Григорий Дурново - Библиотека приключений
Будьте готовы к тому, что новая знакомая внезапно обвинит вас в домогательствах
Юлий Ким, поэт, в советское время — школьный учитель, соавтор обращения «К деятелям науки, культуры и искусства» 1968 года о преследованиях инакомыслящих:
«Наружка, то есть наружное наблюдение, бывала открытая: те, кто за нами следил, нисколько не скрывали, что они к нам приставлены.
За Петром Якиром (историк, один из создателей Инициативной группы по защите прав человека в СССР. — БГ) часто ездили две машины — на тот случай, если он будет с кем-то встречаться, тогда одна машина поедет за ним, а другая — за тем, с кем он встречался. Разные люди вели себя по-разному, кто-то играл с ними в кошки-мышки — например, Володя Буковский. Ему удавалось уходить от слежки — он прекрасно знал все московские проходные дворы.
Помню, за мной шел человек, а я очень торопился и хотел как-нибудь в последний момент впрыгнуть в трамвай, чтобы он не успел. Но портфель у меня был полон крамолы, я не хотел показывать, что мне есть что скрывать. Поэтому мне пришлось, наоборот, в соответствии с правилами вежливости придержать перед моим преследователем дверь. Он буркнул «спасибо».
Наталья Горбаневская:
«После демонстрации (знаменитой сидячей демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию. — БГ) за мной следили в открытую. Они, когда хотят, следят весьма скрытно, и такую слежку я просто не вижу. А тут я ходила с маленьким Оськой на молочную кухню, в школу за Ясиком (старшим сыном), и они за мной ездили нахально. Я разворачивалась с коляской по Чапаевскому переулку так, что им для разворота пришлось бы нарушить все правила движения».
Юлий Ким:
«Бывала и скрытая наружка. Как-то я приехал в Свердловск с концертами, и их отменили. Я выступил у кого-то в квартире, где пел крамольные песни. Перед тем как их исполнить, я попросил закрыть все магнитофоны, кроме одного. Когда же дошло до «Монолога пьяного Брежнева», я попросил закрыть и этот оставшийся магнитофон. В той компании, которая собралась в квартире, точно не могло быть стукачей, никто не мог меня записывать тайком. Однако, когда я уехал, всех их тут же начали допрашивать. Но про «Монолог пьяного Брежнева» никто из них ничего не сказал. И тогда им предъявили текст этой песни! Это была расшифровка записи очень плохого качества, многие слова были пропущены или неправильно воспроизведены. Это означало, что какая-то запись велась снаружи.
А однажды в квартире у Якира, в потолке на кухне, ровно над тем местом, где он обычно сидел, обнаружился микрофон. Видимо, его неудачно закрепили, и он в результате вылез. Разобрали место, где он был спрятан, и нашли проводки».
Будьте готовы к тому, что за вами установят слежку
Александр Лавут:
«Прослушка была стопроцентная. Поэтому в квартирах у нас говорить можно было не обо всем. Если речь о том, чтобы написать документ протеста, — об этом можно говорить. А вот о том, как передать материал для «Хроники» или найти человека, который может что-то важное рассказать, — нельзя. Иногда приходилось писать друг другу записки. Когда нужно было обсуждать номер, выбирались квартиры друзей, в которых не было прослушки, но которые тоже ставили себя под удар».
Сергей Ковалев, в советское время — биолог, один из создателей Инициативной группы по защите прав человека в СССР, один из редакторов «Хроники текущих событий»:
«Квартира Сахарова прослушивалась, это я знаю точно. Накануне допроса, во время которого меня должны были арестовать (так и сделали), я был у него дома. И на этом допросе мой следователь пересказывал мне, о чем мы говорили с Андреем Дмитриевичем. Против этого было не так уж много способов борьбы. Или говорить тихо при включенном радио — или писать на бумаге».
Будьте готовы к тому, что в вашей квартире отключат телефон
Александр Подрабинек:
«Слежка была оперативная, когда они пытались что-либо найти. Когда в феврале 1977 года начались аресты в Московской Хельсинкской группе, Юрий Орлов (основатель МХГ. — БГ) ускользнул от них на десять дней — оказалось, он уехал к маме. Мы знали о предстоящих арестах: у нас был свой человек в КГБ, который нас информировал об этом, капитан Виктор Орехов. Мы его называли Клеточниковым — такой был у народовольцев осведомитель, засланный человек в Третьем отделении. Орехов же не был засланным, он просто во время допросов диссидентов проникся демократическими идеями и стал с нами сотрудничать.
