Михаил Фонотов - Времена Антона. Судьба и педагогика А.С. Макаренко. Свободные размышления
Отец погиб в германской войне. Революция. Опять война, гражданская. Конфискация имения. Переезд в Харьков. Мать устроилась учительницей немецкого языка, а Галя взялась за учебу. И вступила в общество «Друг друзей» – чтобы собирать беспризорных детей на вокзалах, определять их в детские дома, дежурить в ночлежках.
В 1925 году скоропостижно умирает мать. Гале – шестнадцать лет. Об учебе нечего было и думать. Она начинает работать на табачной фабрике. Куда однажды приехал Антон Семенович Макаренко – с лекцией. После лекции Галя подошла к Макаренко, рассказала о себе. Антон Семенович долго не раздумывал – записал Галю в группу рабфаковцев от колонии, которые учились в Харькове. Чуть позже ее приняли в колонисты – вручили костюм и синюю блузу с белым воротничком. Когда Галя приехала в колонию, Антон Семенович сразу же познакомил ее с парнем в малиновых трусах и синей рубашке. Это был Семен, ее будущий муж. Они поженились в 1927 году. Гале было 18 лет.
Значит, так, у дворянки Галины Калабалиной был псевдоним Подгорная, а девичья ее фамилия – Мейер.
В камере я сел на нары и заплакал…
Семен Калабалин – беспризорник с двенадцати лет. Много чего успел повидать с юных лет и понатворить по глупости и в азарте. Водил по дорогам мнимого слепого. Сбежал от него. Пожил в цыганском таборе. Не понравилось. Попал в банду грабителей и даже стал ее вожаком. «Мы носились по району, точно стая волков». Впрочем, нельзя не упомянуть и о том, что Семен успел с братом повоевать в красном батальоне. Наконец – тюрьма.
Он сам о той тюрьме: «Вероятно, следствие по моему делу было очень легким. Поэтому оно быстро кончилось. Чрезвычайная Комиссия приговорила меня к расстрелу. Так заявил мне следователь. Может, такого решения ЧК и не было, но в камеру смертников меня перевели. Вот уж где я оказался среди отборных негодяев. Всем, кто сидел в нашей камере, терять было нечего, поэтому разговоры велись откровенные. Чего только не наслушался я! С какой ненавистью здесь говорили о большевиках и о Красной Армии. Несколько раз поминали и полк имени Шевченко, разведчиком в котором я был когда-то, батальоном которого командовал Иван».
Беспризорники. 1920-е
«Каждый день несколько человек уводили из камеры на расстрел». «Наша камера пустела. Настал, наконец, день, когда я остался один. Последнюю группу: двух кулаков, трех офицеров и одного попа – увели». «Снова настало утро, и, когда в камеру вошли, у меня не оставалось надежды, я был один, значит, пришли за мной». «Привели меня к следователю, тому самому, который уже много раз меня допрашивал. Он посмотрел на меня, как всегда, хмуро и раздраженно. Он задал мне несколько дополнительных и, по-моему, лишних вопросов. Потом он сказал, я не помню, какими словами, что меня не расстреляют». «Меня повели обратно, в ту же самую, пустую теперь, камеру смертников. Когда дверь за мной закрылась, я сел на нары и заплакал. Плакал долго, беззвучно и неожиданно уснул».
К сожалению, теперь не все, как прежде, знают, что педагог и писатель Антон Макаренко написал книгу «Педагогическая поэма», в которой одним из героев, и, пожалуй, главным, был Семен Калабалин, переименованный в романе в Карабанова. Эпизод встречи педагога и беспризорного бандита в свое время был хрестоматийным и не нуждался в пересказе. А теперь, пожалуй, надо его пересказать. Пусть сам Калабалин вспомнит об этом.
А. С. Макаренко – руководитель колонии имени М. Горького, 1923 год
«А дело было так. Однажды вызвали меня к начальнику тюрьмы. Войдя в кабинет, я увидел, кроме начальника, незнакомого. Он сидел в кресле у стола, закинув ногу на ногу, в потертой шинельке, на плечах башлык. У него крупная голова, высокий открытый лоб. Больше всего мое внимание привлек большой нос и на нем пенсне, а за ним блеск живых, насмешливо-добрых, каких-то зовущих, умных глаз».
– Правда, что тебя Семеном зовут?
– Правда.
– Так это чертовски здорово! Мы с тобой почти тезки, меня Антоном Семеновичем зовут».
Макаренко продолжал тем, что он начинает очень важную работу, и ему нужна помощь.
– Ты согласился бы пойти со мной?
И Калабалин согласился с просьбой «такого приятного человека».
– Ну, Семен, – сказал Макаренко, – если есть вещи, забирай и пойдем.
И они пошли. Нужно сказать, что Макаренко до этого успел договориться с начальником тюрьмы, что возьмет Семена «под расписку».
