Марина Цветаева - Тетрадь четвертая
МЦ
* * *…Вас не удивляет и вообще не странно ли, что я, страстная рифмачка, обратилась из всех — именно к Вам, ревностному врагу рифмы? Не проще ли (?) было бы направить моего «Мóлодца» в дружественный стан (если таковой есть) рифмачей?
Прежде всего и всегда: мой инстинкт ищет, находит и создает преграды, иначе говоря, я действую инстинктивно: в жизни, как в стихах.
Так, я оказалась права по-своему.
Во-вторых: нас с Вами связывают узы родства: Россия, Пастернак и до всего и поверх всего — Рильке — которого, как я сейчас узнала из Вашего письма. Вы тоже избрали, тоже его, из всех — его, того, кого я именую просто Поэт. Нет: Поэзия.
Так, я еще раз оказалась права — по-его.
Этим всем я только хочу сказать Вам, что с большой радостью приду в этот вторник к 4 ч. на улицу Сены, 12.
* * *P. S. Ваше милое четверостишие про тетушку, которая, подметая пол, нашла апельсин, полно смысла — и солнца: воскресенье: солнечный свет! пол: сияющий паркет! апельсин: оранжевый! — и старенькая тетушка, повязавшая голову, как Марат в ванне — но меня понесло и Вы уже досадуете.
P. P. S. Мой Жако не знает псалмов, ибо его родители неверующие и ходит он в коммунальную школу.[8] И только рифма (потребность зарифмовать собаку) сделала его крещеным. Начавшись словом, кончается делом.
Эти два P. S. — шутки ради: просто чтобы Вы улыбнулись.
* * *P. S. 3-ий: А вот с чего мне следовало бы начать: собака действительно существует: Зиг, любитель помоек. (фр.)]
* * *(Из дружбы с Ш. В<ильдраком> ничего не вышло: дружбы не вышло. Попереписывались — по поводу моего Gars — ни в чем друг друга не убедили — и не разубедили — я поэт, он — нет (и поэт: à ses heures,[9] a y меня — ни часу, чтоб не) несколько раз встретились — в гостиной, с гостями, — в столовой, с семьей — и потом кончилось: понемножку. Сошло на нет.)
* * *Отрывок письма к Б. П.
…Баллада хороша.[10] Так невинно ты не писал и в 17 лет — она написана тем из сыновей (два сына), который крепче спит. Горюю о твоем. Но — изнутри Жени, не мальчика.[11] Какое блаженство иметь тебя — отцом раз, тебя отцом на воле — два. Если он твой — ему лучшего не надо. Ты бы в детстве дорого дал — за себя, отсутствующего.
* * *Б<орис>, из памяти: когда я через Смиховский холм (мою «гору») шла от С. к Р<одзевичу> и через Смиховский же холм — от Р<одзевича> к С. — туда была язва, оттуда рана. Я с язвой жить не могла. (Помнишь того богача из хрестоматии, созвавшего друзей и в конце пира — под пурпуром — показавшего им язву? Ведь пировали — они.) Моя радость, моя необходимость в моей жизни не значили. Точнее: чужое страдание мгновенно уничтожало самую возможность их. С. больно, я не смогу радоваться Р<одзевичу>. Кто перетянет не любовью ко мне, а необходимостью во мне (невозможностью без). Я знала — да так и случилось! — что Р<одзевич> обойдется. (М. б. за это и любила?!)
Катастрофа ведь только когда обоим (обеим) нужнее. Но этого не бывает. Для меня весит давность. Не: nous serions si heureux ensemble! — nous étions si malheureux ensemble![12]
Я не любовная героиня, Борис. Я по чести — герой труда: тетрадочного, семейного, материнского, пешего. Мои ноги герои, и руки герои, и сердце, и голова.
С Р<одзевича> — никого не любила. Его вижу часто, он мне предан, обожает Мура, ничего не чувствую.
Вот тебе мой опыт.
* * *У тебя еще сложнее: ведь и у нее — свое, тот же выбор. Но, верь моему нюху: четверо легче чем трое, что-то — как-то — уравновешено: четверостишие. Трое, ведь это хромость (четыре ноги). И еще: весь вес на одном (центральном: ней — как тогда — мне). Нет, слава Богу, что — четверо.
* * *Еще, Б<орис> — уезжает Е. А. И<звольская>, раздает книги, как зверей — в хорошие руки — и вот частушка Переяславль-Залесского уезда:
Не об том сердце болит —
Который рядом сидит,
А об том сердце болит —
Который издали глядит.
Выиграет тот кто проиграет.
Только расставшись с Р<одзевичем> я почувствовала себя вправе его любить и любила напролет — пока не кончилось.
* * *Не совет. Пример. Отчет.
* * *Я знаю только одну счастливую любовь: Беттины[13] к Гёте. Большой Терезы[14] — к Богу. Безответную. Безнадежную. Без помехи приемлющей руки. Как в прорву. (В огромную ладонь — прорвы. В проваленную ладонь — прорвы.) Что бы я с тобой стала делать дома? Дом бы провалился, или бы я, оставив тебя спящим и унося в себе тебя спящего — из него вышагнула — как из лодки. С тобой — жить?!
* * *Дай ей Бог всего этого не знать, быть просто — счастливой, отстоять тебя у совести, Бога, богов, тебя. (NB! что же у нее останется?? 1938 г.)
