Владимир Бешанов - Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года
Если помнить о Цели, Сталин все сделал правильно и первую партию с Гитлером разыграл безупречно. А неудобство все равно чувствуется. Суть его сформулировал Д. Кеннан: «Она (Россия) пыталась остаться вне войны на основании сделки с теми, кто, прежде всего, ее вызвал, сделки, которая фактически ускорила и обеспечила ее начало и предусматривала дележ добычи с агрессором как награду за благосклонное согласие в агрессии».
Ощущение, как будто во что-то вляпались. И запах неприятный остался, он до сих пор отравляет атмосферу отношений России с некоторыми из соседей.
СГОВОР
Крах Версальской системы, ознаменовавшийся подписанием Мюнхенского соглашения в сентябре 1938 года, предвещал неизбежность очередного военного столкновения между великими державами, а также державами, исполнившимися решимости стать великими. Слишком многие из борцов за мир на самом деле страстно войны хотели: Германия, Италия, Япония, Соединенные Штаты и, несомненно, Советский Союз. Фюрер германской нации А. Гитлер, уверовав в стратегию «блицкрига», рассчитывал разбить своих противников поодиночке и обеспечить на тысячу лет гегемонию Третьего рейха. Скромный советский генсек И.В. Сталин и американский президент Ф. Рузвельт, которых война в Европе устраивала как нельзя более, – выбрать выгодный для себя момент и решить спор о влиянии в мире в свою пользу. Собственные планы имелись у японского микадо и итальянского дуче. Мир был обречен.
Категорически не желали воевать лишь Англия и Франция, рассчитывавшие политическими и экономическими уступками умиротворить Гитлера и канализировать германскую агрессию на Восток – и пусть арийцы до посинения сражаются с большевиками. Беда в том, что в интересы Адольфа Алоизовича не входило оказывать услуги западным демократиям. После оккупации Чехословакии на очереди стоял польский вопрос, да и позор Версаля можно было смыть только в Компьенском лесу, хранившем мемориальную плиту с вызывающе наглой надписью: «Здесь 11 ноября 1918 года была побеждена преступная гордость Германской империи…»
В результате к началу 1939 года в Европе сложились два военно-политических блока: англо-французский и итало-германский, каждый из которых оказался заинтересован в соглашении с Советским Союзом, стремление которого играть хоть какую-нибудь роль в европейских делах ранее демонстративно игнорировалось. Официальная советская пропаганда того периода все капиталистическое окружение традиционно клеймила как лютых врагов «родины победившего пролетариата», а главные державы подразделяла на агрессоров (Германия, Италия, Япония) и пособников агрессии (Англия, Франция, США). Однако в Кремле быстро сориентировались в изменившейся обстановке, и 10 марта 1939 года (через пять дней германские войска займут Прагу) Сталин с трибуны XVIII съезда партии недвусмысленно указал, что «Антикоминтерновский пакт» на самом деле направлен не против СССР, а против Англии, Франции и Соединенных Штатов. Из контекста его речи следовало, что эти же страны, проводящие политику невмешательства, и являются истинными «поджигателями войны», мечтающими ослабить своих соперников, а затем «выступить на сцену со свежими силами». Отсюда – политика Советского Союза должна состоять в том, чтобы и впредь укреплять деловые связи со всеми государствами, «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Таким образом, было положено начало советско-германскому сближению.
В апреле 1939 года с различными лестными предложениями к Москве обратились одновременно Германия, Англия и Франция. Иосиф Виссарионович не торопился. Он получил возможность выбирать, с кем и о чем ему договариваться, поскольку теперь в переговорах с СССР оказались заинтересованы все «игроки». Назревавшая война открывала новые перспективы для усиления влияния Страны Советов в Европе. Поэтому нарком иностранных дел М.М. Литвинов, ориентируя 4 апреля советского полпреда в Германии об общих принципах советской политики, отмечал, что «задержать и приостановить агрессию в Европе без нас невозможно, и чем позднее к нам обратятся за нашей помощью, тем дороже заплатят».
Наступил период активных дипломатических игрищ.
