Василий Стенькин - Без вести...
Константин Витальевич пригласил Фишера в свой кабинет, хотя обычно деловые разговоры он проводил в ресторанах и барах.
— Э-э, м-м, господин Фишер, — проговорил он, растягивая слова, — мне стало известно, что вы изъявляете согласие помочь нам...
Он попробовал улыбнуться.
— Не совсем точно, господин Милославский, просто мой брат согласился немножко подработать.
— Видите ли, господин Фишер, мы, подлинные русские революционеры, пока бедны. Условия эмиграции, сами понимаете.
— Вряд ли Карл согласится рисковать даром.
— Да, э-э, м-м... сумеет ли ваш брат укрыть наш груз от двойного контроля? Самолет — не поезд, его легко осмотреть.
Иннокентий почувствовал: пора вступить в разговор.
— На самолете можно найти надежные тайники. Люки пола, карманы между стенками фюзеляжа, пустоты в плоскостях. Свободного места достаточно!
— Карл говорит, что особо тщательно проверяют только те места, где может укрыться человек... — вставил Фишер.
— А как в Будапеште?
— Там у Карла есть дружок, мадьяр. Не откажется помочь.
Милославский поблагодарил Фишера и заверил, что Карл будет щедро вознагражден солидаристами.
После того дня Иннокентий и Курт два раза в неделю получали по пятьдесят килограммов энтээсовских газет, брошюр и листовок и уезжали в сторону аэродрома. За городом заворачивали в лес и, убедившись, что наблюдения за ними нет, всю эту литературу закапывали в землю.
Милославский неожиданно оказался очень доверчивым: легко подписывал распоряжения на отпуск литературы и не интересовался ее дальнейшей судьбой, сообщил правлению НТС о новом канале проникновения за «железный занавес» и рекомендовал Каргапольцева, как своего верного, подающего большие надежды, помощника.
Вместе с доверием к Каргапольцеву пришло и повышение: он стал сотрудником редакции последних известий. Жалование увеличилось еще на пятнадцать марок в неделю.
В литературной редакции Мюнхенского отделения НТС Иннокентия встретил коренастый мужчина с бронзовыми волосами. Несмотря на полноту и возраст — давно перевалило за пятый десяток — он был подвижен до суетливости. Развязный тон, рубленая картавая речь отличали его от многих других.
— Борис Мелов, — произнес он, энергично тряся руку Каргапольцева. — Ты согласен габотать со мной?
— Что ж, я не...
— Отлично. Твое место здесь.
Он ткнул пальцем в полированный столик. Иннокентий уселся, вытянул ноги под столом и, подражая собеседнику, весело отрапортовал.
— Сел. Давай работу.
Такая бесцеремонность понравилась Мелову. Он долго хохотал, издавая глухие и протяжные звуки: ххы, ххы, ххы...
— Бгаво. Пговегим, на что ты способен.
Он присел за свой стол возле окна, выходящего на шумную улицу, и стал копаться в бумагах. Вот ведь что интересно: скоро Иннокентий перестал замечать, что Мелов картавит — привык, притерпелся.
— Попгобуй, пгочти вслух, — Мелов протянул ему исписанный лист.
Выбежал в соседнюю комнату, тут же вернулся и, не говоря ни слова, подал знак приступать к чтению. Каргапольцев стал читать вслух дичайшую антисоветчину. Ее будто бы написал советский солдат, какой-то Иван Безбородов.
«Какая чепуха, — подумал Иннокентий, закончив чтение. — Неужели кто может поверить, что наш солдат мог наболтать такую чушь?»
Во время чтения Мелов стоял рядом, показывал Иннокентию, где повысить голос, где читать потише, а сам не промолвил ни одного слова. Через три дня Иннокентий услышал по радио передачу станции «Освобождение». Диктор рассказывал о том, что советский солдат Иван Безбородов вырвался из «большевистского застенка». В заключение солдат прочитал свое «заключение». И каково было удивление Иннокентия, когда он вместо голоса этого самого Безбородова, услышал свой собственный!
Тогда между Каргапольцевым и Меловым состоялась откровенная беседа.
— Как случилось, — спросил Иннокентий, — что мое пробное чтение выдали за заявление советского солдата?
Вместо ответа Мелов издал знакомое: ххы, ххы, ххы... Успокоившись немного, воскликнул: — То глас младенца, а не мужа! Здесь не институт благородных девиц.
— Но... — хотел было возразить Иннокентий.
— Без всяких но. Это наша работа. Чистая и не чистая. Чаще грязная. Научишься.
— Но кто поверит такому заявлению?
— Не волнуйся, поверят. Свет велик, люди разные. Ты коммунист?
— А ты?
— Браво. Ты выиграл. Один ноль. Но в голове у тебя сумбур. Философию изучал?
