Николай Мархоцкий - История московской войны
Казаки же, поверив письмам, его не послушали и требование не выполнили, а пошли с оружием к Ляпунову в стан и убили его[184]. В тот день у них творился страшный беспорядок. А их старшины и сам гетман Заруцкий так перепугались, что даже сбежали.
Уничтожив таким образом Ляпунова, мы надеялись, что москвитяне будут вести себя тише. Но они между собой помирились и вместо Ляпунова выбрали себе старшим князя Трубецкого[185]. Пан Гонсевский более не стал сеять раздор при помощи казаков, а сделал это через поляков (некоторые из наших были с москвитянами еще со времени [первого] Дмитрия). Гонсевский договорился с ними, что в определенный день мы нападем, а они нам уступят свои квартиры в Белых стенах и башни. Захватив все это, мы без труда выкурили бы москвитян из обозов, что стояли под теми же стенами.
Но случилось так, что один из наших иноземцев сбежал к москвитянам и рассказал обо всем, так что уловка не удалась: наших взяли на пытки, и когда они во всем признались, погубили ужасной смертью, посадив несколько человек на колы.
Сапега прибывает под столицу. Стычки с москвитянами в городе
Вскоре после Святок к столице подошел пан Сапега с пятью тысячами войска. Он встал обозом со стороны наших ворот, рядом с Девичьим монастырем[186], в котором мы разместили две сотни немцев. С приходом Сапеги мы, охраняя ворота, почувствовали себя в большей безопасности и могли не высылать конных дозоров.
Однако во время всего нашего пребывания за стенами, как до прихода Сапеги, так и после, мы совершали частые и крупные вылазки. Редкий день обходился без них, потому что стычки случались по малейшему поводу: надо ли было нашим добыть сена для лошадей или соли и дров для себя. Там был соляной двор[187], где, несмотря на пожар, осталось достаточно соли. Москвитяне тоже приходили за солью, и когда они оказывались поблизости, тут же возникала ссора.
Во время стычек обгорелые печи и погреба были нам вместо шанцев. Мы прятались за одни печки, москвитяне — за другие, а если не могли друг друга достать из рушниц, хватались за кирпичи, до тех пор, пока одна из сторон не выдержит и, отстреливаясь, не обратится в бегство.
Бывало, запирались в церквах мы, бывало — москвитяне, и тогда наши пытались их выбить. Как-то раз мой племянник Адам Мархоцкий с двадцатью пахоликами из разных рот в течение нескольких часов, пока наши не подоспели на подмогу, оборонялся в церкви от многочисленного простонародья.
Иногда против московских таборов выходила наша конница. Так в день Св. Иоанна Крестителя [188] пан Струсь со своим полком решил выйти за Москву-реку, на пепелище заречного города. Москвитяне нас часто оттуда беспокоили и наши предложили их проучить, на что Струсь получил не только согласие, но и полк Вейера в придачу. Против наших двинулись и москвитяне, но с уже большим, чем обычно, войском. Битва не принесла нам успеха: поначалу наши потеснили неприятеля, но затем, когда подошли подкрепления из московского обоза, отошли с большими потерями. Если бы пан Сапега не прислал подкреплений из своего обоза, урон был бы еще больше.
Сапега с войском уходит за Волгу
Еще одну вылазку, пешую, но столь же крупную, мы предприняли к воротам, называвшимся Петровскими, но и та не удалась.
Вскоре пану Сапеге надоело стоять со своим войском под столицей и он решил отправиться за припасами. Мы отпустили его и послали с его войском половину своих почтов [189] и по нескольку товарищей из каждой хоругви: всего три с половиной тысячи человек, старшим над ними назначив Николая Коссаковского. Идти решили за Волгу сразу после Благовещения Деве Марии[190].
Не считая немцев и польской пехоты, нас также осталось не больше трех с половиной тысяч. Не желая показывать москвитянам свою слабость, мы решили сделать вид, будто получили известие о приближении литовского гетмана [191] с большим войском. (Впрочем, москвитяне знали об этом лучше нас. ) Как только стемнело, мы все вышли на зубцы и стали палить из пушек и ручного оружия, как будто на радостях. Нам казалось, что стрельба была очень частой, но москвитяне по ней поняли, что в стенах нас осталась лишь горстка.
А наши, решив, что частой пальбой устрашили неприятеля, успокоились и ушли ночевать в свое расположение, оставив на стенах, как обычно, только стражу. Я же (хоть и не обязан был так хлопотать), памятуя об осиповском переполохе, остался стоять на своих воротах и упросил, кого смог из своих товарищей, сделать то же.
