Рене Маори - Кто Вы, барон Калманович?
– Всадили восемнадцать пуль! – перебивает он. – И тут же сообщили, что «восемнадцать» мое любимое число. Что ж, предлагаю еще одну версию – я заказал себя сам, строго оговорив количество пуль. Такой легкий способ самоубийства. Поэтому и деньги не похитили, которые были со мной в тот день. А зачем? Ведь киллер уже получил плату от меня самого. Хотя, раз Туманов утверждает, что никаких денег не было, то остается предположить, что он был прекрасно осведомлен о том, что и когда я вожу с собой. Удивительно – жена не знает, а он, шофер, в курсе?
– Мне и вообще показалось, что все три жены мало чего знали о вашей деятельности, – осторожно замечаю я. – Во всяком случае, все их рассказы странно обтекаемы, словно написаны одним и тем же сценаристом.
– А что они могли знать? Их делом было создавать мне защищенный тыл и уют. Если кто-то не справлялся, то происходил развод. Ну не мог же я, в самом деле, рассказывать все человеку, с которым, возможно, мне придется развестись? Вот и выдают сейчас на весь мир всякие предположения, надиктованные дядей. Думают, что если это все будет озвучено бывшей женой, то прозвучит убедительнее. А Настя-то какова?..
Но не будем о грустном. Насколько я понял, главной задачей авторов этого фильма было нащупать связь между мной и Иваньковым. Зачем? Япончик не занимался шоу-бизнесом, знакомство между нами было шапочным, хотя, в свое время, Моня Эльсон и предлагал мне его в качестве «крыши», если вдруг придется вернуться в Россию. Но дальше этого не пошло. Видимо не таким уж «авторитетом» был этот Моня. Сейчас, он, конечно, может говорить многое – меня уже нет. Возражать не стану. – Он заливается беззвучным смехом. – Теперь каждый может сказать, что хочет. Плюнуть в мою сторону. Хотя где она теперь, эта моя сторона?
Я с грустью смотрю на него. Передо мной – недосказанная легенда. Человек, не успевший создать собственный образ, а теперь его пытаются воссоздать другие. Все это напоминает жадных до денег графоманов, которые в последнее время принялись активно дописывать десятки томов, спекулируя на книгах более талантливых, но уже мертвых писателей. И все только потому, что они осмелились оставить концовки своих книг открытыми.
Так и наш герой не успел договорить до точки.
Словно прочитав мои мысли, он говорит:
– Если бы они дождались 2012 года, то и так все узнали бы. Сейчас они говорят, что в этом году у меня истекал срок шпионского молчания. Глупости. Такие вещи не имеют определенного срока. Разве что, лет через сто, когда не умрут все современники и сама информация не утратит своей ценности. Но я не шпион, или, как теперь они говорят – не разведчик. А в 2012 я всего лишь планировал издать свои мемуары, из которых можно было бы почерпнуть массу интересных вещей. Чего только стоила моя деятельность в Бопутатсване, которой уже и на карте нет. Иногда мне кажется, что причиной моей смерти и были эти гипотетические мемуары. Кто-то очень сильно боялся их обнародования.
– Гипотетические? Значит, они так и не были написаны?
– Отнюдь. Они были написаны. Они и сейчас написаны, хотя и не до конца. Обрываются на том самом месте, почти на том самом, где оборвалась и моя жизнь. Чтобы им всем не дотерпеть еще пару-тройку лет. Я ставил на 2012 год, потому что все они с упоением ждали конца света. Ну и мне захотелось устроить им маленький конец света. Малюсенький, совсем домашний. Не получилось. А рукопись, вы можете найти…
Он наклоняется к самому моему уху и шепчет. Шепчет о неких банковских ячейках, называет номера…
К сожалению, я их не запомнил. Я вообще плохо запоминаю большие числа. Но думаю, что рано или поздно эти рукописи всплывут на поверхность. Хотелось бы, чтобы пораньше. Уж очень хочется прочитать захватывающий рассказ о необыкновенной жизни барона-авантюриста, короля фантазий и удачливого бизнесмена. И, да простят мне такую вольность, снять фильм в Голливуде.