11 апреля 1939 года Германия предприняла зондаж позиции СССР на предмет улучшения отношений – именно в этот день Гитлер утвердил «Директиву о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939–1940 гг.». Советская сторона продолжала выжидать. В тот же день Лондон запросил Москву, чем она при необходимости сможет помочь Румынии. 14 апреля Франция предложила СССР обменяться письмами о взаимной поддержке в случае нападения Германии на Польшу и Румынию и сообщила о готовности обсудить собственные предложения советского руководства. Тогда же Англия предприняла попытку убедить Москву сделать заявление о поддержке своих западных соседей в случае нападения на них. В ответ 17 апреля Советский Союз предложил англо-французам заключить договор о взаимопомощи. Впрочем, одновременно полпред в Берлине А.Ф. Мерекалов посетил статс-секретаря Министерства иностранных дел Эрнста фон Вайцзеккера и между делом заявил: «Идеологические расхождения… не должны стать камнем преткновения в отношении Германии… С точки зрения России нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с нами. А начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше».
29 апреля Париж выдвинул идею о взаимных обязательствах трех стран на случай войны против Германии. Но в Кремле все больше теряли интерес к этим никакой конкретной выгоды не сулящим предложениям. Тем более что цель «приостановить агрессию в Европе» никоим образом не соответствовала большевистской доктрине, не для того товарищ Сталин тяжко трудился, превращая страну в «базу пролетарской революции». Он хорошо усвоил заветы Ильича: «Окончательно победить можно только в мировом масштабе… Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов либо одно, либо другое победит». Сам Иосиф Виссарионович прекрасно понимал, что Марксов «социализм» в отдельно взятой стране без наличия «международной революционной перспективы» обречен, и «в случае оттяжки победы социализма в других странах… советская власть разложится, партия переродится». Как раз в апреле 1939-го начальник Политуправления Красной Армии комиссар 1 ранга Л.З. Мехлис растолковывал пропагандистам Киевского военного округа основы «мирной политики» партии: «Если попытаться кратко, но доходчиво, чтобы поняли широкие массы, сформулировать суть сталинской теории социалистического государства, то надо сказать, что это есть теория ликвидации капиталистического окружения, то есть теория победы мировой пролетарской революции… Рабоче-Крестьянская Красная Армия, интернациональная армия по господствующей в ней идеологии поможет рабочим стран-агрессоров освободиться от ига фашизма и ликвидирует капиталистическое окружение…»
Тем более глубокими становились реверансы Москвы в адрес Берлина.
3 мая неожиданно для всего дипломатического корпуса Сталин сместил увлеченного переговорами с британцами наркома иностранных дел М.М. Литвинова по его «собственной просьбе». Назначение на этот пост члена Политбюро ЦК ВКП(б) и председателя Совета Народных Комиссаров СССР В.М. Молотова, «наиболее близкого друга и ближайшего соратника вождя» (не еврея – акцентировал германский посол граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург), немцы однозначно трактовали как признак смены внешнеполитического курса. Тем более что советские полпреды невзначай интересовались у германских коллег, «приведет ли это событие к изменению нашей позиции в отношении Советского Союза». 17 мая советник посольства в Берлине Г.А. Астахов в интимной беседе с заведующим Восточно-Европейской реферантурой Юргеном Шнурре заметил, что «в вопросах международной политики у Германии и Советской России нет никаких причин для трений между двумя странами». Он также «коснулся советско-германских переговоров в том смысле, что при нынешних условиях желательные для Англии результаты вряд ли будут достигнуты».
И в самом деле, переговоры Англии и Франции с СССР, длившиеся пять месяцев, закономерно зашли в тупик. Обе стороны патологически не доверяли другу и не желали связывать себя конкретными обязательствами, погрязнув в тонкостях протокола и толкованиях норм международного права. Одновременно они втайне зондировали Берлин на предмет улучшения отношений, раздела «сфер интересов» и невмешательства в дела. К тому же западные партнеры не слишком опасались Вермахта и были невысокого мнения о боевой мощи РККА. Еще одним камнем преткновения стала Польша, которая громогласно отвергала любой союз с Москвой, требовала гарантий от Запада, проводила частичную мобилизацию и при этом тайно льстилась к Берлину.
