Александр Коваленко - Гагарин и гагаринцы
Он заглянул в самую глубину ее сияющих глаз и поцеловал.
— Валя, будь моей женой.
Почему-то на весну приходились самые главные события в его жизни.
Весеннее небо раскинулось над ним, огромное, бездонное. Долгожданный МиГ вынес его в эту синюю высь.
Машина будто вздрагивает от нетерпения, земля из-под шасси уходит со свистом, высотомер показывает сразу тысячи метров и ползет дальше, дальше, дальше. Этот полет уже не птичий. Сюда птицы не залетают. Сюда доносится дыхание космоса. Земля, жизнь — там, внизу. Там города, села, бури, приливы и отливы. Оттуда следят за твоим полетом инструкторы, друзья. Очень важно знать, что ты здесь — не один, что невидимая, но крепчайшая нить связывает тебя с родной землей, братством летчиков. Не плошай, в тебя верят.
Острокрылая стальная птица набирает скорость. Вначале казалось, что взлет происходит так же, как на Яке, но это только секунды, и вздыбленный самолет несется ввысь.
— На высотомере уже пять тысяч метров! — вскрикнул Юрий.
— А, почувствовал реактивную мощь! — рассмеялся его инструктор, старший лейтенант Анатолий Колосов.
Самолет перевернулся через крыло и стремительно понесся к земле. Какая-то невероятная сила втиснула Юрия в сиденье. А машина, выйдя из пикирования, опять помчалась ввысь, описала вытянутый эллипс и после вторичного пикирования пошла на такой разворот, что дух захватило.
— Берите управление, — сказал Колосов.
Юрий взялся за ручку.
— Ну как? — спросил инструктор.
— Самолет управляется легко.
Да, здесь важен не только порядок действий, но и точность, плавность всех движений. Особенно трудно сохранять высоту. Немного не рассчитал — нет пятисот метров.
— Что за рывки, Гагарин?
— Сиденье низко. Плохо просматривается земля, затрудняется ориентировка при посадке.
— В следующий вылет подложите что-нибудь под сиденье.
— Есть подложить.
— Почему улыбаетесь?
— Подумал, что сегодня вечером сошью себе подушечку. Рацпредложение тоже.
— Шутки в сторону. Хотя над подушечкой подумайте всерьез.
— Есть — в сторону, есть — подумать.
Он все равно улыбался. Этот красавец МиГ уже подвластен его рукам. Ну и машина! Ничего не скажешь — легкая, красивая. Мечта сбылась! Даже запел, как всегда в минуты душевного взлета:
Акбулат молодой,
Бедна сакля твоя…
Он не сказал бы, когда и где слышал мотив этой незатейливой песенки, переменив в ней только первое слово «Хаз-Булат» на Акбулат. Ядгар Акбулатов — его новый инструктор на МиГе, человек, влюбленный в реактивную авиацию, отлично знающий свое дело. Уж он-то вытряхнет всю душу, если глубокий вираж выйдет не совсем чисто. Гагарин это знает.
Кто только не учил его: русские, украинцы, татары, эстонцы, башкиры.
— Гагарин, если вы еще в полете запоете, будете драить полы.
— Виноват, как-то само по себе поется.
Вечером Акбулатов подвел итог учебных полетов.
— Некоторые уже и песни в небе распевают. Значит, начнем отрабатывать групповую слетанность. — Острым взглядом окинул лица курсантов. — Вертикальные фигуры получаются лучше всех у Гагарина.
…А позже, один на один, спросил заботливо:
— Как переносите перегрузки?
— Нормально.
— Но вы чувствуете их?
— Да, конечно. Я их освоил.
— А как при этом справляетесь с машиной?
— Стараюсь выжать из себя все, чтобы ее подчинить.
— Получается?
— Думаю, что да. Так и проверяем друг друга — кто сильнее.
— Пожалуй, вы будете хорошим летчиком, если тщательно отработаете глубокие виражи. Не допускайте большой крен.
Акбулатов хвалил редко. Он приучал их к мысли, что для летчика мужество — черта обычная, будничная.
Храбрости и хладнокровию он учил каждодневно, как орел своих орлят. Потому на ходу скупо ронял:
— Даже в плохих фильмах и книгах летчиками не рождаются.
А то вдруг, ни к кому не обращаясь:
— На везение и случай надеются только дураки.
А дураками быть не хотелось. Усваивали накрепко: «авось» не вывезет. Им передавались его хладнокровие, строгая требовательность прежде всего к себе.
Все выше, все шире распахивалось перед ними небо!
