Александр Дугин - Элементы #9. Постмодерн
Элементы: Но ведь наборы этих кодов пока до конца не родились?
Мизиано: Это произойдет, когда встретится эстетика новых технологий с осознанием новых функций художественного. Только тогда обывателю захочется отвлечься на 15 минут и нырнуть на сервер современного искусства.
Элементы: Интернет является символом такого нового пространства. На фамилию Киркоров там не найдешь ничего, а на фамилию Курехин — сколько угодно. Интернет оккупировали политические и эстетические радикалы, не указывает ли это на то, что новое коммуникационное поле будет нести новую социальную, критическую функцию?
Мизиано: Совершенно справедливо. Оно уже ее несет, хотя любая мечта об альтернативности, автономии — утопична. Эпоха великих редукций, позволяющих отшельничество или лобовое столкновение, прошла.
Элементы: По-вашему, ни отказ от социума ни его атака не актуальны, и человек, становящийся сегодня в позу Бретона или Маринетти смешон?
Мизиано: Такой человек не выполнит свою функцию, хотя бы потому что мировое зло или власть очень сложно идентифицировать, она растворена в мировой системе отношений.
Элементы: А если ее всю воспринять как некий негатив?
Мизиано: Из которого тебе себя вычленить невозможно. Стремление субъекта к сохранению своей идентичности естественно, но пора понимать, что твоя идентичность растворена в круговороте окружающих идентичностей, она не абсолютна, она есть производное от общего баланса. Приходится очень динамично менять собственные маркировки, к этому понуждает диалектика пертурбаций по схеме правое-левое, власть-оппозиция. Наша задача — практическая позитивность.
Элементы: Предложение некоего «взамен»? Какие элементы конструктивной альтернативы заметны сейчас?
Мизиано: Вопрос, конечно, не сводится к новым технологиям. Осмоловский и Кулик работают с реальными социальными проектами, пытаются найти место, которое не было бы эквивалентно Киркорову, но не было бы эквивалентно и Курехину. В результате, правда, можно окончательно стать политиком или окончательно стать шутом гороховым средств массовой информации. Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Есть и менее аффектированный путь — альянс искусства и науки.
Элементы: О ком здесь можно говорить?
Мизиано: Центр Оппенгеймера в Сан-Франциско. Изобретателей американской ядерной бомбы мучит комплекс вины, в ботаническом саду там находится большая лаборатория, десятки имен работают на синтез, потому что понимают — коллапсирует не только искусство, но и наука. Фундаментальная наука сейчас в мире под тем же вопросом, что и художественная практика. И те и другие потеряли стабильность, ищут новую санкцию.
Элементы: Общая демиургия объединяет? Искусство и наука происходят из одного алхимического, магического источника и диалектически возвращаются к нему?
Мизиано: Эту встречу мы сейчас констатируем. Возникает новая антропология.
Элементы: Как ее можно определить?
Мизиано: Исчерпала себя гуманистическая антропология, доминирующая последние несколько веков. Возникает новая, виртуальная антропология. Художник Стелларк создает искусственные органы с новыми функциями и модифицирует старые, у него, например, три руки. Генная инженерия, робототехника, готовы к рождению нового субъекта с новыми возможностями. Релятивизируется смерть и рождение, телесность. Рождается искусственная телесность и бессмертие. С чем, действительно, неинтересно сотрудничать, так это с музеями, галереями. Я спрашивал Гройса: "Когда художественное нашло самопознание в твоей теории, что с ним будет дальше происходить?" Он не ответил. Музей и Архив санкционируют рыночную стоимость — оставим это 80-м годам, такой инновационный обмен больше ничего не описывает.
Элементы: Искусство должно преодолеть свои пределы чтобы самосохраниться?
Мизиано: Просветительский эмансипирующий проект с XVIII по конец XX века разрешился. Ломаются все прежне идентичные сферы. Новое положение искусства вряд ли будет возможно привести в соответствие с прежним. Демократия кончается.
Элементы: Есть художественные группы, оперирующие с тоталитарной, нарочито нелиберальной знаковостью, как текстовой, так и визуальной…
Мизиано: Любые формы работы с уже ставшей геральдикой априорно неинтересны, тривиальный эпатажный компенсаторный жест.
