Ларри Коллинз - О, Иерусалим!
Операция была назначена на час ноль-ноль. Дождь не унимался: как говорят в таких случаях арабы, ливень хлестал и с неба и из земли. Сами Абуссуан сыграл при свечах несколько партий в бридж со своими двоюродными сестрами. Испанский дипломат рано ушел к себе наверх. После одиннадцати все отправились спать. Последнее, что услышала Вида Кардус, поднимаясь по лестнице в свою комнату, был ободряющий шепот одной из ее двоюродных сестер:
— Не бойся.
К двенадцати часам в отеле погасла последняя свеча. Обычно не меньше тридцати человек, членов арабской милиции, охраняли район Катамона. Однако в такой ливень опасность еврейского нападения представлялась им маловероятной.
Большинство дозорных разошлось по домам. Двадцатилетний студент-юрист Питер Салех, закончив к полуночи очередной обход своего участка, отправился спать. Никто его не сменил.
На постах оставалось восемь дозорных.
"Хамбер" и "плимут" прибыли на место на пятнадцать минут раньше намеченного срока. На единственном дорожном заграждении никого не оказалось. Сторож православного монастыря, находившегося напротив отеля, увидел, как к "Семирамиде" подъехал автомобиль. Машина остановилась у дверей кухни, и из нее вылезло двое людей с чемоданами.
Сторож побежал к зданию.
Дверь, ведущая в подвал отеля, была заперта. Ругаясь в темноте, Авраам Гиль снял с пояса ручную гранату и приладил ее к двери. Взрыв сорвал дверь с петель. Гиль и его товарищи нырнули в дымящийся подвал, волоча за собой чемоданы со взрывчаткой.
Виду Кардус разбудил звон разбитого стекла. В темноте она услышала встревоженный голос своей тетки Марии. Затем чей-то другой голос крикнул:
— Ложитесь на пол!
Сами Абуссуан тоже проснулся от звона стекла. Сначала он подумал, что на улице идет бой. Потом он услышал крик на иврите:
— Од ло! Од ло! (Еще нет! Еще нет!) Внизу кто-то бежал, давя разбитое стекло. Сами выскочил из постели. В коридоре он увидел своих родителей, дядю и тетку: они накинули халаты и в страхе спрашивали друг друга, что случилось. Сами велел им спуститься в холл, самое безопасное место в отеле, и бросился к телефону. Поспешно вертя диск, он набрал номер 999 — номер телефона моторизованной полиции.
— Нападение на отель "Семирамида"! — крикнул он, услышав в трубке заспанный голос британского сержанта. — Они бросают гранаты!
В подвале отеля Авраам Гиль и его помощник уже приладили заряды к основным несущим опорам здания. Однако шнур не зажигался: он успел отсыреть под дождем. Подрывники стали кричать бойцам взвода прикрытия, уже начавшим было отходить, чтобы те задержались (их голоса и услышал из своей комнаты Сами Абуссуан). Нервничая, обливаясь потом, подрывники растерянно озирались по сторонам и не знали, что делать.
— Иоэль, — прошептал Гиль командиру, стоявшему на пороге, — и сказала ей:
— Я сейчас вернусьзапал не зажигается.
Командир спустился в подвал. Он был спокоен и сосредоточен.
— Вот что нужно в таких случаях делать, — сказал он. — Спокойнее — и все будет в порядке.
Он срезал отсыревший запал и стал мастерить новый.
Наверху Мария, тетка Виды Кардус, отпустила руку девушки.
— Я надену халат.
Напуганная Вида видела, как ее тетка исчезла в темноте. Сами Абуссуан в этот момент повесил телефонную трубку и побежал к гостиной. Этажом выше его брат Сирил подал руку матери и повел ее вниз — в холл. Отец Сирила и Сами, влезая на ходу в рукава халата, последовал за ними.
Чтобы сделать новый запал, потребовались четыре минуты, но теперь он был готов. Командир прошел к порогу, поднял еще тлевшую щепку, отлетевшую от развороченной двери, и вернулся в подвал. Он осторожно дул на щепку, пока та не засветилась желтовато-оранжевым огоньком. Тогда он прижал ее к новому запалу. Шнур начал потрескивать. Иоэль подождал несколько секунд и крикнул:
— Горит! Бежим!
Вида Кардус ничего не услышала. Но на всю жизнь она запомнила это необыкновенное зрелище: когда она открыла глаза, над ней было только небо.
— Где крыша? Где люди? — прошептала она.
