в 1000 килограммов, если на нем стояли новые моторы и подъем производился с взлетной полосы с твердым покрытием. А моторы на самолетах Преображенского и Щелкунова давно уже выработали все положенные по нормам ресурсы, и поднимались они с грунтовой взлетной полосы, явно недостаточной по длине. Поэтому летчики брали на внешнюю подвеску лишь 250- и 500-килограммовые фугасные авиационные бомбы, а остальные 100-килограммовые фугасные и зажигательные бомбы подвешивались в бомболюки.
В конце телеграммы сообщалось, что для координации действий на остров вылетает представитель Ставки Верховного Главнокомандования летчик-испытатель Герой Советского Союза Коккинаки.
Жаворонков забеспокоился: может быть, он действительно пошел на поводу у летчиков, санкционируя брать на внешнюю подвеску лишь ФАБ-500? Ведь, несмотря на выработанные моторами ресурсы, дальние бомбардировщики свободно перекрывают расстояние в 1740 километров. А майор Щелкунов, у которого на подходе к Берлину отказал правый мотор, сумел отбомбиться и каким-то чудом на одном моторе дотянуть до аэродрома.
Коккинаки прилетел на следующий день. Жаворонков встретил его у командного пункта.
— Теперь понятно мне, почему все ваши бомбардировщики целехоньки, генерал! — восторженно произнес Коккинаки, пожимая руку Жаворонкову. — Великолепно же вы замаскировали аэродром. Грешным делом я подумал, что не сюда прилетел.
— Морские летчики на выдумки хитры, — ответил Жаворонков. Он пригласил московского гостя в землянку, распорядился подать чай.
— Вы знаете цель моего прибытия? — спросил Коккинаки, входя в землянку.
— Да. Я получил телеграмму от наркома.
На встречу с представителем Ставки Верховного Главнокомандования генерал пригласил командиров авиагрупп Преображенского и Щелкунова, ведущих групп Гречишникова и Ефремова, командиров эскадрилий Тихонова и Плоткина, флагманского штурмана Хохлова и военкома Оганезова. Представлять Коккинаки не требовалось: каждый пилот отлично знал прославленного на весь мир советского летчика-испытателя.
Высказывались все. Мнение едино: в создавшихся условиях брать ФАБ-1000 не представлялось возможным. Материальная часть дальних бомбардировщиков основательно изношена, моторы уже выработали свои ресурсы, их мощность соответственно упала, и поэтому имелись все основания для беспокойства за безопасный взлет бомбардировщика по грунтовой полосе с расчетной нагрузкой авиабомб. К тому же лететь на Берлин приходилось на огромной высоте, достигавшей практического потолка, отчего расход бензина увеличивается и его может не хватить на возвращение домой.
— Надо учитывать состояние экипажей, и в первую очередь пилотов, — сказал Оганезов.
Военком 1-го минно-торпедного полка заметил правильно. Жаворонков вполне был с ним согласен. Люди устали, вымотались. Полет длится около восьми часов, происходит он в сложных условиях: ночью, на высоте более 7000 метров, при кислородном голодании, в холоде, под воздействием у цели зенитной артиллерии и истребителей врага. Экипажи перенапрягали свои физические и моральные силы, особенно над Берлином. Когда же ДБ-3 подходили к своему аэродрому, то перенапряжение спадало, летчики расслаблялись, внимание, так необходимое для точного расчета на посадку, притуплялось, и некоторые платились за это жизнью. Так во время приземления взорвались бомбардировщики летчиков Дашковского, Кравченко и Александрова. Наблюдать с земли за нелепой гибелью невыносимо тяжело.
Доводы летчиков не убедили Коккинаки. Однако решено было ФАБ-1000 брать только на самолеты, моторы которых еще не выработали положенные ресурсы.
До полуночи просидели в штабной землянке Жаворонков и Преображенский, раздумывая над сложным заданием представителя Ставки. Требовалось с особой тщательностью проанализировать все возможные варианты полетов с максимальной бомбовой нагрузкой, на всякий случай наметить запасные цели, досконально проверить моторы, отобрать лучших летчиков, способных повести ДБ-3 к Берлину. Самым сложным, на их взгляд, являлся взлет. Взлетная полоса — без твердого покрытия, неровная и короткая для разбега с расчетной нагрузкой. Моторы будут страшно перегреваться.
Адъютант командующего майор Боков терпеливо сидел в стороне, наблюдал за сосредоточенными лицами генерала и полковника. Время от времени он наполнял пустые стаканы крепким горячим чаем, который с удовольствием пили Жаворонков и Преображенский.
Зазвонил телефон. Боков снял трубку.
— Товарищ генерал, посты ВНОС сообщают: к Сареме летят вражеские самолеты, — доложил он. — По звуку — Ю-восемьдесят восемь.
— «Юнкерсы», да еще ночью?! — удивился Жаворонков. — Странно. Что они, в самом деле?
— Видно, здорово мы им поднасолили, что даже ночью они решились пожаловать к нам, — засмеялся Преображенский и посмотрел на часы — шел первый час ночи.
Вышли из душной землянки на улицу. Непроглядная мгла окутала спящий аэродром, не видно даже черной стены леса. Действительно, до слуха донесся знакомый завывающий звук Ю-88. Жаворонков, вобрав полную грудь свежего влажного воздуха, огляделся. Кагул потонул в густой черноте ночи. Ни огонька. Лишь иссиня-темное небо угадывалось по хрусталикам россыпи звезд. Подумал: «Как же они бомбить нас собираются? Наугад, что ли?!»
Неожиданно справа взвилась красная ракета. Она рассыпалась над хутором, где стояли два дальних бомбардировщика. За ней взметнулись еще три ракеты, направленные точно на стоянки ДБ-3. Жаворонков вначале не мог сообразить, что происходит, потом догадался: вражеские лазутчики под покровом темноты пробрались к аэродрому и теперь ракетами наводят свои бомбардировщики на советские самолеты.
— Черт знает что происходит! — выругался он, не зная, что предпринять. — Не так скоро поймаешь лазутчиков, «юнкерсы» смогут отбомбиться.
— А если и нам пускать ракеты, товарищ генерал? — услышал Жаворонков голос своего адъютанта.
Майор прав. В самом деле, надо попытаться дезориентировать вражеские бомбардировщики. Жаворонков всем корпусом развернулся к Бокову, приказал:
— Мигом к оперативному! Передать на все посты, зенитные батареи: включаться в «иллюминацию»!
Адъютант растворился в темноте, и вскоре вокруг аэродрома и в удалении от него заполыхали красными всполохами ракеты.
— Здорово придумано! — вырвалось у Преображенского. — Поди разберись, какие свои, а какие чужие.
Послышались глухие взрывы осколочных бомб. «Юнкерсы» решили освободиться от груза. Не возвращаться же с ним на аэродром! Несколько бомб все же упали козле стоянок ДБ-3, не причинив им вреда. Остальные в основном рвались в стороне от огневых позиций зенитных батарей. Зенитчики особенно усердствовали в пусках ракет.