Пока я так себе размышляю, Шабтай внимательно досматривает фильм, и я замечаю, как на его лице все больше проявляется разочарование.
– Пустое, – подводит он, наконец, итог. – Галопом по европам, а толку чуть. Так ничего и не сказали. Денег я им мало оставил? Да – мало. Знаешь, сколько стоит в России покой? Ну и потом, если у меня в кармане бывал рубль, я всегда говорил, что их два. Есть примета, что чем больше врешь о своих доходах, тем они выше. Запомни это – тебе пригодится. К сожалению, теперь, я могу дарить только советы, но и они имеют свою ценность.
Конечно, приятно получить совет из уст такого человека. Пусть даже и бесполезный. Сейчас я бы мог спросить его автограф, но думаю, что он исчезнет, как только рассеется этот полусон.
Жалеет ли он о чем-то, что не успел сделать?
– Жалею. И не только о том, что не успел, но и о том, что не смог довести до конца. Больше всего жалею, что не смог спасти Рона Арада, хотя шел по пятам похитителей. И если бы не попал в тюрьму, непременно бы, довел это дело до конца. И сделал бы так, чтобы подробности стали известны всем. А теперь, как видите, об этом и слова не сказали. Несколько вещей, которыми я мог бы гордиться. Ан нет, даже не упомянули ни Мирона Маркуса, ни Рона Арада, ни переворот в Сьерра-Леоне. Россияне, поди, и знать не знают обо всем этом. Для них все просто – нашпионил в пользу СССР, попал в израильскую тюрьму, и добрые дяди из КГБ его из этой тюрьмы вытащили. Правда, снюхался с криминалом и начал мафиозничать, но на этом, мол, и погорел. Ах, люди! Им бы что попроще, покрасивше. Чем больше будет проходить времени, тем больше будет упрощаться в их устах моя жизнь, пока не опустится до примитива. И скажут они, был когда-то добрый, но криминальный человек, который держал в руках весь шоу-бизнес России. Понятное дело, что у них теперь есть дороже их шоу-бизнеса? С хлебом, может и туговато, зато зрелищ для любимого народа выше головы. Поэтому и моя ценность определяется только этим видом деятельности. Всего остального обыватель не поймет. Да и ладно. Обидно, что от всех моих замков осталась лишь пустота, и я не вошел в историю так, как хотелось бы. Нет, не нужно было тогда уезжать из Израиля. Ты знаешь, я хотел там остаться, но пришлось уехать. С того времени, несмотря на видимый успех, вся моя жизнь пошла под откос. Конечно, был баскетбол и посиделки в окружении звезд, но насколько же это все мелко по сравнению с тем, о чем я мечтал, и что так хорошо удавалось мне до ареста.
Пойду, пожалуй. Пора.
– Погодите, – восклицаю я, – вы так и не сказали мне, кто же вас убил.
– Хочешь знать?
Я быстро-быстро киваю головой, до боли в шее, до головокружения. Я хочу знать. Больше того, не узнать правды будет для меня равносильно смерти. Я просто не выдержу такого разочарования.
Он молчит и смотрит в окно, где медленно заходит оранжевое солнце, За высотными домами виден уже только его край. Скоро совсем стемнеет.
– Люблю закаты, – говорит он.
Я смотрю на его крупную голову, темным пятном выделяющуюся на квадрате окна, и мне начинает казаться, что вечернее солнце просвечивает сквозь нее, а контуры моего гостя начинают расплываться.
– Скажи им, – продолжает он,– что меня убило солнце. То самое солнце, которое однажды закатившись за горизонт, всегда появляется снова, и жжет, и язвит нас с новой силой.
Голос его становится все тише, но все-таки я успеваю поймать последнюю фразу, которая потом долго звучит в моих ушах:
– Передай привет Йоське Кобзону. Скоро встретимся.
Это интервью от начала и до конца придумано автором. Все совпадения считать случайными.