Элементы: Как у "Лайбаха"?
Мизиано: У «Лайбаха», поскольку он сопряжен с моими друзьями из "Нового словенского искусства", идет как раз очень напряженная мозговая деятельность. Что касается смены семантики уже состоявшихся знаков, это отработанная модель. Соц-арт делал нечто подобное еще в 70-х. Работа в рамках заявленных идеологий не учитывает, что сейчас вообще нет идеологий. Идеологии — фантомы отца Гамлета, приходящие к нам.
Элементы: Разве нет глобальной идеологии рынка, денег?
Мизиано: Идеология денег работает сейчас именно у нас, потому что можно заработать их очень много за очень короткий срок. Сам феномен денег для нас более актуален, а не для западного общества с очень сильным средним классом и очень сложной властно-экономической схемой. Там можно осуществить себя, не впадая в экономический экстаз, у нас — ты либо в сотово-пейджеро-бмвшной среде, либо ты — маргинал. Современный мир предполагает больше вариантов.
Элементы: Некоторые из этих вариантов претендуют на демонтаж самого современного мира. Плюралистичность допускает внутри себя большой подрывной потенциал, не запрограммирован ли здесь кризис?
Мизиано: Пока система срабатывает, но мир очень динамичен…
Элементы: В этом десятилетии более динамичен чем в прошлом?
Мизиано: Несомненно.
Элементы: На смену концептуализму, соц-арту в конце 80-х пришло "московское радикальное искусство". Его представители пытались предложить революционную альтернативу, но этого не случилось, почему?
Мизиано: Это движение не учитывало комплексного характера современного общества. Они исходили из крайне схематизированного…
Элементы: Дадаистского?
Мизиано: Скорее даже совково-доктринерского, маргинально-левацкого описания. Когда ты провозглашаешь себя новым и выгоняешь старое за дверь, немедленно попадаешь в плен инновационного обмена, я вспоминаю ежегодные ноябрьские наклейки на парижских кафе "новый урожай вина уже появился". Их доктрины были еще более схематизированы, чем советский марксизм.
Элементы: Отсюда происходили персональные неудачи в проектах?
Мизиано: Нельзя, как они, мыслить в искусстве группами, отрядами, у нас индивидуализация приняла во всех сферах экзальтированный размер. Я в своих кураторских проектах как раз настаиваю на взаимопроникновении, диалогизации авторов. Я делегирую себя другому, и я принимаю в себя другого — модель работы "Художественного Журнала". Бренер же строит себя на вопиющем противоречии с миром, возвращает к жизни романтический тип "трещина мира проходит через сердце поэта". Осмоловский увлекся Делезом, но помимо Делеза есть хотя бы Тони Негри, идеолог красных бригад и рабочей автономии, которого мы публикуем в последнем номере.
Элементы: Почему именно его?
Мизиано: Западное «левое» — неоцененный пласт с великой полемикой внутри себя, начиная с Грамши и заканчивая Альтюссером, эксклюзивность того же Делеза в чьем-либо идеологическом аппарате выглядит уязвимо. Красные бригады, пусть даже от искусства, более невозможны из-за возрастающей атомарности социума. Абсолютный приоритет этического над эстетическим лишает само этическое коммуникационного начала, а этика — только коммуникационна, иначе она приобретает характер произвольного жеста. Пример — скандальная акция Бренера с картиной Малевича в амстердамском музее, проведенная опять-таки по Гройсу, как по букварю, и адресованная музею. Архаично.
Элементы: В результате исторического и психиатрического анализа русской интеллигенции Александр Эткинд определил ее как антирыночный, антидемократический и чуть ли не красно-коричневый орден, вы согласны?
Мизиано: С подозрением отношусь к любым попыткам профанации феномена интеллигенции. "У меня нет для вас другой интеллигенции". Россия никогда не жила в либеральном обществе, почему интеллигенция должна быть другая? Либеральная критика интеллигенции обычно ведется с таким пылом, который не учитывает либеральную этику.
Элементы: Не здесь ли либералы обнаруживают извечно нелиберальное отношение ко всему нелиберальному?
