Кармен Майкл - Танго в стране карнавала
Каждый вечер они кучкуются вокруг своих грилей, обжаривают увесистые оковалки сырого мяса или розовые сосиски и фильтруют-просеивают скопившуюся за день информацию. Они выражают возмущение разного уровня относительно fofoka и смакуют мельчайшие детали, сортируя их по качеству. Самые высокосортные сплетни касаются бисексуальных измен или ожогов, причиненных из ревности, но и от добрых старых интрижек или незаконнорожденных детей никто не воротит носа. Единственное, на что мне оставалось уповать, так это на то, что кто-то на улице вытворит нечто похуже и выведет меня из-под удара.
Спустя два дня языки продолжали молотить. Тогда Густаво посоветовал мне прибегнуть к классической бразильской тактике отвлекающего маневра и самой запустить какой-нибудь слушок.
— Какой, например? — с воодушевлением спросила я.
— Тут нужно что-то весомое, — пробормотал он, поглаживая свою бородку клинышком. Вид у него был холодный и загадочный, Макиавелли да и только.
— Ну, скажи, — взмолилась я.
Густаво выдержал паузу, потом щелкнул пальцами и широко заулыбался: его посетила идея.
— Придумал. Жуан подцепил триппер — что скажешь?
Карина, со своей стороны, жаждала кровавой мести.
В городе, где мужчины и женщины вечно находятся в состоянии необъявленной войны, представители обоих полов поддерживают своих в случае нужды, и меня идентифицировали как потенциального партнера по коалиции. По просьбе Карины ее подруга погадала на меня на картах Таро, и я три раза выпала с дьяволом и дважды с повешенным.
— Забудь о доводах морали, — заявила она, когда дьявол выпал в третий раз. — Это только укрепит его позиции. Игнорируй разговоры о балконном инциденте. Просто рассказывай всем подряд, что он ничего не стоит в постели. В Рио-де-Жанейро, дорогуша, к такому прибегают в самом крайнем случае, но это его точно уничтожит.
Кьяра сочла такой ход оригинальным, убийственным и уморительным, а я была потрясена и шокирована, увидев ее в один прекрасный день в Лапе с тем самым Уинстоном: она хохотала и хлопала его по спине, будто старого фронтового товарища. Все равно как если бы я увидела автомобильную аварию и трупы всех, кого любила и кому доверяла, и стояла бы, с лицом, забрызганным кровью, не в силах оторвать от них глаз.
Шли дни, недели, и я решила навсегда покинуть Рио-де-Жанейро. Вместо запланированного Сальвадора я заказала билет аж до Буэнос-Айреса, в надежде, что великолепие танго затмит блеск самбы и поможет мне высвободиться из удушающих объятий Рио. Кьяра резко возражала против моего отъезда. Она всячески отрицала, что предала и осмеяла меня, даже предлагала поддержать кампанию Карины против Уинстона Черчилля, только бы я осталась. Уговоры не действовали — я была уверена, что приняла верное решение. Да, это был замечательный опыт, но пора и честь знать. Достопримечательности осмотрены, язык освоен, бо́льшая часть денег потрачена, а в списке пятидесяти удивительных и чудесных развлечений, которые нужно испробовать, поставлена галочка в графе «Встретиться с мошенником и остаться в живых». Легкомысленные выходки Уинстона Черчилля могли бы показаться обаятельными, прочитай я о них в книжке, но в реальной жизни все оказалось не так уж забавно.
Здешняя культура чудесна, просто слишком уж отличается от моей собственной — чего стоят одни здешние мужчины, инфантильные шовинисты, их пустая погоня за удовлетворением похоти, их неприкрытый снобизм и стремление быть приближенными к элите, не говоря уже о чудовищной манере одеваться. Пора, время пришло — tá ná hora, как здесь говорят, хоть и не очень часто. Здесь скорее услышишь «еще по одной на дорожку», но это уж их проблемы.
Я потратила уже восемь недель из отведенных на путешествие трех месяцев и ни на километр не приблизилась к Сантьяго — пункту, из которого планировала отбывать домой. Это была моя проблема. И не единственная: у меня заканчивалась бразильская виза. Так что дело естественно и логично шло к концу. Еще месячишко в Буэнос-Айресе и на Амазонке, а потом переберусь в Перу, а там и домой, в свой буржуазный пригород, где меня ждут замужество, детишки, ипотека и мечты об африканском сафари на каникулы.
Двадцатичетырехчасовой автобусный переезд из Рио-де-Жанейро показался мне сущим адом, впечатление от которого перешибла только адская ночь в премерзком приграничном городишке Игуасу Фоллз. Правда, сами водопады были изумительны, но и они не скрасили мне пребывания в самом чудовищном из туристских мест Бразилии. Да и не могла я сосредоточиться на водопадах. Мыслями я все еще была в Рио. В душном тесном автобусе у меня было сколько угодно времени обдумать все, что было пережито. В бледном свете пампас я снова видела Уинстона Черчилля — но теперь он казался мне просто любителем проказ и веселых розыгрышей. А вся эта история со сплетнями вообще была непонятна.
