Адам Кей - Будет больно. История врача, ушедшего из профессии на пике карьеры
Каждый врач выбирает свою будущую профессию в 16 лет – за два года до того, как ему будет разрешено законом рассылать фотографии своих половых органов по телефону. Выбирая, по каким предметам сдавать выпускные экзамены повышенной сложности, он задает траекторию, по которой будет идти его жизнь до самой смерти или выхода на пенсию, и, в отличие от новогоднего корпоратива, Джанет из отдела закупок не станет менять его курицу на свои канапе с козьим сыром – отвертеться уже никак не получится.
Когда тебе 16, твоя мотивация заняться медициной обычно ограничивается фразами вроде «Мои родители были врачами», «Мне нравится Доктор Хаус» или «Я хочу излечить рак». Первые две причины крайне нелепые, а третья была бы совершенно уместной, будь она более искренней, – только вот этим занимаются ученые-исследователи, а не врачи. Кроме того, как по мне, так заставлять держать слово человека в столь юном возрасте немного несправедливо – все равно что придать сделанному в пять лет рисунку под названием «хочу быть космонавтом» юридическую силу.
Что касается меня, то я особо не припомню, чтобы осознанно выбирал для себя профессию врача – скорее, таковы были настройки моей жизни по умолчанию, сродни стандартному рингтону на телефон или обоев с горным хребтом для рабочего стола компьютера. Я вырос в еврейской семье, ходил в школу, которая, как на конвейере, штамповала врачей, адвокатов и членов правительства, и мой папа был врачом. Это было предначертано.
Так как конкурс в мединституты превышает 10 человек на место, то с каждым абитуриентом проводили собеседование и зачисляли только тех, кто лучше всего проявлял себя на этом допросе. Предполагалось, что у всех кандидатов круглые пятерки по экзаменам, так что окончательное решение принималось не на основании успеваемости. Это, разумеется, вполне логично: будущий врач должен быть психологически устойчивым – уметь принимать взвешенные решения в невероятно стрессовых ситуациях, быть в состоянии сообщать плохие новости томящимся родственникам и ежедневно иметь дело со смертью.
В хорошем враче должно быть нечто, чего нельзя вызубрить, чему нельзя дать количественную оценку: у хорошего врача должны быть большое сердце и раздутая аорта, перекачивающая целое море сострадания и доброты.
Во всяком случае, так можно было бы подумать. На деле же мединституты на все это плевать хотели с самой высокой колокольни. Они даже не проверяют, насколько хорошо ты переносишь вид крови. Вместо этого они зациклены на том, чем ты занимался в школе помимо учебы. В их представлении идеальный студент – это капитан двух спортивных команд, чемпион графства по плаванию, лидер школьного оркестра и редактор школьной газеты. Вот такой конкурс талантов. Откройте любую статью в «Википедии», посвященную какому-нибудь известному врачу, и вы увидите что-нибудь в духе: «В юности был успешным игроком в регби, выдающимся спринтером, а в выпускном классе получил звание вице-капитана команды по легкой атлетике». Данное описание взято из статьи про доктора Гарольда Шипмана («Доктор смерть», убивший, по разным оценкам, от 200 до 500 пациентов. – Примеч. перев.), так что, пожалуй, такой подход сложно назвать надежным.
Имперский колледж Лондона решил, что 8 классов фортепиано и саксофона, наряду с посредственными театральными обзорами для школьного журнала, делали меня полностью пригодными для работы в больнице, так что в 1998 году я собрал чемоданы, чтобы преодолеть злополучные шесть миль, разделявшие Далидж и Южный Кенсингтон, где мне предстояло учиться.
Как вы можете себе представить, изучить каждую мельчайшую деталь анатомии человеческого тела, а также все возможные нарушения его нормальной работы – затея колоссальных масштабов. Тем не менее само осознание того, что в один прекрасный день я стану врачом – и с приставкой «доктор» мое имя изменится навсегда, как у супергероя или международного преступника, – помогало мне двигаться вперед все эти долгие шесть лет.
И вот наконец я стал младшим врачом[4]. Я мог бы выступать в телевикторине «Mastermind»[5], выбрав в качестве специальной категории «человеческое тело». Все телезрители принялись бы орать, сидя дома перед экранами, что эта тема слишком широкая, и мне следовало бы выбрать, например, «атеросклероз» или «бурсит», но они бы глубоко ошибались. Я бы ответил на все вопросы без ошибок.
