Джерри Краут - «Окопная правда» Вермахта
Давящая тишина. Потом кто-то со вздохом начинает:
«Только бы поскорее закончилась вся эта затея!» Земля холодит наши спины, прижатые к стенкам. В дыму… другой голос, который кажется странным образом искаженным темнотой: «Вот бы хоть ненадолго забыть обо всем!..»
От этих слов в душе расходятся волны, словно крути на воде от брошенного камня… «В войне всегда расплачивается простой народ…» Дыхание и суматошные сны становятся глубже, мы прижимаемся друг к другу, чтобы хоть немного согреться. И так мы лежим в самых жалких условиях».
Как отметил Кристофер Браунинг, историк способен описать эту действительность, жалкую или нет, только посредством яркого изображения общего опыта обычных людей. Итак, эта книга посвящена не войне, но людям: простым немецким солдатам Второй мировой войны. Сама по себе война создает фон и окружение, но, как и во всякой трагедии, главной темой служат человеческая судьба и страдания, испытываемые группой людей, объединенных общим стремлением вынести невыносимое. Эта книга — о страхе и отваге, товариществе и личной боли, о чувствах людей в условиях предельного напряжения и необыкновенных ощущениях, создаваемых войной. Эта книга — о терпеливом формировании и восстановлении отношений после одной катастрофы и их разрушении после другой. Чтобы точно описать, что испытывали эти люди, не обязательно сочувствовать им. Так же как попытка понять и подробно описать их ощущения и чувства не означает освобождения их от ответственности или прощения за поступки, совершенные в ходе этой безжалостной агрессивной войны. Поэтому картина, возникающая на основе их личных наблюдений, хрупка, сложна и противоречива по своей сути: личные качества людей придают собственный оттенок идеологии, эгоизму и суждениям об истории. Война оставила неизгладимый след в душе каждого фронтовика. «Возникает такое чувство, — вспоминает один пехотинец, — что этому «солдатскому существованию» не будет конца». Для безымянного солдата настоящая война была делом крайне личным, трагичным, но полным иронии, пугающим изобилием эмоций, мучительным, но не лишенным великолепия и, прежде всего, глубоко волнующим. «Шла война, — вспоминает Ги Сайер. — И я женился на ней, потому что к тому времени, когда я достиг подходящего для любви возраста, ничего иного вокруг не было».
Пусть такой подход иногда кажется рассчитанным на впечатление и недостаточно аналитическим, он все же затрагивает наше умение понимать социальную и историческую действительность, которое в данном случае помогает нам представить и понять сущность войны на простейшем уровне. Он также позволяет судить о том, способны ли абстрактные понятия, которыми вынуждены оперировать историки, выразить общественные явления, составленные из бесчисленного множества восприятий и действий отдельных людей. В конце концов, нет лучшего пути к пониманию человеческого поведения, чем взглянуть глазами и прислушаться ушами непосредственных участников событий. Их наблюдения, чувства и страхи подлинны, не сглажены анализом или стремлением развлечь читателя. Однако слишком часто историки настолько увлекаются анализом и толкованием, что утрачивают связь с тайнами и движущими силами личностей и групп, которые и формируют историю. В результате искренняя личная сторона истории, возможность постичь дух и поведение человека приносится в жертву ради какой-то смутной теории или, что не менее отвратительно, попыток втиснуть исторические факты в рамки той или иной идеологической доктрины. В любом случае личное отбрасывается ради безличного, а если речь идет о войне, то гибель и пролитие человеческой крови уступает место обезличенному интеллектуальному анализу стратегии и тактики. Поскольку простой солдат слишком часто теряется в водовороте великих исторических событий, такая история стремится описать человеческие трагедии, вплетенные в контекст обезличенных катастроф, обеспечивая при этом возможность восприятия и точность передачи информации и не требуя излишнего мягкосердечия.
Изучая суровые и страшные обстоятельства, с которыми приходилось сталкиваться безымянному солдату, можно кое-что узнать не только о влиянии войны на душу человека, но и о некоторых сторонах жизни: о жестокости, об ужасах, о страхе, опустошающем человека, равно как и о сострадании, об отваге, о духе товарищества и о непоколебимой стойкости, с которой переносятся жизненные невзгоды. Один из великих парадоксов войны заключается в том, что, пробуждая в людях худшее, она вместе с тем пробуждает в них и лучшие качества. Поэтому рассказ о пехотинцах — это не просто хроника борьбы человеческого сердца с самим собой. В нем содержатся и общие элементы, имеющие огромное значение для каждого из нас. «Слишком многие узнают о войне без излишних неудобств для себя, — жаловался Ги Сайер. — Они читают о Вердене или Сталинграде, не понимая, что это значит, сидя в удобном кресле, придвинув ноги к камину и готовясь на следующий день заняться своими обычными делами. Такие рассказы нужно читать по принуждению, в неудобной обстановке… сидя в грязном окопе. О войне нужно читать в наихудших обстоятельствах, когда все идет наперекосяк… О войне нужно читать поздно ночью, стоя, несмотря на усталость». Практически невозможно постичь военную действительность тому, кто не испытал ее на себе, но, узнав немного о жизни безымянного солдата, можно по крайней мере получить мимолетное впечатление об истинных масштабах войны и обо всем сложном и противоречивом спектре эмоций. «Суть моей задачи, — писал в своих мемуарах Ги Сайер, — заключается в том, чтобы оживить со всей возможной для меня силой те отдаленные крики, доносящиеся с бойни». Война отвратительна, но эти заметки о пехотинцах показывают, что не все, кто сражается на войне, отвратительны.
