Диана Машкова - Караван счастливых историй
С нашей опекой у меня сложились очень хорошие отношения, я сразу показала фотографию Кати, сказала, что у меня уже куплены билеты и, если заключение не будет готово в отведенный законом срок, я потеряю деньги. Специалист, который нас ведет, выходила на работу даже в праздники, и сразу после новогодних каникул мы получили заключение. Я подхватила чемодан, который давно был собран, и полетела в Новокузнецк. Мы с мужем решили, что я лечу одна, знакомлюсь, и, если все хорошо, тогда он прилетает, и мы забираем Катюшу вместе. В школе на этом делали акцент – говорили, что детей нужно забирать обязательно вдвоем, маме и папе. Я позвонила предварительно в опеку Новокузнецка, сообщила, что еду к ним. И тут мне сообщили, что у Кати есть старшая сестра, спросили, готова ли я взять двух девочек сразу. Конечно, это добавило переживаний, но в итоге на месте выяснилось, что в отношении Катиной старшей сестры родители год как лишены родительских прав и девочка находится под опекой у бабушки. Она сама и лишила родителей прав, чтобы забрать внучку к себе, сестра Кати никогда даже не была в детском доме. И при этом всем кандидатам опека сообщала, что Катю можно забрать только вместе со старшей сестрой. (В федеральной базе данных у Кати был статус «опека» и есть сестра, поэтому никто ее не смотрел даже. На деле оказалось, что уже год как статус «усыновление» и сестра никогда не была в детском доме, всегда проживала с бабушкой.)
Не знаю, как это объяснить, но, после того как я увидела видео Кати, у меня было внутреннее чувство, что это моя девочка и я ее заберу во что бы то ни стало, кто бы что ни рассказывал и как бы со мной ни играл, дойду до финала. Была в этом очень глубокая уверенность. Я прилетела в Новокузнецк, ночь не спала в самолете, нервы на пределе – такое событие в жизни, ребенка забираем. Приехала в опеку, а они мне раздраженно: «Давайте заключение, что там у вас?» Все оригиналы отобрали. И я имела неосторожность попросить сделать мне копию, чтобы у меня на руках хоть что-то осталось. И тут они как начали кричать: «Что вы привезли? Это все? Вечно вы из своей Москвы приезжаете, а нам что с этим делать? Копию, если хотите, сами ищите, где делать!» Я вышла и очень долго ходила по незнакомому городу со слезами на глазах в поисках ксерокса. Утро, все еще закрыто, еле-еле нашла офис, где попросила сотрудницу снять мне копию. Возвращаясь в опеку, думала, что, если специалист еще хоть слово скажет, я не выдержу и начну на нее кричать. Но она уже спокойно разговаривала. А после обеда я поехала в Дом ребенка № 2 знакомиться с Катюшей. И дальше опять все сквозь слезы. Почему-то у меня была иллюзия, что встретят в Доме ребенка хорошо. Но не тут-то было! Прихожу с направлением на знакомство, и главврач ни с того ни с сего начинает мне по полной программе выговаривать, что была бы ее воля, она бы детей никому не отдавала. Приезжают тут всякие, забирают кому не лень, а потом возвращают обратно. Недавно девочку забрали у них в семью, умницу, куколку, и тут же вернули в другой детский дом. А москвичи вообще все плохие, и зачем им только все это надо, если свои дети есть. Зато заместитель главврача оказалась очень хорошей женщиной. Она напомнила мне родную бабушку и очень помогла. Открыла медицинскую карту Катюши, рассказала о здоровье, показала, как правильно заполнять документы. Сказала, что Катю забрали у мамы, когда ей было два с половиной месяца, и до девяти месяцев она, здоровый ребенок, лежала в больнице, потому что ждала путевку в Дом ребенка.
А потом нас с Катей познакомили. Вошла маленькая девочка, запуганная, в слезах, но нарядная. Воспитательница хотела тут же уйти, но я умолила ее остаться, посидеть с нами в игровой комнате. Она минут сорок с нами вместе общалась, играла. Я сразу увидела, что Катюша меня боится, настороженно реагирует, и очень обрадовалась – поняла, что у ребенка есть привязанность к воспитателю, а это очень хороший показатель. Катюша оказалась более-менее сохранной. Воспитатель понимающая, говорила, это хорошо, что Катя ко мне сразу не идет. Было бы хуже, если бы бросалась к каждому встречному. Что касается меня самой, то при личном знакомстве не возникло никаких моментальных чувств к ребенку, ничего не щелкнуло внутри. Но нас и в школе учили, что главное, чтобы не было отторжения, остальное приложится потом. Так и вышло. Каждый день я ходила к Кате утром и вечером, через три дня прилетел муж, и мы продолжили знакомство с нашей доченькой уже вместе. Катя плакала каждый раз, как нас видела, категорически не хотела уходить из группы, но постепенно привыкала. Претензий к Дому ребенка у нас нет вообще – здание после ремонта, везде чисто, хорошая мебель, много игрушек. У Кати была очень красивая одежда, мне шкафчик ее показали – и заколки, и платья, и куртки, все в полном порядке. Причем это не было подготовлено к нашему визиту, они именно так и содержат детей. В группу нас, кстати, вообще не пускали, но мы старались туда пробраться правдами и неправдами под предлогом «Катя захотела». Фотографировали ее шкафчик, ее кроватку. Нам в школе рассказали, что обязательно нужна книга жизни ребенка, и чем больше там фото, тем интереснее потом рассказывать о ее прошлом.