Сами Абуссуана ослепил яркий голубой свет. Все потонуло в диком грохоте. Сами показалось, что на него с чудовищной скоростью надвигаются стены. Взрыв подхватил его и швырнул на пол; потом он почувствовал, что лежит на груде штукатурки, а над ним — черное небо, разрываемое огненными вспышками. Сами поднял голову и посмотрел на дверь, через которую должны были войти в холл его родители. Он увидел лишь груды битых кирпичей и оторванную ступеньку лестницы, свисавшую с искореженной балки. На несколько секунд Абуссуан застыл, потрясенный этим жутким зрелищем, оглушенный внезапной мертвой тишиной. А затем откуда-то из угла донесся жалобный голос брата, звавшего на помощь.
Взрыв разбудил почти весь Катамон. Из окна своей спальни Питер Салех увидел, как здание "Семирамиды" с грохотом взлетело на воздух и обрушилось вниз бесформенной грудой.
Над развалинами поднялось облако дыма и пыли. Взрывная волна прокатилась по холмам. Когда все стихло, Салех снова услышал шум дождя — но теперь сквозь него прорывались крики и стоны, доносившиеся из разрушенного отеля. От взрыва погибло двадцать шесть человек. Сами Абуссуан и Вида Кардус остались в живых, но семья Абуссуан, по существу, была уничтожена: погибли отец и мать, две тетки и трое дядьев. Погиб владелец отеля и его жена, а с ними их сын, двадцатитрехлетний Хьюберт Лоренцо, которого мать в этот вечер не отпустила на дежурство.
Через три дня из-под руин откопали последнюю жертву. Это был испанский дипломат Мануэль Альенде Саласар: бессмысленная смерть в чужой стране положила конец путешествию в нелепость.
В первые дни января 1948 года прекратились рейсы автобуса № 2, связывавшего новый Иерусалим с Еврейским кварталом Старого города. Жители квартала оказались в осаде. Теперь к ним не поступали ни продовольствие, ни топливо, ни боеприпасы. Около штаба Хаганы складывали трупы умерших — их невозможно было похоронить. Керосин был на исходе. Почти не осталось молока для детей.
Еврейское агентство ежедневно требовало, чтобы британские войска разобрали арабское заграждение у Яффских ворот.
Англичане, в свою очередь, настаивали на эвакуации всех евреев из Старого города. Еврейское агентство отказалось выполнить это требование. Тогда англичане предложили компромиссное решение: они будут раз в неделю под вооруженной охраной сопровождать в Старый город колонну еврейских грузовиков с продовольствием и топливом, предварительно обыскивая каждый грузовик. Англичане обязывались вывезти из Старого города всех евреев, которые пожелают оттуда выехать, но отказывались пропустить туда кого бы то ни было. Предложение британских властей противоречило всем принципам, которыми руководствовалось Еврейское агентство в своих отношениях с мандатными властями, однако положение в Еврейском квартале было отчаянное, и пришлось скрепя сердце уступить.
Для офицеров Хаганы, на долю которых выпало защищать клочок самой священной для евреев земли, это были дни жестокого столкновения с действительностью. Они оказались запертыми в одном из самых уязвимых пунктов во всей Палестине. В Старом городе у евреев было сто пятьдесят бойцов Хаганы, пятьдесят бойцов Эцеля и Лехи и еще небольшой отряд, которому в ближайшие месяцы предстояло заслужить особую благодарность всех защитников Еврейского квартала, — шестьдесят девушек, служивших в Хагане. В эти зимние дни и ночи Иссер Натансон, командир Эцеля, не раз вспоминал свой последний разговор с человеком, приказавшим ему отправиться в Старый город.
— Что нам придется там делать? — спросил тогда Иссер.
— Жертвовать собой, — ответил тот с грустной улыбкой. — А для чего еще, по-твоему, ты там нужен?
10. Баб-Эль-Вад на пути в Иерусалим
"Ложась спать, мы не уверены, что утром проснемся живыми. И не так мешают спать выстрелы, как взрывы. Люди просыпаются среди ночи под развалинами собственного дома. Твоему отцу приходится ездить на работу в карете скорой помощи. Каждый раз, когда раздается стук в дверь, мы цепенеем от ужаса: вдруг это пришли взорвать наш дом. После шести вечера мы никуда не выходим и запираем все двери и окна".
Так одна арабка описывала своему сыну — студенту университета в Бейруте — жизнь в Иерусалиме спустя два месяца после решения ООН о разделе Палестины. Ее слова хорошо передают состояние многих иерусалимцев — как арабов, так и евреев — в январе 1948 года. "Иерусалим, — писал корреспондент газеты "Нью-Йорк Тайме", — по существу, изолирован от страны завесой страха. Никто не приезжает в Иерусалим, и никто не покидает своего квартала без крайней необходимости".
В еврейской части Иерусалима начали исчезать продукты.
Недоставало молока, яиц, мяса и овощей. Большинство ресторанов закрылось.