«Так я на всю жизнь распрощался с тюрьмой».
Шли от тюрьмы к губнаро-бразу. Во дворе учреждения стоял конь по кличке Малыш, запряженный в телегу. И тут «Антон Семенович поразил меня своим поручением.
– Ты грамотный, Семен?
– Да, грамотный.
– Вот хорошо.
Тут он вынул из кармана бумажку и, вручая ее мне, сказал:
– Получи, пожалуйста, продукты – хлеб, жиры, сахар. Самому мне времени нет. Сегодня мне предстоит побегать по канцеляриям».
«И не дав мне опомниться, хотя бы для приличия возразить, быстро ушел». «Ну, и дела! Интересно, чем все это кончится. Я почесал себе затылок, очевидно, как раз то место, где рождаются ответы на самые трудные вопросы жизни, и продолжал размышлять: как же так? Прямо из тюрьмы и такое доверие – получить хлеб, сахар. А может, это испытание какое? Подвох?»
Короче говоря, Калабалин продукты получил. Поехал обратно и по дороге встретил Макаренко. Тот опять озадачил Семена. «Я и забыл, – сказал он, – тут недоразумение случилось. Нам передали две буханки хлеба. Надо бы вернуть их. Отнеси, пожалуйста, а я тебя подожду».
«Мои уши и лицо зажглись огнем стыда. Отчего бы это? Раньше этого со мной не бывало. Соскочив с шарабана, вытащил из-под сена две буханки и направился на склад. А в голове мысли: что это за человек?»
Калабалину пришлось вернуть две буханки, тем более что это были те самые, которые он положил в шарабан незаметно от кладовщика. Но как догадался об этом Макаренко?
Так началась новая жизнь Семена Калабалина в колонии имени Горького.
Ах, Карабанов, не иначе – укротитель…
Все обернулось так, что спортсмен, всадник, плясун, шахматист, артист, мастер на все руки – Семен Калабалин сам стал педагогом и воспитателем, «убежденным сторонником переделки человека», как выразился Макаренко, продолжателем дела своего учителя. Вместе с женой он «поднимал» детские дома под Киевом и Ленинградом, в Виннице, Полтаве, Москве, Грузии. Он «приводил в чувство» и укрощал такие детские дома, в которых воспитатели потеряли всякий контроль над своими воспитанниками. В одном из них детдомовец-психопат средь бела дня зарезал их сына-первенца. Тогда Семену советовали «бросить это проклятое дело». «Нет, я не бросил поле брани, не отступил, не изменил педагогическому делу. И не пищал». У них были еще дети – всего двенадцать, своих и приемных.
Как работал педагог Семен Афанасьевич Калабалин? Как и его учитель, – убежденно, с верой в себя, прибегая к импровизации, не без метода «взрыва». Три примера из его практики, рассказанные им самим и другими.
Пример первый. «В Ленгороно я просил предоставить мне место воспитателя в одном из худших по своей организации детских домов. Такое учреждение под титулом „66-я школа-колония для трудновоспитуемых детей“ нашлось. Положение было действительно трудное. В Ленгороно меня предупредили, что это учреждение подлежит расформированию – так оно неисправимо запущено».
«Это была типичная малина-ночлежка, скопление воришек, которые день проводили в городе, занимаясь воровским промыслом, а к ночи сползались в колонию. Мои попытки собрать ребят для знакомства и беседы были безуспешными». «Воспитатели сидели по своим квартирам-бастионам и не подавали никаких признаков жизни».
«На третий день своего безуспешного блуждания по колонии я натянул волейбольную сетку на столбы, надул мяч и стал играть в надежде, что кто-то из ребят соблазнится и составит мне компанию». «Вдруг где-то совсем близко задребезжал сигнал, как-то тревожно, взахлеб. Окна второго этажа спален распахнулись, и в них показались букеты мальчишеских голов. Все, кто был во дворе, стремглав бросились в дом. Со второго этажа хором закричали: „Бык! Бык! Убегай!“ И я увидел во дворе огромного быка. Он шел в мою сторону. „Бежать!“ И вдруг я подумал: „Я побегу от этого зверя и… делать здесь мне больше нечего“».
«А бык подошел к сетке и стал играть рогами. Пока бык играл сеткой, намотав ее на рога, я лихорадочно искал выхода. Бык развернулся ко мне задом, а я схватил его за хвост и стал ногами бить по его ногам и сдавленным голосом уговаривать вернуться на хозяйственный двор. Я решил, что только вместе с его хвостом оторвусь от быка. Через некоторое время мне удалось укротить его и погнать в стойло».
«Эффект был неожиданный, но нужный.
– Идемте к нам в спальню, – баском проговорил угрюмый мальчик, в котором без труда угадывался „авторитет“. Я пошел».
