Максим Шраер - Бунин и Набоков. История соперничества
Вечером тут было большое общество (писатели были представлены Бунином, Алдановым, Берберовой), и я читал «Уста к устам», а потом стихи. Разошлись поздно, – и автоматически собрались все опять в кафэ, так что домой вернулись Бог знает когда. Мы довольно забавно повздорили с Б<униным> о Толстом. Как он, Бунин, похож на старую тощую черепаху, вытягивающую серую жилистую, со складкой вместо кадыка, шею и что-то жующую и поводящую тускло-глазой древней головой![214]
15 февраля 1936 года Бунин и Набоков приняли участие в вечере Объединения писателей и поэтов вместе с Адамовичем, Берберовой, Цветаевой и другими писателями[215]. После этого вечера Бунин и Набоков виделись еще несколько раз, о чем мы узнаем из подробных отчетов в письмах Набокова к жене. В письме, отправленном 21 февраля 1936 года, есть такие слова: «…звонил Бунин приглашая на обед – вместе с Алд<ановым> и Зайц<евым> <…> но я уклонился – и очень рад что уклонился»[216]. 27 февраля 1936-го, уже незадолго до возвращения в Берлин, Набоков пишет жене: «За сим я заехал за Ириной <Кянджунцевой, сестрой Тенишевского одноклассника Набокова Савелия Кянджунцева> и с нею в ее лимузине поехал с корректным визитом к Бунину, который принял нас в вишневой пижаме, – мешки под глазами, простуда, тоска, – и угостил самосским вином»[217].
Глава 3
«…Мысленно секу Вашего наследника»
В конце февраля Набоков вернулся в Берлин. И у него, и у Бунина остались смешанные – и отнюдь не самые приятные – воспоминания об их встречах. О переменах в их отношениях можно судить и по отзывам современников. Вспоминая путешествие Бунина в Прибалтику весной 1938 года, его эстонская знакомая Вера Шмидт отметила, что, к ее удивлению, он отзывался о Набокове с совершеннейшим безразличием[218]. Берберова вспоминала, что в конце 1930-х годов имя Набокова «приводило <Бунина> в ярость»[219].
По приезде в Берлин Набоков отправляет Бунину экземпляр романа «Отчаяние», сопровождая его такими словами (илл. 11):
Дорогой Иван Алексеевич,
Мне было очень, очень хорошо с вами в Париже. Но еще тысячи вещей остались, которых я вам не высказал, а теперь всего не вместишь в надпись на книжке. Во всяком случае шлю вам от души привет!
В. НабоковIV. 36.[220]Несмотря на растущую дисгармонию в их отношениях, Набоков продолжает обращаться к Буниным по литературным делам – в данном случае по поводу 4-го вечера «Современных записок» с участием Ходасевича и Набокова (который был потом отложен до января 1937 года):
<6 декабря 1936 г. Берлин>.
Многоуважаемая Вера Николаевна,
вспоминая ту деятельную помощь, которую вы так любезно оказали мне прошлый раз, позволяю себе вас просить и на этот раз не отказать мне в вашем содействии. Мой вечер в соединении с Совр<еменными> Зап<исками> состоится 26-XII[221]. Надеюсь, что и вы и Иван Алексеевич здоровы.
Целую вашу ручку
В. Набоков[222]После возвращения Набокова в Париж в январе 1937 года встречи с Буниным, хотя и лишенные взаимопонимания, все же продолжались. Бунин бывал на чтениях Набокова. Хотя и неохотно, Вера Бунина принимала участие в продаже билетов на вечер Набокова под эгидой «Современных записок», состоявшийся 24 января 1937 года в Salle des Societes Savantes. В тот же день Вера Бунина записывает: «Сирину я собрала 370 + 400 франков. <…> После вечера Сирина у меня пили чай»[223]. 25 января 1937 в письме жене, посланном из Парижа в Берлин, Набоков описывает вечер, где он читал отрывки из «Дара», а со вступительным словом выступил Ходасевич[224]. «Потом, по традиции, всем обществом, переселились в кафэ, человек двадцать с непременными Буниным, Алдановым, Берберовой, Ходас<евичем> и т. д.»[225]. Еще через несколько дней, 31 января 1937 года, в дневнике Буниной появляется такая запись: «Дома: Сирин с Алдановым, Рощины. <…> Вечером: Пушкинский вечер у дворян <…>. Сирин меня хотел видеть, потому что надеется, что я сделаю ему что-то. Почему я для него должна что-то делать»[226].