К тому времени, когда мы добрались до пригородов Буэнос-Айреса, моя решимость куда-то испарилась и было ужасно тоскливо — как студентке, целый год проходящей стажировку за границей и безумно скучающей по дому и своему парню.
Наконец нас поприветствовал сам город, выслав вперед череду громадных бензозаправок и приземистые белые производственные здания в обрамлении подстриженных газонов. Следом начались жилые пригороды, а за ними замелькали квартал за кварталом, равномерно разделенные прямыми улицами, неотличимыми одна от другой, — такова плотная застройка Буэнос-Айреса. Здесь нет ни укромных аллеек, ни тупиков, ни холмов, ни извилистых, непонятно куда ведущих троп, нет каменных лестниц — только аккуратные, квадратные, ровные кварталы, только невыразительные корпуса жилых домов. Это подавляло. Мозг против воли сравнивал все это с хаосом Лапы.
После многих миль этой урбанистической монотонности мы добрались до делового центра с его архитектурой в стиле модерн. Автобус свернул на укрепленную, как крепость, площадь Майо. Здесь когда-то Эвита и Хуан Перон с пыльного розового балкона обращались к аргентинскому народу, а сейчас по гладким мощеным улицам бегут люди в хорошей одежде от европейских дизайнеров. На дорогах преобладали «ауди», «альфа-ромео» и «мерседесы», в благопристойных кафе и ресторанах посетителям предлагали шардоне и салат «Цезарь».
Дорожное движение согласно правилам, порядок на улицах, узнаваемые блюда в меню, стандартная одежда горожан — все это почти оскорбляло. Я ожидала чего угодно, только не этих безликих штампов глобализации. Возникало ощущение, что, покинув «третий мир», я перенеслась прямо в один из деловых кварталов Лондона. Но мне туда не хотелось. Я взяла такси до Сан-Тельмо, надеясь набрести на «богемный байру» и свести к минимуму влияние «первого мира». Однако все, что я увидела, была гротескная подделка под Буэнос-Айрес Борхеса (или, возможно, Мадонны). Одного взгляда на рестораны-танго с английским меню и на ужасный «эуропейский» бар на углу Пласа Доррего, набитый американцами и немцами, было достаточно, чтобы понять: культура здесь находится на последней стадии распада.
Я провела в Буэнос-Айресе две недели — на день дольше, чем требовалось, чтобы получить визу, и то лишь из-за танго, восьмидесятитрехлетнего Эдуардо и клуба «Ла Катедрал».
Мое сердце, прикипевшее к Рио-де-Жанейро с его отвесными скалами, просто отказывалось оживать здесь, на гладких и ровных проспектах. Все казалось претенциозным и необязательным — здания, еда, даже пресный мягкий вариант «радикального шика»[42] — очевидное низкопоклонство перед Европой.
Американцы, стоило мне оказаться с ними за соседним столиком в таверне, тут же заводили: «С ума сойти. Тут все так дешево. Виски всего 5 долларов, отель всего 75 долларов, туфли всего 25…», пока я не получала полный список цен по Южной Америке и не отбывала, ломая голову над вопросом: с какой целью они путешествуют? Может, путешествия для них не больше чем шоппинг? Или возможность сэкономить пять баксов на сэндвиче действительно вызывает у них азарт и восторг?
Я представляла, как дома они обсуждают маршрут поездки.
— Родная, хочу съездить в Испанию, исполнить наконец свою мечту и побывать там, где родился мой любимый писатель Сервантес, увидеть, где творил Дали, прогуляться по старинным улочкам Готического квартала Барселоны.
— ОК. Тогда давай съездим в Буэнос-Айрес.
— Но это же не в Испании!
— Ага, но там все говорят по-испански. Притом это дешевле.
С Эдуардо я познакомилась на второй день. Я вернулась из поездки в Ла-Бока, где не было ничего для меня интересного, разве что боливийские торговцы сувенирами, втюхивающие футболки американским туристам. В жуткой хандре я тащилась, нога за ногу, по тенистым переулкам Сан-Тельмо, когда услышала звуки настоящего, живого пианино. Играли танго. Я свернула за угол, откуда неслась музыка, и вошла в малюсенькую комнатку с деревянными полами, прилегающую к бару. Никто не обратил на меня внимания, я тихо проскользнула и встала у задней стены. Справа на длинной скамье рядком сидели старухи вдовы, все в черном. Они наблюдали, как Эдуардо, с сигаретой на нижней губе, танцует с высокой рыжеволосой женщиной. Последние лучи дневного света, проходя через цветное оконное стекло, сплетались в красные нити. Из сигареты Эдуардо выплывали голубые перья дыма и, извиваясь, поднимались к потолку.
