Алла Ярошинская - Чернобыль. Большая ложь
В кулуарах раздавались требования депутатов создать специальную парламентскую комиссию для рассмотрения причин аварии на Чернобыльской АЭС и оценки должностных лиц, которые скрывали информацию о радиологической обстановке в течение трех лет после аварии. И чем громче звучали эти голоса, чем реальнее это становилось, тем интенсивнее выдавал Израэль депутатам информацию о том, как «оперативно» работала госкомгидрометовская машина. Начав в 1989 году с организаций и ведомств, куда направлялась информация с первых дней после аварии, Юрий Антониевич через год, 12 апреля 1990-го, перешел уже на конкретные фамилии высоких и высочайших должностных лиц. Именно в этот день состоялось совместное заседание двух Комитетов Верховного Совета СССР – по вопросам экологии и по охране здоровья. Оно предваряло парламентские слушания по Чернобылю.
Вот что сказал Ю. А. Израэль под давлением народных депутатов: «…27 апреля Госкомгидромет направил доклад о радиационной обстановке в районе Чернобыльской аварии со схемами с надписью вверху „В адрес ЦК КПСС“, никаких фамилий на этом документе не было. Понятно?» С места из зала раздался в тишине четкий вопрос: «Вахтеру, что ли, направляли?» В ответ Юрий Антониевич разъяснил: «Есть форма направления. Если я готовлю какую-то программу по поручению Совета министров, я пишу не товарищу Рыжкову, а пишу – „Совет министров СССР“. Есть такая форма. Вы понимаете меня или нет?»
Министр явно нервничал и раздражался. Да и было от чего – на кону стояло его руководящее кресло, он сидел в нем уже четырнадцать лет и очень хотел сидеть там и дальше. Только поэтому он одним махом назвал десятки фамилий высокопоставленных лиц, которым с первых дней направлялась секретная информация. Цитирую по официальной стенограмме парламентских слушаний: «В ЦК КПСС и Совет министров без фамилий – 27 апреля (здесь и далее 1986 г. – А.Я. ), 30 апреля – Рыжкову Николаю Ивановичу и Совету министров СССР, 2 мая – Рыжкову Николаю Ивановичу, 3 мая – Рыжкову Николаю Ивановичу, 4 мая – Рыжкову Николаю Ивановичу, 7 мая – Мураховскому, я другие министерства не называю, 8 мая – Рыжкову, 9 мая – Гусеву, Совет министров РСФСР, 11 мая – Мураховскому, 12 мая – Мураховскому, 13 мая – Гусеву, 15 мая – Ковалеву, 18 мая – Щербине, 21 мая – Горбачеву, 21 мая – Рыжкову, 27 мая – Ковалеву, 24 мая – Мураховскому, 26 мая – Рыжкову, Лигачеву, Долгих, Чебрикову, Власову, Соколову, Воротникову, Мураховскому, Щепину. Пожалуйста, если нужно, то я продолжу дальше».
Это счет на дни. А ведь велся он и на часы. В ту же ночь, в три часа – то есть буквально через час-полтора после аварии – о ней сообщили В. В. Марьину – тогда заведующему сектором атомной энергетики ЦК КПСС. (Тому самому Марьину, которого позже пересадили в кресло председателя Бюро по топливно-энергетическим ресурсам и который – помните? – отвечал мне, депутату, что у нас в Народичском районе все в порядке, не стоит беспокоиться.) Все названные Израэлем – ответственные лица из Правительства СССР, РСФСР, Комитета государственной безопасности, члены высшего политического руководства страны – ЦК КПСС, Политбюро. С изумлением слушая его, я подумала, что это очень похоже на список лиц, которые виновны в зажиме правды о Чернобыле и которыми должна немедленно заняться Генеральная прокуратура СССР. Но, судя по всему, Генеральному прокурору такая простая мысль в голову не приходила.
Чем острее депутаты задавали вопросы, тем больше фамилий руководителей разных уровней, которым Госкомгидромет СССР посылал информацию, выдавал Израэль: «…пожалуйста, Тульский облисполком, Синегубову… 23 сентября 1986 года».
Как оказалось, не менее оперативно поставлялась она самым высоким должностным лицам на Украине и в Белоруссии. 20 июля 1990 года в Комитете Верховного Совета СССР по экологии Израэль сообщил: «Вот здесь мы подобрали материалы наших управлений – украинского и белорусского – кому, куда и когда и какие письма были написаны. Вот украинская, пожалуйста… вот тут есть „дело“, где написано, кому какое письмо пошло. В ЦК Компартии Украины, в Совет министров, Верховный Совет, КГБ УССР. Потом на Украине была организована оперативная группа, тогда стали, кроме этих товарищей, регулярно давать в оперативную группу и штаб гражданской обороны, который подсоединился к этому делу. Ну и, естественно, ведомства. Видите – Академия наук УССР, Минздрав УССР и т. д. Кроме того, эти карты шли еще в облисполкомы или в обкомы, тут мы в то время не делали разницы. В Советы министров Украины и Белоруссии мы абсолютно всю информацию посылали, и несколько позже – в Совет министров Российской Федерации. 26 апреля 1986 года – в ЦК Компартии Украины, первому секретарю В. В. Щербицкому, секретарю ЦК КП Украины Качуре, в Верховный Совет УССР В. С. Шевченко, председателю его Президиума, члену Политбюро ЦК Компартии Украины, а также Бахтину, в Совет министров УССР – Ляшко, Бойко, Качаловскому, Коломийцу.