ВЕЛИКОЕ НАЧАЛО
Приближались выпускные экзамены. С раннего утра до сумерек курсанты пропадали на аэродроме. Подтянулись, загорели, повзрослели за последнее лето. Без пяти минут летчики, как-никак! У некоторых такие опаленные ветрами и знойными лучами лица, как у того казаха в меховой шапке, которого они увидели здесь впервые два года назад. Общее нелегкое дело спаяло их в дружную семью. Здесь была своя мера дружбы. Зазнавался — с шуткой, но «давали по носу». Заболел — носили в санитарную часть все лакомства, что получали в материнских посылках. Отставал в учебе после болезни — тихо, спокойно помогали подтянуться.
Летали с упоением. Каждый сам, без подсказки, дорабатывал то, что еще не совсем получалось. В один из таких дней Гагарин увидел бегущего к самолетам Юрия Дергунова. И по тому, как он бежал, подпрыгивая, бросал в воздух шлем, понял: что-то случилось. А Юрий кричал издали:
— Спутник! Спутник запустили!
— Какой спутник?
— Искусственный спутник Земли!
— Кто его запустил-то?
— Наши, конечно! На околоземную орбиту.
— Ура-а!
— А скорость-то, братцы, восемь километров в секунду!
Все тотчас ринулись к радиоприемнику. Слушали, затаив дыхание. Повторяли названия городов, над которыми пролетал спутник.
И хотя Оренбург не был назван, решили по очереди на всякий случай ночью подежурить. А вдруг да и увидят!
Выразительнее всех слов были чуть, писклявые, как голос младенца, звуки: «Бип! Бип!» Итак, безмолвие космоса нарушено. Вот оно, великое начало! Это понимали все: курсанты и преподаватели. Училище гудело. Споры, планы, предложения.
— Что дальше?
— Все ясно — полетели в космос!
— Не человек же, спутник.
— Теперь полетит и человек.
— Лет через десять!
— Что вы! Гораздо быстрее.
— Вряд ли.
— Конечно, не раньше. Одно дело запустить вокруг земли шарик, другое — человека.
— Да, задачка! В таком шарике, только побольше, наверное, и человек полететь может.
— Тоже сказал — шар! Тут нужен какой-то особый звездолет.
— Слушайте! А почему день какой-то обычный? Громы должны греметь, сверкать во все небо молнии.
Дергунов молча слушал, о чем-то думал. И это было странно. Гагарин затормошил возбужденно:
— Ты что, не рад, что ли?
Тот взорвался:
— Сказали! Космический звездолет! Вы что фантазируете? Хочешь — лети на Луну, хочешь — на Марс или Венеру. Да вы знаете, сколько еще людям идти да идти после этого серебристого шара. Сто лет!
— Ну уж! Бери поменьше!
— У меня к тому времени все равно радикулит будет!
— Что верно, то верно! Наверное, полетят другие — помоложе нас.
— А думаешь, я не хотел бы оказаться в том звездолете?
Вот о чем он затосковал, мечтатель Юрий Дергунов, вот отчего у него так внезапно испортилось настроение: он готов сегодня, завтра, хотя бы через год полететь в космос! Но прикинул, что свершится это, пожалуй, не так скоро. К тому времени у других будут зорче глаза, гибче тело, моложе ум. Они полетят — не он. Это его не устраивало.
А день действительно был до обидного обычный, серый, осенний. Светило из-за косматых свинцовых туч вполнакала солнце, и не было ему никакого дела до того, что на весь земной шар зазвучало русское слово «спутник».
А люди с непокрытыми головами стояли возле уличных репродукторов весь день четвертого октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Стояли, ловили необычные звуки: «Бип! Бип! Бип!» И в училище мало кто спал в ту ночь — первую ночь с ликующим «Бип! Бип!» над миром.
Утром говорили о том же. Юрий Дергунов опять был молчалив, что-то обдумывал, а потом внезапно исчез куда-то. К обеду вернулся и, не выдержав, сознался:
— Только тебе говорю. Знаешь, я все же дам телеграмму. А? Как ты думаешь? Ведь кто-то первый полетит в космос? А может, нужен будет сразу целый экипаж звездолета. Думаю, что все же дело это затянется ненадолго. А то и комсомольская путевка потом не поможет.
— А по какому адресу ты дашь телеграмму? — перебил его Гагарин.
— Да что адрес-то! Он, по-моему, простой. Так и напишу: «Москва. Спутнику». Думаю, дойдет.
— Не знаю.
— А ты? Не хочешь? — спросил требовательно, в упор.
Юрий Гагарин ответил серьезно:
— Надо все хорошо обдумать, чтобы мальчишками там не посчитали. Ты не спеши.
— Смотри, не опоздать бы.
— Нет, Юра, телеграмму пока давать не стоит. Наверное, кого надо будет, позовут, потому что это должны быть люди особые. Очень сильные, выносливые, знающие.
