А. Корин - Феномен «Что? Где? Когда?»
Вот эта почти дворовая по азарту, абсолютно живая, свободная игра - при этом коллективная (а какая игра неколлективная?), - вот это и есть то национальное отличие ворошиловской затеи от всех прочих купленных за доллары и, как правило, пустых и скучных, хотя и очень "рейтинговых".
Собственно, к этому я и веду.
Почему близкую к гениальности ворошиловскую ИГРУ пришлось с таким трудом возвращать на экран в новую эпоху и почему она с таким трудом выдерживала конкуренцию с десятками стандартных лохотронов? Отупела нация? Или просто появились игры на уровень ниже, а они-то и были, оказывается, нужны.
Но волнует меня, как вы помните, совсем другой вопрос, не об умных и глупых, а о множественности и единичности. Ворошилов, безусловно, создал хорошую передачку, но она была в единственном числе. И она, разумеется, не могла ни удовлетворить все потребности, ни противостоять, ни конкурировать с целым КЛАССОМ подобных передач, пачками закупавшихся в те 90-е годы на западном телевидении.
Наше хорошее всегда единично. Всегда оно очень своеобразно и порой сильно опережает свое время, предвосхищает новую волну. Но оно, это хорошее, не имеет, как правило, никакой внутренней тенденции к размножению, замкнуто на себя, на конечный продукт.
Оно не создает волны. Почему?
В нашей прессе не раз писали о том, что такая тройка персонажей, как Трус, Балбес и Бывалый (живущая в народной культуре и на ТВ уже около 40 лет очень активной жизнью), имела бы в другой, западной, среде огромное продолжение. Вицин, Никулин и Моргунов стали бы национальными "комиками номер один" и не сходили бы с экранов. Они и не сходят - но все в тех же до дыр затертых эпизодах все тех же трех фильмов Гайдая. В нашей реальной жизни один стал директором цирка и хорошим трагическим актером, другой просто перестал сниматься и умер в полной безвестности, третий тихо и незаметно доживает (Георгий Вицин, о котором идет речь, в момент написания этой статьи был еще жив) не очень веселую и удачливую актерскую судьбу. Почему так? Потому ли, что эти фильмы и эти персонажи были слишком талантливы? И оттого, что были слишком талантливы, не могли воспроизводиться дальше и больше? Или мешала зависть коллег, зависть системы? Не знаю. Честное слово, не знаю.
Из всех успешных жанровых режиссеров в советское время только один (!) - Кеосаян - умудрился снять целых три фильма про неуловимых мстителей. Киносистема явно не выдерживала серийности. Не выдерживало ее и телевидение.
Недавно с восторгом смотрел повторение знаменитого сериала "Следствие ведут знатоки" (ну, простите, такой уж я поклонник всего советского). Какая добротно сделанная вещь, какой замечательно наивный и "идейный" пафос, психологизм, типичный российский драйв - медленный, тягучий и всасывающий тебя с потрохами. Но, извините, никакой это по большому счету не сериал!
Система, производившая приключения знаменитых милицейских сыщиков, работала настолько медленно, что новой серии приходилось ждать по полгода, по году! И современный зритель, наверное, с испугом замечал, когда смотрел "Знатоков" в нынешнем ежедневном повторе, что через пару-тройку серий у людей начинают меняться прически, одежда, стиль мебели, в общем, предметный мир.
Знаменитые многосерийные фильмы тоже никакими сериалами не являлись, это были именно многосерийные фильмы. Этот вид телепродукции, то есть настоящие сериалы, наша система начинает осваивать только сейчас. Зачем она ее осваивает и хорошо ли это делает - другая тема, не для этой статьи. А сейчас просто зафиксируем факт.
Факт такой: мы проигрываем не потому, что мы хуже. Мы проигрываем в силу этого непонятного закона единичного и множественного. Голливуд никогда не стеснялся стандартов, шаблонов и схем, воспроизводя чужой, уже бывший успех. И он стал самой главной ядерной бомбой, самым главным секретным оружием XX века.
Мы, русские (а может быть, не только мы, но и все европейцы), стеснялись воспроизводить. На поле любого шоу-бизнеса, любого культурного продукта, любой идеи - научной, образовательной, социальной - мы встречаем эту стенку, этот тупик.
Ничто не воспроизводится. Ничто нельзя поставить на поток, на конвейер. Хорошие и даже гениальные идеи растворяются в воздухе, как дым. Наши умельцы, готовые из любых подручных средств, из любых самых простых схем сотворить чудо, не могут этим чудом распорядиться.
Самое простое сейчас сказать: воспитаем командиров производства, менеджеров и продюсеров - и они научатся со временем продавать этот продукт, штамповать подкованную блоху в миллионах экземпляров. Вот посмотрите, например, что происходит с театром. Ведь научились же? На что я отвечу: а вы давно были в театре? Сходите, посмотрите, ведь там продают уже немножко другой продукт, не такой, как был раньше.