Наконец настало время выйти в больничные палаты, вооружившись всеми этими исчерпывающими знаниями, чтобы применить теорию на практике. Я был готов пуститься в бой на всех парах, так что для меня стало ударом, когда я узнал, что четверть моей жизни, проведенная в стенах мединститута, даже близко меня не подготовила к двойной жизни больничного интерна[6].
В течение дня работа была вполне выполнимой, пускай и безумно скучной, а также отнимающей громадное количество времени. Нужно было каждое утро являться в больницу на обход палат, в ходе которого целая делегация врачей неспешным шагом по очереди наведывается ко всем своим пациентам. Я же, будучи интерном, плелся за ними следом, подобно завороженному утенку, преследующему любого, кого он примет за маму. Склонив голову набок, что демонстрировало мое неподдельное внимание и интерес, я записывал каждое решение, исходившее из уст старших врачей: записать на МРТ, отправить в реанимацию, организовать ЭКГ. Оставшаяся часть рабочего дня (а сверх этого, как правило, еще четыре неоплачиваемых часа) уходила на то, чтобы выполнить эти десятки, а порой даже сотни заданий – нужно было заполнить бесчисленное количество бумаг, сделать море звонков. По сути, мы выполняли роль секретарш с дипломами врача. Не совсем то, ради чего я так усердно учился, ну да ладно.
Перед ночной сменой интерну вручается пейджер, вместе с которым его также наделяют ответственностью за каждого пациента в больнице. А их тут чертовски много. Дежурящий ночью старший интерн вместе с ординатором уходят в отделение неотложной помощи, где они осматривают и при необходимости кладут в больницу поступающих пациентов, в то время как интерн остается в палатах, один за штурвалом корабля. Корабля огромного, объятого пламенем, и ко всему прочему никто управлять его этим кораблем не учил. Научили, как обследовать сердечно-сосудистую систему пациентов. Ты хорошо знаком с физиологией системы коронарных артерий, однако даже если можешь распознать все симптомы сердечного приступа, все совсем иначе, когда сталкиваешься с ним в жизни.
Тебя вызывают из палаты в палату, одна медсестра за другой посылает тебе на пейджер сообщения о неотложной ситуации – так продолжается всю ночь напролет, без остановок. Твои старшие коллеги принимают в отделении неотложной помощи пациентов с какими-то конкретными проблемами, вроде воспаления легких или перелома ноги. У твоих пациентов похожие неприятности, только вот они являются стационарными пациентами, а это значит, что с их здоровьем изначально было что-то совсем не так. Одни симптомы и болезни накладываются на другие: у одного пациента, поступившего с печеночной недостаточностью, воспаление легких, в то время как другой сломал ногу, упав с кровати в результате очередного эпилептического припадка. По сути, ты представляешь собой отделение неотложной помощи, состоящее из одного, толком не подготовленного человека, утопающего в биологических жидкостях (причем даже не в тех, над которыми можно было бы посмеяться), осматривающего одного за другим нескончаемый поток пугающе больных пациентов, за каждым из которых всего 12 часов назад присматривала целая бригада врачей. Тут же начинаешь жалеть, что и правда не решил работать секретарем (или, в идеале, на какую-то другую должность, более-менее соответствующую твоим способностям).
Чтобы не пойти на дно, приходится учиться плавать, потому что иначе ты за собой потащишь кучу ни в чем не виноватых пациентов. Как бы это ни было странно, но такая работа меня не на шутку воодушевляла. Конечно, приходилось вкалывать, конечно, условия были нечеловечными, и я, определенно, навидался такого, от чего у меня до сих пор кровоточат глаза, однако теперь я был врачом.
3 августа 2004 года, вторник
День первый. На обед у меня бутерброды, приготовленные моей второй половиной. Теперь у меня новенький стетоскоп[7], новенькая рубашка и новенький адрес электронной почты: [email protected] (Так как автора зовут Adam Kay, то, судя по всему, админ или кто-то из HR ошибся, когда создавал название его почтового ящика. – Примеч. перев.). Приятно осознавать, что никто не осмелится назвать меня самым некомпетентным человеком в больнице, что бы сегодня ни случилось. Но даже если я и действительно таковым себя проявлю, то всегда смогу сказать, что во всем виноват Атом.
Я предвкушал, как буду рассказывать всем эту историю, однако позже в тот день в пабе моя подруга Аманда меня переплюнула. У Аманды двойная фамилия Сандерс-Вест, однако вместо того, чтобы просто поставить дефис, они написали его словом: [email protected] (То есть «Сандерсдефис- вест». – Примеч. перев.).