В письме, отправленном из Парижа 1 февраля 1937-го, Набоков сообщает жене о недавнем визите к Буниным, где были Алданов и Рощин, а в письме от 8 февраля 1937 года пишет о предстоящем обеде с Буниным и Цетлиными[227]. Уже через два дня, 10 февраля 1937-го, Набоков отправляет жене письмо, в котором рассказывает ей: «…звонил <…> Бунин с предложением найти подходящее для нас место около Lavandou <Ле-Лаванду> и поселиться рядом. Завтракаю с ним в субботу»[228]. 15 февраля 1937 года Набоков пишет жене: «Вижу тысячу людей – Кокошкиных-Гуаданини <Вера Кокошкина и Ирина Гуаданини> (don’t you dare be jealous <не смей ревновать>) Тэффи, Буниных, Татариновых <Владимир и Раиса Татариновы>». Набоков рассказывает жене о своем разочаровании в Бунине (29 марта 1937 года): «При ближайшем рассмотрении Бунин оказывается просто – старым пошляком – а Зайцев напротив – выигрывает».
30 марта 1937 года Бунин и Набоков приняли участие в чествовании Тэффи[229]. 2 апреля 1937 года Набоков делится с Верой Набоковой очередными наблюдениями театрально-богемной жизни: «На-днях приятненькая была вечеринка, нечего сказать: тра-ла-ла, Алданов во фраке, Бунин в мерзейшем смокинге <…> Ильюша <Фондаминский> в таких узких штанах, что ноги как две черных колбасы, милая, старая Тэффи. <…> Бунин все изображал мою “надменность” и потом прошипел: “вы умрете один и в страшных мученьях”»[230]. Как верно заметил Андрей Бабиков, «эти слова вложены Набоковым в уста Бунина в сцене обеда в ресторане, описанной»[231] в автобиографиях. Из письма, которое Набоков отправил Вере 12 апреля 1937 года, мы узнаем о недавнем первоапрельском розыгрыше, учиненном Набоковым. Набоков в шутку пустил слух о том, что «ночью, покамест Бунин кутил, его квартиру ограбили. Весть быстро распространилась, и в тот-же день репортер из П<оследних> Н<овостей> отправился к – весьма сердитому, – Ивану. Кажется, он обиделся на меня, когда все выяснилось. Не понимаю, что тут обидного»[232].
26 апреля 1937 года Бунин и Набоков читали рассказы Евгения Замятина на вечере его памяти[233]. 1 мая 1937-го Набоков описывает впечатления от этого вечера: «Какой это неприятный господин, – Бунин. С музой моей он еще туда-сюда мирится, но “поклонниц” мне не прощает»[234]. Это происходило в Париже, в самый разгар романа Набокова с русской парижанкой Ириной Гуаданини. Вера Набокова с трехлетним Дмитрием все еще находилась в нацистской Германии, где действовали нюрнбергские расовые законы. Трудно читать без горькой оскомины упоминания о любовнице в письмах Набокова к жене. Двусмысленное опровержение звучит и в письме, отправленном 10 мая 1937 года, уже незадолго до отъезда из Парижа; к тому времени Вера Набокова с сыном покинула Берлин и в Чехословакии ждала воссоединения с мужем:
«Наношу» прощальные визиты. Обедал с Буниными. Какой он хам! («Еще бы не любить вас», – говорит мне Ильюша Фондаминский, – «вы-же всюду распространяете, что вы лучший русский писатель». Я: «То-есть, как распространяю?!» «Ну да, – пи́шете!») Зато Вера Николаевна хотя придурковата и еще все жаждет молодой любви <…>, но крайне благожелательна и оказала мне много милейших услуг. А Иван с ней разговаривает как какой-нибудь хамский самодур в поддёвке, мыча и передразнивая со злобой её интонации, – жуткий, жалкий, мешки под глазами, черепашья шея, вечно под хмельком. Но Ильюша ошибается: он вовсе не моей литературе завидует, а тому «успеху у женщин», которым меня награждает пошловатая молва[235].
Уже после бегства Набоковых из Германии, за время их долгого пребывания на французской Ривьере, Бунин посетил Набокова дважды. Первый визит состоялся в Каннах, где Владимир, Вера и Дмитрий Набоковы жили с июля по октябрь 1937 года – и где Набоков переживал мучительный разрыв с Ириной Гуаданини. Во время встречи в Каннах Набоков полушутливо-полусерьезно процитировал недавнюю статью З. Шаховской, опубликованную в Бельгии по-французски. «Вы что же называете меня “чудовищем”?» – напрямик спросил он Бунина. В статье Шаховской, о которой говорилось выше, цитируются такие слова Бунина: «Un monstre, mais quel écrivain» («Чудовище, но какой писатель»). 26 августа 1937 года в интервью белградской газете «Правда» в ответ на вопрос об эмигрантских писателях младшего поколения Бунин особенно выделил Набокова, а также похвалил Газданова и отметил прозу Берберовой[236].
