Виктор Гюго - Наполеон малый
Первый убитый в этой бойне, — история также сохранила имя первого убитого в Варфоломеевскую ночь, — это Теодор Дебак, живший в доме на углу улицы Сантье, с которой и началась резня.
VIIБойня кончилась, когда было уже совсем темно, началась она среди бела дня; трупы не стали убирать; они лежали так тесно, что перед одной только лавкой Барбедьен их насчитали тридцать пять. В каждом квадрате, вырезанном в асфальте вокруг дерева, стояла лужа крови. «Мертвецы, — говорит один свидетель, — лежали грудами друг на друге, старики, дети, кто в блузах, кто в пальто, — какая-то странная куча, из которой торчали головы, руки, ноги».
Другой свидетель так описывает группу из трех убитых: «Двое упали навзничь и лежали на спине, третий, зацепившись за их ноги, упал прямо на них». Одиночные трупы попадались редко и невольно привлекали к себе внимание. Хорошо одетый молодой человек сидел, прислонившись к стене, раздвинув ноги, в правой руке он держал тросточку от Вердье; казалось, он куда-то смотрит; на самом деле он был мертв. Немного подальше пули пригвоздили к стене лавки подростка в вельветовых штанах с корректурными листами в руке. Ветер шевелил эти окровавленные листы, зажатые мертвой рукой. Какой-то несчастный старик с седой головой лежал посреди мостовой, рядом со своим зонтиком. Он почти касался локтем молодого человека в лакированных сапогах, в желтых перчатках и с моноклем в глазу. В нескольких шагах от них, головой на тротуаре, ногами на мостовой, лежала бедно одетая женщина; она бежала через улицу с ребенком на руках, когда пуля настигла их; и мать и дитя были убиты, но мать продолжала держать ребенка».
Вы, может быть, скажете, господин Бонапарт, что вам все это очень неприятно, но что тут ничего нельзя сделать, раз уж такое несчастье! В Париже грозило вспыхнуть восстание, необходимо было принять меры, и вам пришлось подчиниться необходимости; а что касается государственного переворота, то у вас есть долги, и у ваших министров есть долги, и у ваших адъютантов тоже долги, и у ваших лакеев долги, и вы за все отвечаете; на кой же черт тогда быть принцем, если нельзя позволить себе иногда проглотить несколько лишних миллионов! Надо же понимать, хочется поразвлечься, насладиться жизнью; а во всем виновато Собрание, которое никак не желало этого понять и хотело посадить вас на какую-то жалкую сумму вроде двух миллионов в год и, что еще хуже, заставить вас отказаться от власти по истечении четырех лет и действовать согласно конституции; нельзя же в конце концов покинуть Елисейский дворец для того, чтобы попасть в Клиши; вы тщетно старались прибегнуть к различным уловкам, предвиденным статьей 405-й; все равно вот-вот должен был разразиться скандал, демагогическая печать сплетничала, того и гляди должно было выплыть наружу дело с золотыми слитками, а как-никак имя Наполеонов обязывает, и у вас, право же, не было другого выбора: не желая стать самым обыкновенным вором, вы предпочли сделаться одним из величайших злодеев истории!
Таким образом, эта кровь не только не замарала, а, напротив, обелила вас. Что ж! Очень хорошо.
Продолжаю.
VIIIКогда все кончилось, Париж вышел посмотреть; народ толпами хлынул к этим страшным местам; ему не мешали. Ведь в этом и была цель убийцы. Не для того же, чтобы скрыть это, старался Луи Бонапарт.
По правую сторону бульвара всюду валялись разорванные патронные гильзы. По левую сторону тротуар был сплошь покрыт штукатуркой, осыпавшейся с разбитых ядрами фасадов. Казалось, здесь выпал снег; лужи крови выделялись на белоснежном щебне большими темными пятнами. Стараясь не наступить на труп, вы попадали ногой на осколки стекла, на битый кирпич или камень, некоторые дома были до такой степени разрушены картечью и ядрами, что, казалось, вот-вот рухнут, — в том числе магазин Саландруз, о котором мы уже говорили, и бюро похоронных процессий на углу предместья Монмартр. «Дом Билькок, — говорит один свидетель, — еще и теперь подпирают громадные бревна, а фасад придется кое-где возводить заново. Магазин ковров во многих местах продырявлен насквозь». Другой свидетель говорит: «Все дома, начиная с Клуба иностранцев вплоть до улицы Пуассоньер, пробиты ядрами и пулями, в особенности с правой стороны бульвара. В одну из больших витрин магазина «Маленькая Жанетта» было выпушено больше двухсот зарядов. Не было ни одного окна, которое не было бы изрешечено пулями. Воздух был густо насыщен пороховым дымом. Тридцать семь трупов были свалены за оградой в квартале Бержер; их можно было пересчитать через прутья ограды. Какая-то женщина остановилась на углу улицы Ришелье посмотреть и вдруг заметила, что она промочила ноги. «Что это? — говорит она. — Разве шел дождь? Я стою в воде». — «Нет, сударыня, — отвечает ей прохожий, — это не вода». Она стояла в луже крови.
