Александр Чернов - Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога
— И все-таки я требую более тщательного разбора случившегося и более строгого наказания виновных. — Мать фингальщика всем своим видом выражала крайнюю неудовлетворенность предложенным вариантом. — Если понадобится, мы обратимся в вышестоящие инстанции, а возможно, и в прокуратуру.
Последняя фраза повисла в воздухе.
Масленников опасался бюрократической волокиты, неизменно сопровождающей всякое, даже самое пустячное «расследование». Любой госорган, а прокуратура в особенности, — обязан был «реагировать» на поступившую жалобу. И зачастую это «реагирование» превращалось в длительное дотошное разбирательство, заполнение бесконечных протоколов и формуляров, предоставление многочисленных справок и выписок. В результате на ближайшие недели упорядоченный рабочий день Валентина Валентиновича грозил обернуться непрогнозируемым времяпровождением.
Виктор размышлял о том, что как лицо, косвенно задействованное в случившемся, он наверняка подвергнется волокитным опросам, измарает кучу бумаги объяснительными и все это время будет вынужден блюсти мину благопристойного свидетеля, никоим образом не запятнавшего себя противоправными действиями.
Григорий же попросту злился. На глупое стечение обстоятельств, приведшее к конфликту. На хамливого сучонка, подбитый глаз которого был наверняка не последним и не самым тяжким житейским уроком. На раскудахтавшуюся стервозную мамашу, раздувшую мелкий инцидент со своим невоспитанным отпрыском до уровня уголовщины. Объективности ради злился он немного и на самого себя, свою горячность и неумение подстраиваться под обстоятельства, сглаживать острые углы общения с окружающими вообще и с пациентами в частности. Злился он и на треклятого педагога, свалившегося на их голову со своими фантазиями… Стоп!
— Хорошо. — Сохранять приглушенно-нейтральный тон он больше не собирался. Пришло время хода козырем. — В таком случае я считаю необходимым осветить последнюю, наименее приглядную для вашего сына сторону конфликта. Одну минуту… — кивнул Григорий Масленникову и быстрым шагом направился к выходу.
В приемной, как и следовало ожидать, томился десяток жаждущих лицезреть главного врача. Широкий диван занимало трио заместителей в белых халатах с полновесными папками документов на коленях. Их нетерпеливо-вопрошающие взгляды устремились на вышедшего из кабинета Тыча.
— Здравствуйте. Уже заканчиваем, — скороговоркой выпалил он, сам не веря сказанному, и окинул взором обширную приемную. Педагог забился в угол между умывальником и вешалкой, уныло разглядывая посетителей. От Виктора он узнал, что вчерашний инцидент получил продолжение, и его участие может понадобиться для подтверждения правомерности действий дежурных врачей. Но вечерний испуг уже прошел, стерев и без того не слишком интенсивную досаду на малолетних хулиганов. И сейчас мысль о необходимости изливания грязи на заигравшихся подростков была старому детолюбу крайне неприятна. Поэтому, когда цепкий взгляд Григория выхватил из людского клубка тщедушную фигуру, ответом ему послужила лишь грустная полуулыбка смирившегося с неприятной обязанностью интеллигента.
— Прошу вас. — Хирург посторонился, пропуская в кабинет свое алиби.
— Доброе утро. — Педагог выхватил близоруким взглядом плечистую фигуру Масленникова и, распознав в нем хозяина ситуации, негромким, с хорошо поставленными интонациями голосом пояснил: — Я здесь по просьбе дежурного врача. Он сообщил, что сегодня разбирается конфликт, невольным зачинщиком которого я накануне явился. Готов честно ответить на все ваши вопросы.
— Присаживайтесь. — Валентин указал вошедшему на свободный стул. — Наши доктора заявляют, что вчера вечером они в срочном порядке были вызваны вами в урологическое отделение для разрешения нестандартной ситуации. Что вы можете сообщить по этому поводу. — Чертов официонализм! Образ третейского судьи уже стал Валентину надоедать.
Услышать очередное изложение обсуждаемых событий присутствующим так и не довелось. Лишь только географ сделал глубокий вдох перед началом своего «выступления», как был прерван коротким женским вскриком:
— Макар Гаврилович!
Мужичонка, поперхнувшись непроизнесенным словом, резко обернулся в сторону неожиданного раздражителя.
— Макар Гаврилович! Это вы? — Голос доселе молчаливо-ностальгирующей толстушки оказался выше, чем у ее соратницы по несчастью.
Педагог, близоруко щурясь, недоуменно всматривался в сидящую перед ним женщину.