А еще мы нашли в Новокузнецке родных бабушку и сестру Кати. Я расспросила заместителя главврача, сказала, что хочу познакомить Катю с сестрой и как можно больше узнать о ее родителях и других близких родственниках. Так мы вышли на бабушку. Познакомились с ней и ее старшей внучкой, пригласили их пообедать, а сейчас поддерживаем связь. Они к нам в гости осенью собираются приехать. У Кати совершенно нормальная бабушка, добрая, работящая, замужем. Ей 53 года. Ее первый муж умер, когда сыновья были подростками, и она оказалась в очень тяжелой ситуации. Была сильнейшая депрессия. Но детей нужно было поднимать, и женщина ушла с головой в работу. А сыновей упустила – ни сил, ни времени не было, чтобы ими заниматься. В итоге они выросли наркоманами, ворами, стали вести асоциальный образ жизни. Потом один из ее сыновей, Катин отец, женился на Катиной маме, которая тоже была из неблагополучной семьи. И мать, и отец Кати живы. Они безумно любят друг друга, но из-за своих наклонностей заниматься детьми не могут. У них родились три дочери. Старшая девочка у бабушки. От средней мать отказалась в роддоме, и опека куда-то ее забрала – у бабушки даже согласия не брали. А младшую мы нашли в Доме ребенка. Бабушка рассказала, как сильно она переживала из-за Кати, было очень тяжело, хотела и ее тоже забрать, но боялась, что не справится. Семья стабильная, и бабушка, и ее муж работают на шахтах, но, конечно, они уже не молоды и им страшно забирать под свою ответственность еще и совсем маленького ребенка.
А потом мы забирали Катюху из Дома ребенка. С криками, протестами, но при этом она довольно быстро успокоилась. И уже в машине, по дороге в аэропорт, поняла, что деваться некуда – впереди новая жизнь. После самолета Катя была замученная, домой приехала вся мокрая – вспотела, как котенок, в машине. Я снимаю комбинезон, заходим, и нас встречают дети с няней. А когда Катя увидела мальчишек, игрушки, то сразу же успокоилась. Наверное, подумала, что это просто новая группа. Илюша, наш старший, провел ей экскурсию по квартире, отдал ей свои самые любимые игрушки – песика и что-то еще. Мы детей готовили к этому моменту заранее. За 4 месяца до того, как появилась Катя, я рассказала, что мы возьмем ребенка из детского дома. Обсуждала со старшими тему сиротства, подводила разговор к этому все время. Рассказывала, что бывают в жизни ситуации, когда родители не могут сами воспитывать своих детей, и дети попадают в детские дома. Когда я впервые заговорила об этом со старшим, у него случилась настоящая тихая истерика: он и плачет, и стесняется своих эмоций, и утыкается в меня. А потом спрашивает: «Мама, как же они без родителей живут? Что же им делать?» Я его успокоила, сказала, что он молодец и у него очень доброе сердце. Призналась, что сама тоже всегда плачу, когда слышу такие истории. И как-то плавно разговор подошел к тому, что мы всей семьей должны взять ребенка из детского дома – у нас есть место, есть возможность, мы живем не на хлебе и воде. И дальше, когда уже появилась Катя, старший сын вместе с братом Андрюшей гордо всем об этом рассказывали. Конечно, я всех в детском саду предупредила, у нас там есть детские психологи, и мало ли что – такие серьезные перемены в жизни. Но меня уверили, что все прекрасно, дети ходят гордые и довольные, рассказывают, что теперь есть сестричка, которую родители привезли, чтобы жизнь ее стала лучше.
У нас были свои чудеса адаптации. В частности, они проявились в том, что Катя пыталась пить воду из унитаза. Увидела воду в свободном доступе и обрадовалась: красивый белый унитаз, и она туда сразу руку. Потом лизала мыло, видимо, из-за его запаха. В первый же вечер я набрала для нее целую ванну воды, хотя мне в Доме ребенка сказали, что она не любит купаться, плачет, и надо будет постепенно приучать. Но она, как увидела эту воду, сразу стала кричать, что ей надо купаться, и ныряла с головой, как в бассейне. А еще пока Катя не перебрала все вещи во всех шкафах в доме, она не успокоилась. Теперь это единственный ребенок в семье, который знает, что и где лежит. Папа как-то попросил Илюшу принести ему трусы, тот: «Я не знаю, где они». А Катя тихой сапой ушла в гардеробную и через минуту принесла самые красивые, в красную полоску. Выбирала. Когда мы ее забирали из Дома ребенка, она говорила только одно слово – «там». И все. Теперь уже свободно болтает. Она, кстати, не раскачивалась, как это часто делают дети в учреждениях, но когда нервничала, засовывала два пальца в рот и начинала сосать. Мы заменяли пальцы на бутылочку, трубочку, потом она привыкла сосать соску. Она смотрела-смотрела на маленького Витю и стала тоже соску брать. Меня Витя просто спасает, она все с него слизывает. В Доме ребенка нам сказали, что она не ест мясо, не любит, и ее заставляли его есть, так как у Кати рахит. А дома любимое блюдо с первых дней – это котлеты! Из всех видов мяса.
