Владимир Бешанов - Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года
Неудачные действия 15-го танкового корпуса в Белоруссии привели к тому, что уже в ноябре 1939 года, по настоянию Б.М. Шапошникова и начальника Автобронетанкового управления Д.Г. Павлова, было признано необходимым расформировать эти громоздкие соединения (в Красной Армии было четыре танковых корпуса) и иметь в составе бронетанковых войск только отдельные бригады со штатной численностью 258 танков. В 1940 году, после сенсационных побед германских танковых групп во Франции, «ошибку» решили исправить и приступили к созданию двадцати девяти механизированных 1000-танковых неуправляемых монстров, печальная судьба которых только подтвердила правильность прогнозов Шапошникова.
Во всех городах и местечках, занятых Красной Армией, на основании приказа командующего фронтом от 19 сентября вводилось Временное управление, в состав которого входили представители РККА и местного населения. Приказ требовал, чтобы все учреждения и предприятия продолжали «нормально работать», граждане соблюдали и охраняли революционный порядок, всемерно содействовали советским войскам и новым органам власти, а также пресекали «враждебные народу действия и выступления представителей и агентов помещичье-капиталистических кругов бывшего Польского государства». Лицам, нарушающим порядок, посягающим на народное добро, не сдавшим в 24 часа оружие, грозила «строжайшая ответственность». Устанавливалось хождение советских денежных знаков наравне со злотым по курсу: один рубль равен одному злотому (довольно быстро рынок подкорректирует обменный курс, он станет 1 к 12, а советские функционеры для приобретения «заграничного» ширпотреба начнут копить злотые).
Временные управления первым делом набирали и вооружали отряды Рабочей гвардии, по штату примерно 400 человек в каждом, выражаясь современным языком, райцентре (при этом хозяева предприятий обязаны были платить им зарплату), и приступали к революционным преобразованиям: арестам и нередко уничтожению польских офицеров, полицейских, лесников, прочего чуждого элемента, брали под охрану мосты, узлы связи, железнодорожные станции, банковские хранилища, помещичьи усадьбы, боролись со «спекулянтами» и организовывали «красные обозы» с продовольствием для городов (как бывало всегда и везде, с приходом большевиков исчезали продукты), производили конфискации недвижимости, а также любой собственности, необходимой для функционирования новой власти, например типографий. Вместе с войсками следовали призванные на службу, одетые в форму, редакторы и журналисты с уже задуманными газетами, которые начинали выходить и распространяться буквально на третий-четвертый день. Специалисты НКВД охотились на архивы спецслужб, «шпионов органов иностранной разведки» и лиц, «стоящих на оперативном учете». На заводах и фабриках создавались Рабочие, на селе – Крестьянские комитеты (если в комитетах «окапывались кулацкие и буржуазные элементы», их распускали и «избирали» заново): «Таким образом, Временные управления и Рабочая гвардия выполняли функции диктатуры пролетариата. Они подавляли сопротивление эксплуататоров, осуществляли социалистические преобразования в экономике, оказывали революционное воздействие на рабочих и крестьян».
6-й казачий корпус (по составу – 4, 6, 11-я кавдивизии – это легендарная Первая Конная, и командир корпуса А.И. Еременко – из «буденновцев»), «несмотря на трудные условия местности и бесцельное сопротивление отдельных польских частей», к исходу 17 сентября форсировал реку Ушу. Отсутствие серьезного противодействия со стороны противника позволяло ускорить продвижение, чему, однако, не способствовало сразу ставшее хроническим отставание тылов. Однако Еременко, полный решимости с опережением графика «освободить» центр Новогрудского воеводства и «родину великого польского поэта Адама Мицкевича», приказал организовать подвижную группу в составе 31-го танкового полка 11-й кавалерийской дивизии, мотострелкового батальона и зенитно-пулеметного эскадрона. Под водительством командира корпуса группа, совершив от границы в общей сложности 100-километровый марш, к 20 часам заняла Новогрудок.
Население города, напуганное «россказнями польских националистов», попряталось по домам. Однако, увидев, какие замечательные ребята эти «красные», повалило на улицу. «Когда осторожные жители убедились, что наши танки и пулеметы не стреляют по домам, а наши солдаты приветливо улыбаются, – писал Андрей Иванович, – несмотря на поздний час, возникла импровизированная демонстрация. Появились и цветы, которые женщины и девушки преподносили нашим воинам. Сначала редко, а затем все чаще стали раздаваться приветственные возгласы. Мы проходили по городу, а со всех сторон на польском, белорусском и русском языках неслось: «Да здравствует Красная Армия!», «Да здравствует Советский Союз!» Здравицы в честь товарища Сталина если и звучали, то Еременко о них не вспомнил: к моменту выхода мемуаров «культ» почившего вождя уже «развенчали», а тело вынесли из Мавзолея.