Поскольку я очень часто бывал у Орлова по разным делам, они решили, что это я его укрываю. И установили за мной слежку, которую сложно было не обнаружить: у нас же уже вошло в привычку оглядываться. Они ездили за мной, я работал тогда на скорой помощи, и они решили, что я под видом выездов к больным выезжаю и к Орлову на какую-нибудь квартиру. И они стали после вызовов проверять те места, куда я приезжал. Больных это, конечно, беспокоило, и я в конце концов попросил снять меня с вызовов и перешел на перевозку тяжелых больных или сидел как диспетчер на радиостанции скорой. Но когда они ездили за мной, было очень интересно за ними наблюдать: мы, например, ехали по улице с односторонним движением, включали мигалку, сирену — никто, кроме нас и спецслужб, так ехать не может. И вот они на «волге» салатового цвета ехали за нами. У них практически всегда были такие машины. Это как гороховое пальто у шпионов Третьего отделения — вроде и форма, и не форма. Я им не мешал и даже поощрял, потому что понимал, что раз они бросили все силы на меня, значит, меньше сил будет брошено на то, чтобы найти Орлова».
Будьте готовы к тому, что во время обыска вам могут что-то подложить
Александр Лавут:
«В моей квартире, находившейся на последнем этаже, был здоровый люк, ведущий на чердак. Через него все было прекрасно слышно без особо изощренной техники. Я не раз убеждался, что прослушивание идет не с последующим анализом, а с непосредственной реакцией. Однажды, например, у меня был Саша Подрабинек, поскольку ему должен был из Парижа позвонить Виктор Файнберг (участник демонстрации 1968 года. — БГ): к тому времени у Подрабинека уже давно отключили телефон, за ним шла очень плотная слежка. Они поговорили с Файнбергом, после чего Саша сразу стал собираться. Мы спустились с ним на первый этаж, я открыл дверь подъезда, мы вышли — и тут машина, стоявшая возле подъезда поперек переулка, на приличной скорости почти врезалась в Сашу, остановившись в каком-то полуметре от него. Значит, они не только слышали его телефонные переговоры, но и знали, что он выходит. Покалечить, конечно, не входило в их планы, а вот попугать — входило. После этого разговора у меня, кажется, тоже отключили телефон».
Будьте готовы к тому, что в вашем доме могут быть установлены подслушивающие устройства
Елизавета Цитовская:
«За домом Гинзбургов постоянно следили. Квартира на этаж ниже, как и квартира на одной с ними площадке, была специально оборудована под прослушку. Мы не сразу это поняли, ясно это стало только тогда, когда Арина стала съезжать, потому что женщина снизу стала съезжать одновременно с ней. Я своими глазами видела, как из квартиры этой соседки выносили диван с железной биркой, какие ставили на мебели в учреждениях: там все было обставлено казенной мебелью».
Александр Подрабинек:
«Демонстративная слежка за мной началась осенью 1977 года и продолжалась полгода непрерывно, они не отпускали меня ни на минуту. Сначала их было четверо, потом, когда я в первый раз от них убежал, их стало восемь. Это был вид психологического давления, хотели оказать сильный прессинг: с одной стороны, чтобы я оставил диссидентскую деятельность, с другой — чтобы я эмигрировал. Тем не менее мне удавалось от них сбегать, когда было надо. Первый раз я от них ушел, когда был у знакомых в квартире на девятом этаже. Эти стали ждать внизу у подъезда. А у моих друзей в этом же подъезде на первом этаже были знакомые, и они попросили возможности воспользоваться их окном, которое выходило в палисадник. Я и воспользовался, потому что мне надо было срочно лететь в Запорожье в психбольницу к одному заключенному, оказать ему помощь, передать информацию. Когда мы потом встретились с ними, они были очень недовольны, грозили побить, сбросить под поезд в метро.
Дело в том, что, если они меня упускали, их лишали премии, ставили на круглосуточное дежурство, пока «объект», то есть я, не будет найден. Мне потом рассказал об этом один из них. Узнав, что у них из-за меня неприятности, я прямо им говорил: будете наступать мне на пятки — я от вас просто уйду. Это действовало. Один раз я от них ушел просто в наказание — они стали себя вести потише».