— Диалектический материализм.
— Ах, ах, ах! Прямолинейность, вульгарность.
— А ты?
— Я, брат, прагматик. Прагматизм — это новая, третья линия в философии. Она возвышается над идеализмом и над материализмом.
— Интересно. Разъясни.
Польщенный вниманием, Мелов перекатывался из одного угла комнаты в другой, бурно жестикулировал. Каргапольцев, сумевший сохранить в себе натуру русского мужика, выдавал себя за простака: в меру восхищался, в меру удивлялся. Мелов же лез из кожи, чтобы показать свои познания.
— Изучить мир нельзя, — говорил он. — Разговор о возможности познания закономерности природы и общества — глупая болтовня.
— Выходит, ты отрицаешь всякую истину?
— Полезно — значит истинно. Другой истины нет.
— Но понятие полезности субъективно: что полезно для одних, вредно для других.
— Например?
— Скажем, религия.
— Религия существует века. Ее признают миллионы. Следовательно, она полезна и истинна.
— А ведь есть люди, которые не признают пользу религии!
— Меня это не касается. Я все оцениваю с точки зрения моего я. Мне полезно, значит, истинно. В этом прелесть моей философии. Она не связывает условными формулами, оправдывает мои поступки.
— Так можно оправдать любое дело.
— Успех — конечная цель. Для достижения цели все средства хороши. Приемлешь?
— Да. В таком смысле, как ты.
— Дерзишь?
— Нет. Такой ответ мне полезен — стало быть он истинный.
— Ххы, ххы, ххы... Ах, варнак.
Иннокентий много лет не слышал этого слова, спросил:
— Ты сибиряк?
— Нет. Из Воронежа.
— Откуда же ты знаешь такое слово?
— От отца. Его любимое. Служил за Читой. Оттуда привез.
— А здесь давно?
— Четырнадцать лет.
— Как попал сюда, если не секрет?
— Не устраивай допроса. Хотя... Хочешь послушать, пожалуйста. Кстати, это забавная история.
Мелов выдвинул кресло на середину комнаты, щелкнул зажигалкой, закурил и выпустил несколько колечек дыма.
— Это случилось в первую военную осень, — начал Мелов. — Немцы маршем шли на восток, а мы бежали без оглядки. Однажды немецкая мина разорвалась почти возле моего окопчика...
Мелов забросил ногу на ногу. Говорил он не спеша, явно подбирая слова без трудной для него буквы «р».
— Меня засыпало, еле откопался. Ну, думаю, конец, больше бог не помилует. И стал соображать, как бы отключиться от войны. Дезертировать — пуля в лоб, себя ранить — не выпутаешься. И учудил я такую комбинацию. Наглотался всякой дряни, ухватился за правый бок и ну орать. Доставили меня в лазарет. Доктор чуть коснется — я еще сильней. Диагноз — аппендицит. Сделали операцию. Условия сам понимаешь какие. Загноение шва, температура около сорока. Отправили меня в госпиталь. Город Мценск. Читал Лескова «Леди Макбет Мценского уезда»? Вот туда. А немцы наступают на пятки. Захватили меня, вылечили. Я перед ними чистенький: сообщил все как было. Истину. Если бы освободили советские, опять бы правду-матушку выложил: немцы, мол, больного, пленили, беспомощного...
— Ну а потом?
— Потом суп с котом. Ххы, ххы, ххы... Не спеши, всему свой черед. — Мелов зажег погасшую сигарету и вернулся к столу.
Иннокентий понимал, что за простотой и развязностью Мелова скрыта хитрость опытного врага.
— Обязательно найду свободный денек, — как бы между делом пообещал Мелов, — погляжу, как вы начиняете самолет... Может быть, мне не стоило говорить, но мы высоко ценим твои труды.
Он принес пачку немецких газет и передал их Каргапольцеву, предложив просмотреть и выбрать самые интересные события для еженедельного обзора. И каково было удивление Иннокентия, когда он увидел в руках у Бориса советские газеты.
— Это что, подлинные?
— Разумеется.
— А нельзя ли почитать?
Мелов прищурил глаза и внимательно рассматривал своего нового помощника.
— Очень интересуешься? Освоишь методику работы, получишь. А пока довольствуйся немецкими... Ххы, ххы, ххы...
Иннокентий сделал вид, что обижен недоверием.
— Не обижайся, Иннокентий Михайлович, каждый из нас когда-то делал первый шаг.
Эти слова отличались от всей речи Мелова теплотой и искренностью. Несколько минут они молча листали газеты, делая необходимые записки.
![Василий Стенькин - Рассказы чекиста Лаврова [Главы из повести]](/uploads/posts/books/45116/45116.jpg)
