С. Максимов - Нечистая сила
Хотя во Владимирской губ. и помнят еще древних русалок и признают даже два их вида (водяных и домашних), но ни те, ни другие не отмечаются такими нежными, привлекательными чертами, как южные их сестры. Поверья северян и южан связаны между собой лишь в том общем убеждении, что русалки — людские дети, умершие некрещенными, либо потонувшие или утопившиеся девушки. Во многих местах думают, что это — дети, обмененные в то время, когда роженицу оставляют одну в бане, и она лежит без креста, а ребенок подле нее спит некрещенным.
Всем русалкам разрешается выходить из воды еще на Светлое Воскресенье, когда обносят кругом церкви плащаницу. И потому в это время надо запирать двери в храм как можно крепче, из опасения, как бы не набежали русалки.
В этом поверий, на первый взгляд несколько странном, можно различить следы древнеславянского почитания душ умерших: весною, когда вся природа оживает, по верованию древних славян, оживали и души умерших и бродили по земле.
Эта связь между природой и душами умерших привлекала к себе внимание многих ученых, которые делают в этом направлении настолько остроумные сближения, что на них необходимо остановиться хоть на короткое время.
Души умерших, т. е. русалки, суть представители царства смерти, тьмы и холода, поэтому-то, с наступлением весны, хотя они и оживают, но обитают все-таки в темных недрах земных вод, еще холодных весною. С Троицына дня русалки оставляют воды и живут в лесах на деревьях.
Но вот наступает время купальских дней. Солнце, купаясь в водах, освещает эти воды и оживотворяет. Уместно ли русалкам, представительницам смерти, обитать в водах, освященных купанием живоносного солнечного божества? И вот, по тому же народному поверью, они оставляют воды и везут на зеленые деревья, служившие, по верованию древних славян, жилищем мертвецов.
Так, между прочим, объясняет русальские праздники А. В. Балов, доставивший самые интересные данные по великорусской демонологии из Пошехонского уезда (Ярослав, г.).
XI. ОБОРОТНИ
От русалок прямой переход к «оборотням», — таким же мнимым существам, почти однородного происхождения. Чтобы стать настоящей русалкой, т. е. потерять навсегда право и возможность возвратиться в первобытное состояние, по народным толкам, необходимо четыре года. Только девушкам-самоубийцам возврата назад нет. Точно так же не закрыт путь для обратного превращения в людей всякого сорта оборотням, не исключая даже волколаков, крепче других зачурованных.
Эти «волкодлаки» (по-старинному) или «волколаки»,[34] по современному произношению малороссов и белоруссов, суть всего чаще люди, обращенные в волка, который, затем, может оборачиваться в собаку, кошку, в куст, пень и проч. (Ведьмы также обращаются в волколаков и обращают других.) Несмотря на то, что это поверье свойственно всем европейским народам (француз. Loupgarou, нем. Wehrwolf и проч.), но наибольшей распространенностью и устойчивостью оно пользуется на юге и на западе. Так, например, в то время, как в Великороссии вера в волколаков привилась чрезвычайно слабо, — в среде белоруссов и малороссов она является самой законченной, полной живых образов и совершенно искренней. У них стоит лишь найти в лесу гладко срубленный пень, воткнуть в него с приговорами нож и перекувырнуться через него — станешь вовкудлаком. Порыскав волком, надо забежать с противной стороны пня и перекувырнуться обратно; если же нож кем-нибудь похищен, то придется остаться перевертышу на век волком. Так объясняет это поверье Даль в Толковом словаре великорусского языка.
Что касается великорусских воззрений на волколаков и оборотней, то, не навязывая доказательств, почерпнутых из личных наблюдений, мы имеем в настоящем случае возможность представить подкрепление в сообщениях, полученных нами от многочисленных корреспондентов из лесных и подмосковных (южных черноземных) губерний. Так, напр., из Смоленской губернии (из Дорогобужского уезда) г. Гринев пишет:
«Вера в оборотней среди народа существует и теперь, хотя далеко и не в такой степени, как это было сравнительно немного времени тому назад».
Из Новгородской губ. (Череповецкого уезда) сообщают:
«В настоящее время в оборотней редко кто верит: есть несколько стариков, которые говорят, что оборотни есть».
Из Вологодской губ. (Тотемского уезда):
«Людей оборачивали в волка или медведя когда-то очень давно, когда были сильные колдуны; впрочем, есть вера, что и ныне «в зырянах» еще есть такие колдуны, что могут человека пустить волком».
Из Вятской губ. (Сарапульского уезда):
«Раньше, в старые годы, были такие колдуны, что целые свадьбы могли оборачивать в волков. Едет свадьба под венец, или из-под венца, — и всю свадьбу сделают волками; навсегда так и бегают. Теперь этого нет, не слыхал вовсе».
Таковы на выдержку известия с севера, а вот из подмосковных местностей, — из Ряз. губ. (Скопин-ский уезд): «В оборотней крестьяне верят и боятся встречи с ними». Из Сарат. г. (Хвалынский у.): «В оборотней народ верит и представляет их в виде свиньи, коровы, собаки, козла или вообще чудовища. Люди в оборотней обращаются сами собой, для чего надо воткнуть два ножа в рот, прочитать заклинание и три раза перекувырнуться»,
Из Калужской губ. (Мещовского у.): «Узнать оборотней легко можно по тому, что у них задние ноги имеют колена вперед, как у человека, а не назад, как у волка. Людям они вреда не делают, кроме тех, кто их испортил; те не должны им попадаться навстречу». Из той же губ. (Медынского уезда): «В существование оборотней верят, но волколаков не знают. Оборотнями делаются колдуны: скидываются чаще всего в свиней, скидываются кошками, собаками, даже петухами или сорокой».