— Я… простите… Мы знакомы? Очки, очки… В палате забыл. Простите…
— Вы меня не помните? Ах! Ну конечно же. Сколько лет. Я была вашей ученицей. Я…
— Лида! — Короткое имя, произнесенное двумя голосами одновременно, казалось наполненным большей глубиной чувств, чем все сказанное в стенах этого кабинета за сегодняшнее утро. — Лидочка! Ну как же, конечно. Я вас сразу не узнал. Вы уж простите старика. — Макар Гаврилович окончательно утратил и без того штрихованный образ официального докладчика. Перед присутствующими теперь был лишь растроганный пожилой человек, маленькое сморщенное лицо которого выражало радостное умиление неожиданной встречей.
— Да вам ли передо мной извиняться! Я же тогда, дура, уехала. Бросила все сгоряча. — Влажные глаза матроны орошали ее пухлые щеки каплями соленой жидкости. — Поначалу написать хотела, да не сложилось. А после завертелось все, и вовсе потерялась… Это вы меня простите!.. Так это правда?! То, что доктор рассказывал?.. — Она испуганно уставилась на своего учителя.
— Лидочка, понимаете, я… Доктора пригласили меня… объективно рассказать… Да как же это?! — Беспомощно улыбаясь, он повернулся к Масленникову и развел трясущиеся руки. — Я совсем сбился. Извините.
Но любимая ученица, невольно зажавшая преподавателя в клещах непростого нравственного выбора, сама же его от него и избавила.
Поняв, чью версию происшедшего собирался озвучить человек, в кристальной честности которого она не сомневалась, Лидия взяла инициативу в свои руки.
От звонкого хлопка увесистой материнской оплеухи рыжий подросток едва не слетел со стула:
— Выродки! Заигрались, значит. Дебильных фильмов насмотрелись и решили под «крутых» скосить. Сопляки! — От полусонного умиленного добродушия на ее округлом лице не осталось и следа. — Это кто же из вас такой догадливый? Ты?! — вперилась она в робко отведшего взгляд «потерпевшего».
— Лида, мы это разберем дома. — Скандалистка, почуяв крещендо, пыталась успокоить подругу. — Если даже это правда, суть проблемы…
— Проблемы?! Вот где у тебя проблема! — Лидия ткнула пухлым пальцем в лоб собеседнице. — А сучонку твоему я сама нос сломаю, а потом в милицию отведу. Все одно ему туда дорога. А так, раньше сядет — раньше выйдет. Господи, срам-то какой! — по-бабьему всплеснула она руками. Опомнившись, она вскочила со стула и, схватив за руку сына, потащила его к двери. На середине комнаты остановилась и, обернувшись к врачам, с вымученной серьезностью произнесла:
— У нас нет к вам никаких претензий. Извините. — И, перехватив грустный взгляд педагога, всхлипывая, выбежала из кабинета.
На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина.
И когда Масленников на правах распорядителя уже собрался нарушить затянувшуюся паузу, мать пострадавшего нарочито медлительно сложила лист с недописанной жалобой и аккуратно убрала его в объемистую сумочку.
— По независящим от нас причинам мы вынуждены прекратить дальнейшее разбирательство. Однако я ни в коей мере не считаю инцидент исчерпанным. Идем, — обернулась гарпия к сыну, и, не попрощавшись, вместе они покинули кабинет.
— Я вам больше не нужен? — тихо осведомился педагог.
— Спасибо. Вы нам очень помогли. Извините за беспокойство. — Довольный нежданной развязкой, Масленников был сама вежливость.
— Огромное спасибо от меня лично, — пробасил расплывшийся в улыбке Тыч.
Когда врачебное трио осталось без посторонних, Валентин кивнул на недописанную объяснительную:
— Ты документик-то, Васильевич, все-таки допиши. Мне занесешь. И тебе отмазка, и мне галочка.
— Обязательно, Валя, — легкая тень пробежала по лицу Масленникова — излишнего панибратства он не любил, — я же понимаю. Ну погорячился чуток, но ведь не без причины.
— Ладно-ладно. Дверь в урологическом сортире за тобой, — напомнил главврач.
— Без вопросов. Сейчас же бегу к плотнику.
Ставя жирную точку в ситуации, Масленников позволил себе смачно выдохнуть: «Засранцы!»
Мажорный тон минорной гаммы
Николай заканчивал прохождение очередного уровня тетриса, популярного среди врачей отделения, когда двери ординаторской широко распахнулись, впустив запыхавшуюся анестезистку:
