Николай Ямской - Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...
Каждый при этом руководствовался тем, чем, собственно, сам и располагал. Бывалые штабные умы на корпусном и армейском уровне внимательно оценивали кадровые перемещения, происходящие в высших командных кругах, а также спускаемые оттуда директивы.
А изменения происходили симптоматичные. 21 марта 1945 г . в 3-й ударной армии сменился командующий.
Замена командующего в столь ответственный момент стала полной неожиданностью. Генерал-лейтенант Н. Симоняк был вполне на своем месте. В армии его уважали и даже, несмотря на довольно крутой характер, любили. Однако рапорт о переводе на другой фронт генерал собирался подать давно – еще тогда, когда стало известно, что армия передислоцируется на 1-й Белорусский фронт. А все потому, что с командующим фронтом Г. Жуковым, получившим в 1943 г . маршальское звание, отношения у командарма не сложились. Генерал Симоняк отдавал должное его полководческим качествам. Но категорически не принимал излишнюю, с его точки зрения, жесткость и даже жестокость маршала. На дворе все же стоял не 41-й и даже не 42-й год. Другой теперь была армия. Гнать да погонять большой нужды не было. А вот доверять и, конечно, проверять, можно было бы и больше. Словом, несколько раз схлестнувшись с Жуковым и трезво оценив ситуацию, Симоняк посчитал более полезным для общего дела самому уйти из состава 1-го Белорусского фронта. В Ставке его рапорт удовлетворили. А Жуков, получив копию приказа, только удовлетворенно хмыкнул: баба с воза – кобыле легче.
Армии, между тем, стало не легче, а сложнее. Потому что место сурового, но гибкого Симоняка занял генерал-полковник В. И. Кузнецов. Тот самый, что ни в контратакующих действиях под Москвой в 41-м, ни на только что оставленной им высокой должности заместителя командующего 2-м Прибалтийским фронтом не изменял своей славе типичного генерала-ударника, любящего и умеющего пробивать самую глухую защиту противника.
В этом плане между новым командармом и командиром наиболее крупного соединения армии – 79-го стрелкового корпуса – генерал-полковником С. Переверткиным сложился более гармоничный тандем. В армии комкор Переверткин провел большую часть своей сознательной жизни. И начал сразу с практики: шестнадцатилетним пареньком, на фронтах Гражданской войны. В 1937 г ., подведя под уже богатый армейский опыт основательную теоретическую базу, окончил Военную академию имени М. И. Фрунзе. Суровой проверкой для молодого офицера стала советско-финская война 1939—1940 гг. Осадок от нее остался весьма горький: в обстановке идущей с самого верха управленческой безалаберности и сведения оперативных действий только к одной методе – навалу, никаких особых знаний, никакого мало-мальски полководческого таланта проявлять не требовалось. Для того чтобы «уговорить» маленького, но строптивого северного соседа «отодвинуть» советско-финляндскую границу подальше от Ленинграда (она в то время проходила от города всего в 32 километрах ), огромная, но неуклюже управляемая, недостаточно – как сразу же выяснилось – обученная в своей массе Красная Армия заплатила страшную цену: 70 тыс. убитых, 170 тыс. раненых и обмороженных. Потери и позор военных могли бы быть еще большими, если бы их не перекрыл успех отечественной дипломатии, сумевшей-таки и в столь драматических условиях заключить весьма выгодный для нас мир.
Полтора месяца спустя при совершенно ином по масштабности уроне, но уже от подкатившего под самую Москву вермахта, о повторении дипломатических игр нечего было и думать. Шла Великая Отечественная война. Над страной нависла смертельная опасность. И решать ее судьбу – хоть числом, хоть умением – можно было только на поле брани.
Генерал Переверткин предпочитал умением. И именно так пытался воевать, начиная с 10 июля 1941 г ., когда вступил в свой первый бой под Витебском, а затем в изматывающих тело и душу оборонительных боях отступал на Восток к Смоленску, Вязьме, Гжатску. Потом достойно держал суровый командирский экзамен на знаменитом Бородинском поле под Можайском у самых ворот Москвы. И упорно оттачивал ратное мастерство в процессе возвратно-поступательного движения на Запад через тот же Смоленск, через Идрицу, Себеж, Латвию, Литву, Польшу и, наконец, здесь, в Померании.
Но умение умением, а прижатый к стенке начальством и обстоятельствами, любящий и умеющий красиво переиграть противника, командир корпуса Переверткин мог не постоять и за «числом».
Впрочем, изначально он все же не бросался сломя голову исполнять приказ. А обдумывал и планировал. Вот почему, уже располагая на своем уровне информацией о направлении главного удара, объявил о проведении корпусных тактических учений с преодолением большой водной преграды.
Сама преграда, естественно, не называлась. Но перед корпусом находился только один подобного типа рубеж – река Одер. А за ней – немецкий городок Кюстрин.
А вот уж оттуда шла прямая дорога на Берлин…
Приметы прямые и косвенные
Неуклонное движение 3-й ударной в этом направлении вроде бы сулило неплохие шансы для участия.
Правда, такой удачи вполне заслуживали своими действиями и многие другие. Например, воины той же 5-й ударной армии генерал-полковника Н. Э. Берзарина.
Еще во время январского 1945 г . наступления они захватили на западном – «вражеском» – берегу Одера несколько небольших плацдармов. Несмотря на отчаянные контратаки противника, эти небольшие прибрежные клочки в районе города Кюстрин были не только удержаны, но и расширены. В результате к концу марта здесь образовался сплошной, до 45 км по фронту и 10 км в глубину, плацдарм, имеющий неоценимое оперативное значение для дальнейшего продвижения на Берлин.
Потому что именно с этой довольно внушительной площадки, накопив грозную силу и запустив мощный наступательный механизм, можно было решать задачу окончательного разгрома гитлеровской Германии.
150-я дивизия к тому времени еще находилась в 5 км восточнее Одера, в районе небольшого городка Клосов. Именно здесь в ее полках и батальонах произошло то, что сразу же дало однозначный ответ на заветный вопрос.
А началось-то все вроде с весьма обычного дела: днем 8 апреля начальника штаба 756-го полка А. Казакова вместе с топографом вызвали в штаб дивизии для получения новых карт.
Казалось бы, ну что такого? За последние полгода частых наступлений подобные выдачи стали обычным делом. И в любой другой ситуации немногие обратили бы на данный факт внимание.
Но не теперь. Ведь карты-то выдаются именно той местности, по которой данная часть или соединение будут вести боевые действия! Значит, в них и содержится точный ответ, куда дальше ляжет путь дивизии, полка, батальона…
Отсюда понятно, как взбаламутило полк известие об убытии начштаба за картами.
Вот как вспоминает этот эпизод комполка Ф. М. Зинченко: «У штабной землянки собрались офицеры, внимательно присматривались и прислушивались к ним бойцы. Неустроев просто сгорал от нетерпения:
– И где этот Казаков? Может, послать кого-нибудь навстречу? Кто-то из офицеров пошутил:
– Что ты, Степан, вертишься на месте? Снял бы сапоги – и вперед! За то время, что ты туда-сюда бегаешь, уже, поди, под Берлином был бы!
Неустроев сокрушенно покачал головой:
– Не могу терпеть больше. Уж несколько ночей подряд во сне вижу, как фашиста по Берлину гоняю.
Майор Казаков вернулся веселый, улыбающийся. И всем стало ясно: идем на Берлин!» [25]
С этого момента в подготовке войск стала просматриваться определенная направленность. На 12 апреля генерал Переверткин назначил у себя сбор командиров дивизий и полков. Цель сбора – штабные занятия «Бой усиленного стрелкового полка при прорыве сильно укрепленной и глубокоэшелонированной обороны противника». Для того чтобы максимально приблизить учения к реальной обстановке, занятия проводились на ящике с песком, где топографы в уменьшенном масштабе, но скрупулезно воссоздали местность, на которой корпусу предстояло разворачивать свое наступление.
Незадолго до наступления в 150-ю дивизию с проверкой прибыл сам командарм В. Кузнецов. Комдив Шатилов, еще до войны одно время служивший под началом генерал-полковника и знавший о некоторой его склонности к разносам, на всякий случай готовился к неприятностям. Но все прошло на удивление гладко.
Небольшой занозой остался в памяти лишь один эпизод, который Шатилов в своих мемуарах описывает так: «Мы с Василием Ивановичем обходили строй дивизии. Солдаты – старые и молодые – браво выпячивали грудь, застыв в положении „смирно“. Вдруг взгляд командарма задержался на двух пулеметчиках. Они стояли рядом – молодой парнишка и пожилой, степенный боец. На гимнастерке молодого красной эмалью и тусклым отблеском благородного металла светились три ордена и две медали. У старого не было ни одного отличия.
Кузнецов остановился перед этой парой.
– Вот, товарищ ефрейтор, – обратился он к старику, – посмотрите на своего соседа. Видите, сколько у него наград? А у вас ни одной. Хоть он гораздо моложе вас, а вам у него надо учиться мужеству.