Прибывавшие в Новогрудок в последующие дни секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко, командующий конно-механизированной группой И.В. Болдин, начальник артиллерии Красной Армии Н.Н. Воронов, маршал С.М. Буденный – все наблюдали сплошное ликование, слезы радости и благодарности «за освобождение от панского гнета и фашистской неволи»: «Девушки украшают цветами боевые машины и коней красноармейцев и командиров. Деревни пестрят красными флагами». Тем не менее по ночам, после митингов с цветами, в «освободителей» летели ручные гранаты и звучала стрельба, стоившая жизни нескольким красноармейцам и командирам, занимавшимся «вылавливанием бандитов».
Надо сказать, что большинство населения, особенно «единокровные братья», особенно в восточных районах Польши и сельской местности, действительно радовалось приходу Красной Армии. Сыграли свою роль и национальные противоречия, и классовые, и доверие к советской пропаганде, и желание «отобрать и поделить», и страх перед немецкой оккупацией. И были митинги, и цветы, и приветствия великому товарищу Сталину: «…в день освобождения нас от кровавого панского ярма шлем тебе, дорогой вождь трудящихся всего мира, пламенные слова благодарности за помощь нам в борьбе с польским фашизмом». Только, хоть убей, не верится, что эту цидулю в самом деле сочинили крестьяне «вёски Драздоу».
Активно сотрудничала с новой властью еврейская молодежь: «Ведь мы в то время уже знали, что евреи в Советском Союзе занимали высокие государственные посты, что русские женятся на еврейках – это было модным».
Замечательно, что, согласно многочисленным свидетельствам аборигенов, красноармейцы (как и их боевые скакуны) не производили впечатления людей хорошо питающихся и были несколько изумлены наличием здорового румянца на щеках угнетенных белорусов: «Солдаты Красной Армии хорошо относились к местному населению, говорили, что уже навсегда освободили наш край от поляков, обещали, что будем жить свободно и мирно. В то же время много спрашивали, интересовались «жизнью под польским гнетом». Были удивлены, так как ожидали увидеть худшего… Ведь им внушали, что в Западной Белоруссии голод, мы все нищенствуем, гнем спины на панов, а их взору предстало нечто иное: ухоженные дома, скот на подворьях, засеянные поля, люди одеты и обуты».
Из воспоминаний жителя Бреста С.Н. Синкевича, представителя русского «угнетенного» меньшинства, окончившего, кстати, русскую гимназию: «На Шоссейной улице показались первые советские танки. С чувством величайшего любопытства и совершенно ошеломленный, я побежал посмотреть. Ведь это наши, русские! На небольших грузовых машинах типа ГАЗ сидели солдаты в странных остроконечных шлемах. Поперек грузовиков были положены сосновые доски, служащие сиденьем для бойцов, как тогда называли солдат. Лица у них были серые, небритые, шинели и короткие ватные куртки как будто с чужого плеча, голенища сапог были сделаны из материала вроде брезента. Я подошел к одной из машин и попробовал поговорить с солдатами. Однако все находящиеся там молчали и смотрели в сторону. Наконец один из них в форменной фуражке со звездой на рукаве заявил, что партия и правительство по просьбе местного населения прислали Красную Армию, чтобы освободить нас от гнета польских панов и капиталистов. Я был очень удивлен убогим видом и какой-то странной необщительностью моих соплеменников… Однажды к нам в дом постучал капитан по фамилии Буйневич, простой и довольно милый человек, который был очень поражен, увидев у нас швейную машину, электрический утюг и пр.».
18 сентября корпус Еременко получил задачу овладеть Волковыском, затем городами Гродно и Белосток, однако весь день простоял на месте ввиду нехватки горючего: тылы пропали неизвестно где, а на подступах к Новогрудку, забитых непрерывно прибывающими с востока советскими войсками, образовалась грандиозная пробка. Виной тому, по утверждению Воронова, явилась непрекращающаяся фиеста в городе: «Улицы… были забиты войсками. В этом и была причина столпотворения. Здесь шло настоящее народное празднество. Город ликовал, народ заполнил улицы. Регулировщики оказались бессильны». В итоге было принято решение для захвата Волковыска объединить танковые полки двух дивизий кавалерийского корпуса в одну подвижную группу, а треть машин, перелив с них топливо, оставить в Новогрудке дожидаться бензовозов.