* * *…А знаешь — дела дивные! — раскрываю Гёте «Aus meinem Leben» и — эпиграф: — Es ist dafür gesorgt, dass die Bäume nicht in den Himmel wachsen[15] — т. е. то, что постоянно, всю жизнь говорю о себе и своей жизни я — только у меня:
— Es ist von Gott besorgt, dass die Bäume[16] —
Ну — обнимаю.
* * *Cher Jean Chuzeville,
Vous souvenez-Vous encore de moi? Vous étiez tout jeune, nous étions tous jeunes. C’était Moscou. C’était Noël. C’était la neige. Vous écriviez des vers. J’écrivais des vers. Nous les lisions à M-elle Hélène Guedwillo.
Vous aimiez Francis Jammes, j’aimais Edmond Rostand. Mais on s’entendait bien. M-elle Guedwillo aimait les vers et la jeunesse.
Arrivée en 1925 à Paris je n’ai jamais renoué avec personne — de mon enfence. Chaque passé est passé, celui-là (Guerre, Révolution) était le Passé absolu, total, n’ayant jamais existé.
Mais jamais, aussi, je n’ai entendu nommer Votre nom sans la vision de: Moscou — neige — Noël — lunettes — jeunesse — vision aussitôt traduite par un sourire qui mettait entre mon interlocuteur et moi plus de distance que de 1909 à 1930. Je Vous mettais du côté de ma jeunesse, l’interlocuteur restait dehors.
* * *Cher Jean Chuzeville, quand M-me G-ky m’a transmis Votre souvenir, je eu le sentiment — ne craignons pas les grand mots, toujours petits devant nos sensations — d<e> résurrection: non de la Votre, de la mienne propre, de la moi d’alors.
Une chose sans témoins n’a jamais existé.
C’est moi — la chose sans témoins.
* * *Cher Jean Chuzeville, la règle de ma vie a été (sans que je l’ai voulu) de me faire à moi-même plus de tort que de bien. Surtout avec mes lettres. J’ai toujours voulu être moi, moi toute — il n’en fallait souvent pas tant que ça.
Ainsi il se peut que me fasse tort en ce moment en Vous écrivant cette lettre, au lieu de l’autre — aimable et «simple» et nulle…
* * *Cher Jean Chuzeville. Voici Noël. Venez me voir. C’est en banlieu — Meudon — écrivez-moi quand, pour que je Vous attende.
Voici l’itinéraire: Vous prenez le petit train aux Invalides — ou au Pont de l’Aima — ou au Champ de Mars — ou à Mirabeau — descendez à Meudon-Val-Fleury — traversez la passerelle — montez l’Avenue Louvois — et sans tourner ni à droite ni à gauche — Vous vous trouvez juste devant ma maison — 2, Av<enue> Jeanne d’Arc — 1 étage gauche — frappez.
Vers 4 heures de préférence.
Vous verrez mes enfants, Vous m’avez vue enfant.
MZ
Noël 1909 — Noël 1930
Moscou — Meudon
Милый Жан Шюзвиль,[17]
Неужели Вы меня помните? Вы были таким юным, мы все были такими юными. Была Москва. Было Рождество. Был снег. Вы писали стихи. Я писала стихи. Мы читали их мадмуазель Елене Гедвилло.[18]
Вы любили Франсиса Жамма, я любила Эдмона Ростана. Но это не мешало нам понимать друг друга. Мадмуазель Гедвилло любила стихи и юность.
Приехав в Париж в 1925 г., я не искала возобновления отношений ни с кем из моего детства. Всякое прошлое есть прошлое, а то прошлое (Война, Революция) было абсолютным, совершенным Прошлым — никогда не бывшим.
И однако же, когда я слышала Ваше имя, передо мной всегда вставало видение: Москва — снег — Рождество — очки — юность, видение, немедля переходившее в улыбку, которая отдаляла меня от собеседника на расстояние куда большее, чем 1909–1930. Я помещала Вас в страну моей юности, собеседник же оставался снаружи.
* * *Милый Жан Шюзвиль, когда госпожа Г-кая[19] передала мне привет от Вас, у меня было чувство — не будем бояться больших слов, всегда меньших, чем наши чувства, — воскресения: не Вашего — моего собственного, меня тогдашней.
Ведь то, у чего нет очевидцев, никогда не существовало.
У той меня — нет очевидцев.
* * *Милый Жан Шюзвиль, законом моей жизни (невольным) было действовать себе более во вред, чем во благо. Особенно своими письмами. Я всегда стремилась быть собой, всей собой, а чаще всего этого не следовало бы делать.
Может быть, я действую себе во вред и теперь, когда пишу Вам такое письмо вместо другого — любезного, и «простого», и никакого…
* * *Милый Жан Шюзвиль. Вот опять Рождество. Приезжайте повидаться. Это в пригороде — Мёдон — напишите мне, когда — чтобы я была дома.
Маршрут такой: Вы садитесь в пригородный поезд на станции Площадь Инвалидов — или Альмский мост — или Марсово поле — или мост Мирабо — выходите в Мёдон-Валь-Флёри — переходите через мост на другую сторону — подымаетесь по авеню Лувуа и, не сворачивая ни вправо, ни влево, оказываетесь прямо перед моим домом — улица Жанны д’Арк, 2 — первый этаж налево — стучите.