Из Пензенской г. пишут: «При въезде в село Шигонь, Инсарского уезда, в восточной стороне, находится пересохший ручей, называемый Юр. Из-под моста по ночам выходят гусь и свинья, происхождение которых неизвестно, и нападают на проходящих, особенно на пьяных. По мнению народа, эти животные — оборотни и колдуны», и т. д.
Сопоставляя все эти противоречивые рассказы об оборотнях, нельзя не придти к заключению, что вера в них значительно ослабла и рассыпалась на множество осколков, из которых с трудом можно составить себе цельное представление об этой нечистой силе. Даже в северных лесных трущобах, считающихся колыбелью всяких суеверий, миф об оборотнях не вылился в законченную форму. Оборотни здесь — существа временные, а не постоянные, являющиеся таковыми на ту лишь пору, когда требуют различные обстоятельства (например, желание отомстить и даже подшутить и тому подобное). В таких случаях оборотнями «скидываются на время» сами колдуны или, как называют их в вологодских краях, «опасные». Здесь «оборачивают» некрещенных младенцев, девушек, лишивших себя жизни — ив настоящих оборотней, и в обменок, и в русалок без всякого различия. Сами колдуны обращаются в таковых же после смерти, в тех случаях, «если колдун продал свою душу черту». Избавить его можно лишь в том случае, если перед смертью перерезать ему на ногах сгибательные пяточные сухожилия. Тогда он уже теряет возможность ходить или шататься по земле. «Оборотни (пишут из Кадниковского уезда) бывали еще на нашей памяти (т. е. в памяти живущего поколения), когда целые свадебные поезда, прямо из-за стола, колдуны пускали волками…»
XII. КОЛДУН-ЧАРОДЕЙ
Прошло то доброе старое время, когда, под шумок веретена, охотно слушались повести о геройских подвигах могучих богатырей — на нашей памяти наступают иные времена, когда, под стук швейных машин, на устах присяжных сказочников-портных, стала уже смолкать сказка-складка. Но колдун-чародей все еще не забыт и все еще властен, и крепок, несмотря на свое почтенное долголетие. Он точно тот старый дуб, у которого давно гниет сердцевина, но которого не свалила буря, благодаря лишь тому, что его корень так глубоко проник в землю, как ни у одного из прочих лесных деревьев. Самая внешность колдуна, строгая и внушительная, очень напоминает старый дуб. Вспомните обсыпанную снегом фигуру чародея, который стоит на переднем плане превосходной картины нашего жанриста (В. М. Максимова). Внезапно этот чародей явился на свадебный пир и всех напугал не на шутку; молодые вскочили с места и остолбенели от страха, батюшка-поп находится в тревоге, а все остальные настолько испуганы, что на лицах их одновременно можно читать выражение и страха, и раскаяния: забыли, дескать, позвать колдуна — жди теперь беды; он оскорблен, он отомстит, и запоздалым угощением его теперь не задобрить.
Суеверный страх перед колдунами покоится на общенародном убеждении, что все они состоят в самых близких отношениях с нечистой силой, и что черти не только исполняют все их поручения, но даже надоедают, требуя для себя все новой и новой работы. Что ни придумают чародеи — все чертям нипочем, одна забава; выдумал один колдун заставить их овин молотить — в одну ночь измолотили так, что и соломы обирать не надо: осталась одна мякина. Дал другой меру овса и меру льняного семени, велел обе смешать и отобрать по зернышку, каждое в отдельное место: думал что над льняными зернами, скользкими и увертливыми, черти надсадятся, а они в полчаса всю работу прикончили. Пошлют инке колдуны на елке хвою считать, каждую иголку перебрать, чтобы бесы искололи себе лапы, изошли кровью от уколов, а они сказывают верным счетом за еще самодовольно ухмыляются. Другие затейники на .кину им указывают: сосчитайте, мол, листья (а осиновый лист, как известно, неподатлив: без ветру изгибается, без устали шевелится, ухватить себя лапами не дается). Долго черти с ними бьются: пот с них льется градом, несмотря на то, что на осине листьев меньше, чем иголок на елке, — однако и глазом заказчик не успеет мигнуть, как работа у чертей окончена. Опять осклабили они зубы, опять навязываются на работу. Вбил один колдун в озеро кол и оставил конец над водой: «Заливайте, говорит, кол». — Стали черти заливать — не могут. «Теперь не скоро явятся, — думает колдун, — дня два промучаются, а я тем временем отдохну от них». Однако, колдун ошибся: хотя он наказал носить воду решетом, да забыл его «зааминить», сделать по молитве таким, чтобы они не могли навести свои чары — превратить решето в лукошко. Вот черти и залили кол. Снова пришли, расхохотались: давай им что-нибудь потруднее. Тогда колдун озлился: «Вот вам чурбан из того проклятого дерева, которое вы любите за то, что на нем удавился Иуда, и под корою которого видна кровь (кора под кожицей красновата); чурбан я вырубил во весь свой рост, да с одного конца отсек от него поларшина. Надо вытянуть кряж так, чтобы стал по мерке снова вровень с ростом». Тянули черти три дня целых — ничего у них не вышло. Пришли покаяться и опять просить работы, хотя бы еще поскучнее, например, песок с берега перетаскать в реку, по песчинке, или еще мудренее: развеять куль муки по ветру да и собрать его по порошинке.