В документах, которые направлялись им, сказано, что 30 апреля 1986 года уровни радиации в Киеве резко возросли. Известно, что, например, на проспекте Науки они составляли 2,2 миллирентгена в час – максимально, 1,4 – минимально. К вечеру они снизились, – поясняет далее Израэль. – 1 мая – 0,61, 2 мая – 0,85, 7 мая – 0,7 и т. д. Дальше уже снижается.
То есть 30 числа (апреля 1986 года. – А.Я .) резкий подъем уровня радиации именно в 13 часов».
Знали, всё знали! Знали и врали! Каждый на своем уровне.
«Эту информацию мы передавали и в Центральный комитет Компартии Украины, и в Совет министров Украины. И наша информация была известна руководству. <…> Щербицкому направлялась и Шевченко… Ряду секретарей ЦК».
И тем не менее руководители республики приняли решение проводить в Киеве первомайскую демонстрацию – пир во время радиационной чумы. На демонстрацию были приглашены детские творческие коллективы. Рядом со взрослыми, с транспарантами, флагами, цветами и воздушными шарами шагали пионеры и комсомольцы. О своих же внуках они успели позаботиться сразу – отправили подальше от радиации. Об этом журналист Губарев сообщает в секретной докладной записке, которая «дошла» до Горбачева и была приложена к совершенно секретному протоколу заседания Политбюро ЦК КПСС от 22 мая 1986 года. В ней, в частности, говорится: «Однако „молчание“ руководства республики <…> вновь подняло панику, особенно когда стало известно, что дети и семьи руководящих работников вывозятся из города. В кассах ЦК КПУ стояла очередь в тысячу человек».
И сегодня, спустя десятилетия, когда уже нет ни СССР, ни Советов, ни ЦК КПСС, по вине которого миллионы людей не были предупреждены об опасности, потеряли здоровье, многие его функционеры до сих пор пересаживаются из одного руководящего кресла в другое. Занимают важные посты – министры и заместители, депутаты национальных парламентов, лидеры партий, главы государственных корпораций.
Некоторые уже ушли на заслуженный, как у нас принято говорить, отдых, получают баснословные спецпенсии. (Я уже не говорю о том, что все они получили удостоверения чернобыльцев-ликвидаторов и пользуются льготами.) Например, как бывший первый секретарь Житомирского обкома Компартии Украины В. М. Кавун. Едва ли не сразу после того, как мне удалось своими критическими статьями в центральной печати и поддержкой народа снять его с должности, партия перевела Кавуна из Житомира в Киев, где ему немедленно предоставили государственную квартиру, дали спецповышенную пенсию. Кстати, об этом – и тоже совершенно секретно – я узнала от следователя по особо важным делам, председателя парламентской Комиссии по льготам и привилегиям Н. И. Игнатовича (позже он будет убит в Белоруссии при невыясненных обстоятельствах).
Он рассказал мне, с каким трудом его комиссия «выбила» в Совете министров список спецпенсионеров союзного значения. Оказывается, при «потолке» пенсии для гражданских лиц в 250 рублей, а для военных – в 300 есть еще сверхспецпен-сии, видимо, за какие-то особые заслуги. Это те, кто получал 500 и даже 700 рублей. В представленном списке таких пенсионеров и оказался В. М. Кавун, кавалер пяти орденов Ленина, орденов Трудового Красного Знамени и Дружбы народов, бесчисленных медалей и различных знаков. Герой Социалистического Труда. Кстати, свой пятый орден Ленина он получил через два года после ядерной катастрофы. Похоже, Кремль наградил его за молчание о Чернобыле? Ведь, как сообщил через четыре года после аварии на мой депутатский запрос председатель Житомирского облисполкома А. С. Малиновский, «с первых дней после аварии на ЧАЭС была развернута сеть наблюдения и лабораторного контроля гражданской обороны области за состоянием радиационной ситуации в населенных пунктах северных районов. Первые сведения о мощности дозы гамма-излучения по отдельным населенным пунктам начали поступать от штаба гражданской обороны области в облисполком с 28 апреля 1986 года. (А из Народич – с 26 апреля. – А.Я.). С момента аварии на протяжении 1986–1987 годов сведения о радиоактивном загрязнении отдельных населенных пунктов, прежде всего На-родичского, Овручского и. Путинского районов, поступали из вышестоящих республиканских органов по спецпочте и возвращались обратно. С мая 1988 года Укргидрометом направлялись в область данные результатов исследований».