На улице Гранж-Бательер в сторонке лежали рядом три совершенно голых трупа.
Баррикады на бульваре во время бойни были захвачены бригадой Бургона. Трупы защитников баррикады у ворот Сен-Дени, о которой мы говорили вначале, лежали горой у ворот дома Жувен. «Но это было ничто, — говорит свидетель, — по сравнению с горами трупов, покрывавшими бульвар».
В двух шагах от театра Варьете люди останавливались посмотреть на зацепившуюся за дерево фуражку, полную мозга и крови.
Свидетель рассказывает: «Чуть дальше Варьете я увидел труп, лежавший ничком. Я и другие прохожие хотели приподнять его, но солдаты оттолкнули нас… Еще дальше лежали двое убитых — мужчина и женщина, потом один рабочий…» (Мы сокращаем.) «От улицы Монмартр до улицы Сантье приходилось идти буквально по крови; в нескольких местах она покрывала тротуар без малого на дюйм, и — это не гипербола, не преувеличение — надо было соблюдать осторожность, чтобы не ступить в нее ногой. Я насчитал там тридцать три трупа. Это зрелище было свыше моих сил. Я чувствовал, как слезы текут у меня по щекам. Я попросил разрешения перейти мостовую, чтобы вернуться к себе домой, и это было мне разрешено».
Свидетель говорит: «Бульвар представлял собой страшное зрелище. Мы буквально шагали по крови. Мы прошли шагов двадцать пять и насчитали восемнадцать трупов».
Свидетель, торговец с улицы Сантье, говорит: «Я прошел бульвар от Тампля до моего дома; когда я вернулся домой, брюки у меня были на палец в крови».
Депутат Версиньи рассказывает: «Вдалеке, почти до самых ворот Сен-Дени, виднелись громадные костры, зажженные расположившимися на биваке солдатами. Благодаря этим далеким огням да нескольким фонарям мы могли передвигаться среди этого страшного кладбища. Ужасы дневного сражения бледнели по сравнению с этими трупами и этой тишиной. Р. и я — мы оба были ошеломлены. Какой-то гражданин, проходивший мимо, услышал мой возглас. Он подошел, взял меня за руку и сказал: «Вы республиканец, а я был тем, что называли другом порядка, реакционером, но нужно быть лютым злодеем, чтобы не проникнуться омерзением и ужасом, глядя на эту кровавую оргию. Франция опозорена!» — и он отошел от нас, рыдая».
Свидетель, который позволил нам назвать его имя, легитимист, достопочтенный г. де Шервиль, заявляет: «Вечером я решил приступить снова к этому тягостному осмотру. На улице Лепеллетье я встретил Буйона и Жерве (из Канна); мы прошли вместе несколько шагов, вдруг я поскользнулся и, чтобы не упасть, ухватился за Буйона. Взглянув под ноги, я увидел, что ступил в лужу крови. Тогда Буйон рассказал мне, что утром он видел из своего окна, как хозяин аптекарского магазина (он показал мне дом) вышел запереть двери; рядом на тротуаре упала женщина, и аптекарь бросился поднимать ее; в это время какой-то солдат в десяти шагах от него выстрелил ему в голову. Буйон, в страшном негодовании и забыв об опасности, стал кричать проходившим мимо людям: «Будьте свидетелями, все вы видели, что здесь произошло!»
Около одиннадцати часов, когда солдаты расположились на биваках и зажгли костры, Бонапарт разрешил повеселиться. На бульварах началось нечто вроде ночного празднества. Солдаты гоготали, пели песни, бросали в костры остатки разрушенных баррикад; а затем, подобно тому как это было в Страсбурге и в Булони, началась раздача денег. Послушайте, что рассказывает свидетель:
«Я видел у ворот Сен-Дени, как штабной офицер вручил двести франков командиру отряда человек в двадцать со словами: «Принц уполномочил меня передать вам эти деньги, чтобы вы разделили их между вашими храбрыми солдатами. Он этим не ограничится и не замедлит показать, что он ими доволен». Каждый солдат получил десять франков».
Вечером после битвы при Аустерлице император сказал: «Солдаты, я доволен вами!»
Еще один свидетель добавляет:
«Солдаты разгуливали, попыхивая сигарами, приставали к прохожим и позвякивали деньгами в кармане. Еще один свидетель говорит: «Офицеры разламывали запечатанные столбики луидоров, как шоколадные батоны».