Москвитяне в столице наносят по нашим удар и захватывают Белые стены
Москвитяне этой ночью не бездействовали. Задумав нанести удар и выбить нас из стен, они все приготовили и за три часа до рассвета тихо двинулись под стены Китай-города к квартирам пана Зборовского и пана Струся. Приставив лестницы, несколько десятков москвитян уже взобрались на стены около пана Зборовского. Мои же ворота были хорошо укреплены и имели свободный выход для вылазок (остальные присыпали свои ворота землей). По всем окнам я расставил бдительных сторожей, один из которых – пахолик Щавинский – заметил москвитян, когда те сновали по соседству со мной у квартиры пана Струся. Сначала он решил, что это собаки, целые своры которых бродили на пепелище, и сказал: «Не пойму, что там такое: то ли собаки, то ли москвитяне?» Потом увидев людей, закричал «Москаль! Тревога!» Я вскочил и приказал бить в колокол (у москвитян есть такой обычай: на каждой башне крепить колокол, чтобы в случае опасности оповестить остальных). Так на своей башне поступил и я.
Как только на моих воротах ударили в колокол, москвитяне, до этого двигавшиеся бесшумно, с криком полезли на лестницы. По тревоге наши выскочили из своего расположения, и мои товарищи первыми бросились на квартиры пана Струся. А там уже пытались сбросить со стены москвитян вместе с их лестницами.
Другая часть нападавших, проделав в стене большие отверстия, вела огонь внутри, ранив некоторых из наших людей. Пока мы отражали неприятеля, стало светать, и москвитяне всей мощью обрушились на квартиры Бобровского, который держал угловую башню в Китай-городе над Москвой-рекой и башню в Белых стенах, прилегавшую к первой. Там москвитянам повезло: они сразу выбили наших из башни в Белых стенах. Бобровскому приходилось туго и в угловой башне: дело шло к тому, что наши вот-вот оставят и ее.
Как можно скорее мы послали им подкрепления из других квартир. С Божьей помощью они защитили и угловую башню и выбили москвитян из башни в Белых стенах. В этом сражении погибло несколько храбрых товарищей: Сокол, Бобровницкий, остальных не помню. Выбитые оттуда, москвитяне пошли к нашим воротам на другом конце города в Белых стенах. Перво-наперво они напали на Никитские ворота, где стояла немецкая пехота. Наши упорно оборонялись, но мы не могли им ни помочь, ни спасти, ибо сами едва оправились от неожиданности. При помощи огненных стрел они подожгли крышу, которая быстро занялась, а когда стала рушиться, немцы вынуждены были отступить.
Взяв эти ворота, москвитяне перешли к следующим и без труда ими завладели, ибо их обороняли уже вяло. Затем неприятель двинулся к угловой (с пятью верхами) башне над Москвой-рекой. Ее защищали полторы сотни польской пехоты во главе с ротмистром Пеньонзким. Они долго и храбро сражались на верху башни, подножие которой было захвачено москвитянами. Найдя там старые запасы каленых ядер, неприятель обстрелял ими башню и выкурил пехоту, принудив ее к отступлению.
В тот день москвитяне взяли вокруг нас все Белые стены с башнями. Каждую башню и ворота они хорошо укрепили и расставили людей, а на следующий день пошли под Девичий монастырь добывать разместившихся там иноземцев. Те также упорно сражались, но не смогли удержать монастырь и отступили.
Наши заперты в Китай-городе и Крым-городе
Захватив стены вокруг нас, москвитяне, чтобы зажать нас со всех сторон, быстро поставили за Москвой-рекой два острожка и разместили в них сильные отряды. А до этого ими был вырыт глубокий ров от одного берега реки на всю протяженность Крым-города и Китай-города, — прямо до другого берега. В течение целых шести недель мы находились в плотной осаде. Выбраться от нас можно было, разве что обернувшись птицей, а человеку, будь он хитер, как лис, хода не было ни к нам, ни обратно.
Башню Бобровского в Белых стенах мы сторожили по очереди, ибо рота Бобровского в одиночку ее охранять не желала — уж очень опасное это было дело. У Китай-города, там, где с ним смыкались Белые стены, москвитяне пробовали выбить нас, подложив пороховые заряды. Пока пан Сапега с нашими людьми не вернулся из-за Волги, москвитяне много раз пытались до нас добраться, пробовали даже поджечь Китай-город калеными ядрами.