В профессиональном смысле работа Ворошилова являла собой верх мастерства. Но значение его не в этом. Не только в этом.
"Тренировки на раздумье, на умение мыслить, на озарение. И теперь у нас есть целая система догадок: в один ход, в три хода и даже в шесть ходов... Вот уйду на пенсию, может быть, книжку напишу про логику прихода озарений..."
Наш внутренний рынок - достаточно гармоничный сам по себе - мгновенно размывается слишком грубым и тотальным вбрасыванием чужого продукта. Наверное, это касается всего. Наверное, никак по-другому и не может быть. Наверное.
Точно я знаю одно: если мы прекратим воспроизводить наш абсолютно единичный по природе своей продукт, наше ни на что не похожее "Что? Где? Когда?" - грош будет нам всем цена. И даже не грош. А цент. Об этом мне бы хотелось поговорить с Ворошиловым. Но я уже не успел.
Я помню, как начал болеть за "Что? Где? Когда?" уже со своими детьми. Мне было так забавно смотреть на их реакцию. И печально - на лица постаревших однокурсников. Господи, если бы мои дети знали, сколько всего изменилось за это время, пока Ворошилов сидел в своей будке и говорил своим сухим нетелевизионным скрипучим голосом. Если бы они знали...
Лишь одно мне не давало покоя: деньги. Деньги смотрелись в этой передаче как-то чужеродно. Но спасибо, что хоть не пылесосы и не кофеварки. Скоро я привык и стал воспринимать яркие новенькие пачки купюр как вполне условные игровые фишки. И все-таки книжки, думал я, были органичнее. Гораздо. Но книжки в виде призов давно и безнадежно устарели.
Некоторые издали массовым тиражом. Некоторые перестали издавать совсем. В любом случае книжки в виде призов - это уже было невозможно.
Ведь они перестали быть дефицитом. Но в массе своей мы от этого почему-то не поумнели. Вот еще одна загадка Ворошилова.
А их у него было много.
"Игра окончена. Большое всем спасибо". Такими словами завершал каждый выпуск своей программы Владимир Яковлевич ВОРОШИЛОВ. Накануне соревнований интеллектуалов, посвященных 25-летию "Что? Где? Когда?", телеведущий предупредил, что, если телезрители проиграют, а знатоки выиграют, он уйдет из программы. Знатоки выиграли. И он ушел: Ворошилов был у себя на даче в Переделкино, когда его настиг обширный инфаркт. Если Владимир Яковлевич и не смог произнести, то наверняка успел подумать: "Игра окончена".
Борис Минаев
Самый азартный человек на отечественном телевидении умер в субботу вечером от обширного инфаркта. Домохозяйки и пытливые старшеклассники остались без кумира, а одно из немногих уцелевших с советских времен телешоу - без вдохновителя и кукловода.
"Что? Где? Когда?" наверняка будут изучать на факультетах журналистики как непревзойденный образец телевикторины для любознательных. Более человечная и не менее азартная, чем жлобское "Поле чудес", она была задумана, чтобы осуществлять благородную сверхзадачу - "развлекая, поучать". Начиналось все задорно и романтически, как туристская песня: аспиранты МИФИ с только что пробившимися усиками выходили к трогательной юле-рулетке, чтобы биться в лучах софитов за сверхдефицитные в эпоху стагнации книжки. И выигрывали - к зависти всех книгочеев СССР.
Шли годы. Фирменная сова все так же лупала глазами в камеру, но романтика исчезла: на смену наборам книжных новинок пришли конверты с деньгами, а начинающие физики незаметно превратились в профессиональные "говорящие головы". Бизнес есть бизнес, тем более русский.
Впрочем, Ворошилова этот бизнес изменил не больше, чем сову - все такой же невозмутимо-раскованный седой человек в притемненных очках вертел зрительскими письмами и записными эрудитами как хотел.
Между прочим, имел право.
Этот обладатель трех высших образований (Школа-студия МХАТ, Академия художеств Эстонской ССР и Высшие режиссерские курсы) действительно был самым знающим в собранной им компании всезнаек. Его снисходительно-ядовитые реплики могли остудить самую горячую голову, раскалившуюся во время кульминации - минутного обсуждения финального вопроса. Казалось, что у Ворошилова нет нервов. Оказывается, были. В интервью радиостанции "Эхо Москвы" Ворошилов признавался, что его программа для него как наркотик - и рад бы отдохнуть или книжку написать, да скучно как-то все: "Я прежде всего игрок!" И игра продолжалась - четверть века. Интуиция не подвела игрока. Три года назад он сказал, что его передаче отпущен именно такой срок - до 2001-го. Как в воду глядел.
