Евгений Рудашевский - Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся)
От островитян мы ждали морали новой, не сравнимой с тем, что показывали нам континентальные индийцы. Напрасно. Нравы тут схожие. Индианки купаться ходят в сари – на улице и в океане одежду показывают одинаковую. То же и мужчины – чаще ныряют в брюках, футболке; реже плывут с оголённым торсом; особенной редкостью позволяют себе идти в одних только трусах. Свобода природная здесь отчасти сохранилась для детей, но и те до наготы полной не допущены. Заметив это, вспомнил я ханжество, описанное Томасом Манном в «Марио и волшебнике»:
«Наша дочурка – ей восемь лет, но по физическому развитию ей и семи не дашь, такая это худышка, – вдоволь накупавшись и, как это водится в жаркую погоду, продолжив прерванную игру на пляже в мокром костюмчике, получила от нас разрешение прополоскать в море купальник, на котором налипла толстая корка песку, с тем чтобы потом надеть его и уже больше не пачкать. Голенькая, она бежит какие-то несколько метров к воде, окунает костюмчик и возвращается обратно.
Могли ли мы предвидеть ту волну злобы, возмущения, протеста, которую вызвал её, а стало быть, наш поступок? <…> Юные патриоты заулюлюкали. Фуджеро, заложив пальцы в рот, свистнул. Возбуждённые разговоры взрослых по соседству с нами становились всё громче и не предвещали ничего доброго. Господин во фраке и в сдвинутом на затылок, мало подходящем для пляжа котелке <…> вырастает перед нами, и на нас обрушивается филиппика, в которой весь пафос темпераментного юга поставлен на службу самым чопорным требованиям приличий. Забвение стыда, в коем мы повинны – так было нам заявлено, – тем более предосудительно, что оно является по сути неблагодарностью <…>. Нами преступно попраны не только дух и буква правил общественного купания, но также честь его страны, и, защищая эту честь, он, господин во фраке, позаботится о том, чтобы такое посягательство на национальное достоинство не осталось безнаказанным.
<…> Появился представитель власти, назвавший происшествие весьма серьёзным, “molto grave”, и предложивший нам следовать за ним на “площадь”, в муниципалитет, где более высокий чин подтвердил предварительный вердикт “molto grave” и, употребляя те же самые, что и господин в котелке, по-видимому, принятые здесь дидактические выражения, разразился длиннейшей тирадой по поводу нашего преступления и в наказание наложил на нас штраф» {25} .
Помня слова эти, опасалась Оля показать себя – футболку сняла не сразу.
Пляж по всей длине пальмами сопровождён. Кокос один с такой тяжестью шмякнулся в 10 метрах от нас, что в испуге от неожиданного громкого звука мы вздрогнули. От падения этого узнал я, что кокосы не растут в привычном магазинном виде. Кокос – это продолговатая зелёная оболочка, крепкая чрезвычайно из-за теснейшего переплетения волокон. Упавший кокос мы назначили ко вскрытию; занятию этому, в дикость обратившись, отдали более получаса. Не лучше обезьян ходили мы со своим орехом от камня к камню – били его в ожидании трещины и веселили чрезвычайно местный люд (иностранцев, по меньшей мере – белокожих, не было ни одного). Наконец один из ударов случился удачным; трещина поразила не только оболочку, но и посаженный в неё шарик кокосовый – сок брызнул, затем потёк и (пока искал я лучшего положения для рта) вышел весь. Довольствовались мы привычной по вкусу копрой.
Веселье окончилось страхом. Сообразили мы, что пальмы высокие растут здесь повсюду… Смотрели, как раскачиваются они на ветру, трясут гроздьями кокосов, и думали о том, какая нелепая возможна смерть (или покалеченье).
Теперь иначе (менее идиллически) звучит для меня шутка, по которой счастьем видится жизнь на острове, где единственная задача омрачает существование человека – найти для сна такое место, чтобы на голову кокос не упал.
Сегодня вблизи от нас было три падения. Прогулки теперь совершаем с поднятой головой. При особом ветре накладываем на темя руки – идти неудобно, но спокойнее.
Меньше страха мы узнали от крокодилов, чьё возможное присутствие объявлено тут на больших табличках.
Время сейчас не туристическое. Мы это поняли по пустому самолёту. Убедились в этом на безлюдном пляже. Кроме нас, им занимались не более 10 индийцев (внимание своё они отдали Олиному купальнику). Кожа Олина белым пятном проступала на сером песке и серой набережной. Внимание было крепким, но сдержанным.
Живности на пляже много. Наибольшим весельем встретили мы сотни крохотных, почти прозрачных крабиков, с такой стремительностью улепётывавших от ног наших, что казались песочными водомерками.