Однако, как отмечал Петер Кнох, в концепции повседневной истории немало спорных моментов. Основные вопросы уже заданы. Можно ли говорить о по-настоящему «повседневной» жизни на войне? Не являются ли война и повседневность взаимоисключающими понятиями? Более того, не является ли война явлением, совершенно противоположным концепции повседневной жизни? На первый взгляд, отклонить эти возражения практически невозможно. Однако сама длительность участия Германии во Второй мировой войне — без малого шесть лет — заставила многих пехотинцев приспособиться к военной обстановке. Обычный солдат не мог просто расстаться со своим человеческим существованием, но вместо этого жил в мире, который стал для него обыденным и «настоящим». Кроме того, как показывают их письма и дневники, многие из этих людей не опустились до бездумного существования, но стремились понять сущность повседневной жизни на войне. Более того, как доказывал Детлеф Пойкерт, повседневная история не ставит собственных целей, но стремится «узаконить» независимый опыт отдельных людей, служить связующим звеном между жизненным опытом индивида и обезличенным историческим анализом и дать возможность взглянуть на различные образы жизни и различные области социальной реальности. Петер Боршайд подчеркивает, что повседневная жизнь на войне не остается в своем замкнутом мирке, который можно было бы изучить, словно в лаборатории. Скорее, война сама по себе служит катализатором значительных социальных изменений, поэтому существует сложная динамическая связь между жизнью людей на войне и более общей повседневной жизнью в гражданском обществе.
Разумеется, повседневная жизнь на войне обладает своими особенностями, начиная с необходимости выносить гнет постоянного ожидания ранения или гибели до непрерывного наблюдения за страданиями и разрушением. В этой жизни нет ни безопасности, ни отдыха. В ней нет ни эмоционального покоя, ни стабильных отношений. Ее главная повседневная черта — неопределенность. В пехотинце каждое сражение пробуждало сложные переживания и нередко первобытные страсти. Таким образом, на войне существует неизбежное подспудное напряжение, которого нет в мирной жизни. Чтобы нарисовать картину повседневной жизни солдата, историки все чаще используют письма, дневники и мемуары — самые надежные из существующих документов, позволяющие выявить общие впечатления воевавших людей. Каждый солдат вел свою собственную войну, но в несметном множестве личных воспоминаний выделяются общие черты и образы.
Естественно, такой подход сопряжен с проблемами. Так, например, у пехотинца редко бывала такая роскошь, как письменный стол или время и уединение, чтобы записать свои мысли и догадки о природе войны. Так или иначе, подавляющее большинство рядовых, как правило, не умело выражать свои мысли аналитически, поэтому многие рассказы очевидцев тонут в монотонной банальности повседневного существования или, напротив, рассказывают о мельчайших подробностях о собственных ощущениях от разлуки, не упоминая о характере и своеобразии жизни на фронте. Нередко солдаты, обладающие самым непосредственным опытом участия в боях, меньше всего способны выразить этот опыт в письменном виде то ли из-за масштаба полученной ими эмоциональной травмы, то ли из-за недостатка эмоций, чтобы описать то, что они видели и испытали. Однако от среднего «джи-ай» или «томми»[1] немецкий пехотинец в целом отличался большей образностью описаний и более высокой грамотностью. Читая их письма и дневники, невольно поражаешься рассудочности и ясности изложения. Отчасти причиной тому служит строгая немецкая система образования, но также в значительной степени это обусловлено тем, как вермахт использовал свой личный состав. В отличие от американской армии, которая до 1944 года направляла наиболее образованных военнослужащих на должности специалистов, вермахт использовал значительную часть своего личного состава в боевых частях. В результате даже люди с высшим образованием оказывались на передовой. Кроме того, нацистская доктрина подчеркивала принцип «народного единства» — фольксгемайншафт, грубо повторявший легендарный окопный социализм Первой мировой войны — национальную общность, в которой социальная гармония, единство и государственная власть опирались на объединение людей разного общественного положения, вытесняя на второй план классовую борьбу. Поскольку в немецкой армии на передовой была высока доля образованных людей, склонных и способных к осмыслению своего опыта и изложению его на бумаге, результатом стала необычайно богатая летопись фронтовой жизни, изложенная в письмах, дневниках и воспоминаниях.