Живность у нас была и соседская – в доме. В набалдашнике крана квартировался большой светло-коричневый таракан, в часы отдыха выказывавший свои длинные (по четыре сантиметра) усы. На потолке соседились пауки и ящерки. Всюду, им в пищу, значились москиты. Но любопытством нашим владели только муравьи, организовавшие в углу (дальнем от кровати) тесное отверстие; из него появлялись они разведчиками или целыми отрядами – вынести из комнаты что-нибудь, в их муравьином быту потребное. Уложили мы в угол кокосовые кубики (по сантиметру длиной). И наблюдали, как случайный муравей кокосом нашим заинтересовался. Взялся тащить кубик; будучи в одну десятую от его размеров, уволочь добычу не сумел. Убедившись в бессилии своём за краткими, но настойчивыми попытками, муравей сорвался бежать к отверстию угловому – ко входу в дом. Надо полагать, прихватил он с собой запах кокоса (малые частички, к лапкам прилипшие), потому что секунды спустя высыпали к нам многочисленные отряды (все как один – красные, маленькие) муравьёв. Каждая из бригад обступила свой кубик и совместным напряжением двинула добычу важную к дому. Настойчиво муравьи пропихивали кусочки ореха в тесное отверстие и пропихнули – за несколько часов, изрядно обработав их челюстями.
К вечеру мы занялись билетами на дальнейшую дорогу. Единственным помощником был Интернет; он в Порте Блэр медленный нестерпимо. Два часа вышло нам (35 рублей), чтобы найти, выбрать и купить (по карточке) авиабилеты: в Мадрас (на двоих – 5800 рублей), в Шри-Ланку (в обе стороны на двоих – 11 000 рублей). Возвращение с Цейлона в Индию назначено на 8 августа, до этого дня беспокойств о дороге быть не должно. Дальнейшие – железнодорожные – билеты нужно будет купить также по Интернету, но не сегодня, и без того компьютер утомил мне глаза и нервы.
…
Обнаружили мы, что испеклись на солнце до густых покраснений (я считал такое невозможным, ведь ещё на континенте загорели мы сполна). Солнце на Андаманах жестокое. Обгорел я до сонливости, до дурноты. Обмазался курдом (единственным в Индии напитком кисломолочным), и кожа облегчилась.
В 6 часов здесь уже сумеречно. К семи жизнь человеческая в стороне от Порта Блэр прекращается. Гулять по тёмным тропкам кажется опасным: днём видели мы множество норок (от широких до узких), в них удавалось высветить таящихся во сне змей (от света те оживлялись, потягивали голову, но вылезать не думали). Стоит предположить, что ночью норки эти пустуют.
Сейчас, перед сном, выяснилась ещё одна болячка. На днях Олю укусил в шею москит. Укус чесучим оказался; Оля не придумала, чем утешиться, и расчесала его в кровь. От глупости такой поначалу вышел прыщ болезненный, а теперь назрел подлинный фурункул. Расширился он до трёх сантиметров, и что делать с ним – не знаем. Надеемся, что гной выйдет самостоятельно.
Таблетку противомалярийную не приняли. И принимать не будем. По такому поводу пугаем друг друга тем, что инкубационный период малярии тянется до трёх лет, а симптомы её слабые, едва отличимые от недомогания обыденного.
29.07. Порт Блэр
(Всего Андаманских и Никобарских (единая союзная территория) островов сочтено 204.)
День получился и пакостным, и радостным. Описание начну от радости, чтобы хоть на бумаге пакостность в конец отложить.
С утра вышли мы на причал, ожидая прогулок по ближайшим островам. К девятому часу жар стал тягостный, осязаемый. Странным представляется мне, что индийцы не знают тёмных очков. Надо думать, привычка смягчает им любое солнце.
На причале пришлось работать мартышками – индийские туристы приноровились фотографироваться с нами на фоне океана. Дошло до синяков – так крепко схватила одна индианка Олину руку, требуя индивидуальной фотографии (при множество раз сделанной общей). Наиболее вежливые из индийцев торопились показать нам отснятое – желая похвастать не то самим фотоаппаратом с жидкокристаллическим экраном, не то умением своим обрезать моделям ноги, макушку, руки, не то знанием, как обратить солнце до полного затемнения снимка.
Андаманы – это внутренний курорт, устроенный прежде всего для индийцев и для жителей ближайших стран (Малайзия, Бангладеш, Таиланд).
Остров Росс. Расположился он недалеко от острова Южный Андаман (20 минут на корабле) и видится маленьким, однако впечатляет устройство его чрезвычайно. Для фантазии широкой тут материала найдётся в избытке. Всё от того, что некогда поднятая на острове Британская столица Андаман сохранилась для нас в виде своеобразном. Британцы в 1858 году устроили здесь город европейский – протянули по склонам улочки, собрали дома, установили церковь. Можно представить их быт – в необузданной дали от родных мест и в желании чувствовать здесь ароматы английские, домашние. Туземцы соседства такого, сопровождённого странными для них болезнями (корью, сифилисом), не выдержали и со временем иссякли. Англичане в несколько десятилетий укротили Росс до европейской уютности, меж собой нарекли его «Парижем Востока», однако к 1941 году (едва пережив жестокое землетрясение) должны были покинуть остров из-за причин политических, военных. Ненадолго обосновались здесь японцы (военный лагерь устроившие); вскоре они также ретировались. Не нашлось уже туземцев, чтобы на прежние места возвратиться, и джунгли город островной поглотили без остатка. Следа бы его не осталось; но войны мировые к нашей современности успокоились, и до острова интерес нашёлся у путешественников, историков и туристами наживающихся начальников. Задумали они город старый вычистить, на острове устроить заповедник.
