Александр Щипков - Соборный двор
Давайте передохнём…
Звучит джингл – «Перпендикулярная музыка в программе Александра Щипкова «Во что верит Россия»
Группа «Ноль», Федя Чистяков поёт «Буги-Вуги». Хр. 2.00
Проигрыш на хвосте звучит громко, не микшируется. На проигрыше ведущий почти кричит:
Вы слушаете информационно-аналитическую программу «Во что верит Россия». У микрофона – Александр Щипков. Я продолжаю рассказ о стоянии Зои. Приглушите Буги-Вуги, пожалуйста…
Музыка резко уводится
Ведущий:
Спасибо.
Народ повалил на улицу Чкалова. Слух о Зое, прикованной к полу за богохульство, распространялся со скоростью мысли. Пешая и затем конная милиция дежурила возле дома на Чкаловской уже несколько дней. Мальцов, плясавших с красавицей Зоей допрашивал московский особист, вызванный особистами куйбышевскими. Тётя Клава отправила своего Кольку к сестре в Чапаевск от греха подальше. А доктора тщетно пытались понять, что происходит с телом красавицы Зойки.
На пятый день стояния уполномоченный по делам религии товарищ Алексеев позвонил епископу Иерониму и потребовал, чтобы тот с амвона опровергнул чудо. Епископ отказался.
Через несколько дней в Куйбышеве была собрана областная партийная конференция. Первый секретарь обкома КПСС товарищ Ефремов растерянно заявил делегатам: «Да, произошло такое чудо, позорное для нас, коммунистов… Начал собираться народ, потому что неумело поступили руководители милицейских органов… некоторые додумались даже до того, что вынесли предложение послать туда попов для ликвидации этого позорного явления… Бюро обкома порекомендовало бюро горкома виновников строго наказать…»
Кого уж там наказал горком, мне неведомо, но если в 1954 году в Куйбышеве было прочитано всего 832 атеистических лекции, то за первый квартал 1956 года их начитали более 2000. И пока лекторы мотались по заводским и сельским клубам, народ валом валил в сохранившиеся храмы.
История о стоянии Зои быстро разлетелась по российским городам, временно носящим не менее странные названия, чем Куйбышев, где и случилось наше чудо.
А что же стало с Зоей? Конец истории, как водится, покрыт мраком. Кто говорит, что она кончила свои дни в больнице для умалишённых, кто уверяет, что она жива и что её даже видели среди инокинь Пюхтицкого монастыря. Но все сходятся в одном – ожила Зоя лишь весной, в день Светлого Христова воскресения.
Моя покойная бабушка, рассказывая мне в детстве перед сном в очередной раз историю о Стоянии Зои, всегда завершала свой рассказ одинаково: «И вот в один день оказался напротив Зои старичок. Подошёл, взял у неё из рук икону и исчез, так неожиданно, что сторожа не успели схватить его. А Зоя заплакала и ожила». Если вы, мои уважаемые слушатели, догадались, кто был этот старичок, – пишите мне на Радио России, в Петербург, на Итальянскую улицу, в дом номер 27.
Наш рассказ завершён, а я хотел бы только добавить, что недавно был в Самаре, на той самой улице, возле того самого дома и видел возле соседней калитки старушку. Она сидела на складном стульчике с закрытыми глазами, слегка откинув назад голову, и тихо повторяла: «Святый отче Николае, моли Бога о нас».
А на коленях у неё лежал православный календарь. Юлианский.
С вами был Александр Щипков, с программой «Во что верит Россия».
Звучит «закрышка» программы «Во что верит Россия».
Хор митьков поёт:
«Боже, даруй ясность и душевный покой
Принять всё то, что я не могу изменить,
Смелость изменить всё, что могу,
И мудрость отличить одно от другого».
Про то, как губернатор в бога уверовал
Написано в мае 2000 г. Опубликовано: «Дело» (Спб). 3 июня 2002
Александр Щипков
А послушайте-ка, православные, поучительную историю про то, как Нева из берегов вышла, про ураган с грозой и про то, как петербургский губернатор от страха перед силами природы в Бога уверовал. История эта – недавняя, а рассказал ее мне одноногий нищий, что всегда у станции метро «Владимирская» напротив церкви стоит. Да вы его знаете – одна кепка на голове, вторая – в руке. Володька. Прозвище Нехристь. После войны Нехристь в органах служил, затем жена его с любовницей засекла и стукнула на Шпалерную, что у него во дворе Куйбышевской больницы, за кочегаркой, под кучей старых калачей от экономайзера вальтер зарыт. Володеньку за мягкое место взяли, на Куйбышевку привезли да откопали не только пистолетик, но и немецко-фашисткие дойче-марки, которые он сдуру в сорок пятом из Германии приволок и неизвестно зачем схоронил. Володька сел, да как-то так неудачно, что даже после XX съезда его не выпустили. На зоне и ногу потерял. Вешал в каморке у дежурного помощника начальника лагеря портрет Хрущева, запнулся, упал, ногу поранил стеклом. Рана загноилась – ногу отрезали. А на больничке-то Нехристь познакомился с Агафангелом, бывшим почаевским монахом. Тот тубик был. Загибался. Койки их встык стояли. И понаслушался Нехристь сквозь кашель агафангельский всяческих историй, которые очень пригодились ему в старости, когда грянула перестройка и Володька начал промышлять попрошайничеством между Кузнецким рынком и Владимирской церковью. Вид у Володьки, правду сказать – жуликоватый. Может и врет он все про губернатора, но если и врет, то как-то очень достоверно. Поэтому я от себя ничего добавлять не стану, а перескажу Володькин рассказ, как говорят немцы нерусские – мот-а-мо, то есть бесплатно.
«Вот считается, если человек начальник, то он есть плут и прохиндей, и что ничегошеньки святого, у него в грудях не водится. Что продаст он и мать, и отца, и заезжего молодца, не говоря уже о вышестоящем начальнике. Много таких, не спорю. Но только наш губернатор не из таких. Мне, одноногому, врать резону нет, потому как убегать быстро, сам понимаешь, не могу, а совравши можно и по шее схлопотать. Так что, браток, я вот что тебе скажу: на паперти я не первый годок и знаю доподлинно, что вера без дел, она совсем-совсем мертвая. Это точно. Пока губернатор в Бога нашего Спасителя не уверовал – дела не шли у него. Улицы он не мостил, дерьмо из парадных не выгребал, зоопарк вместе с пони маленькой американцам продал, по Смольному хрен знает кто болтался. Без пропуска даже. Одним словом – веры не было и дел оттого не было. Но, как говорит наш архиерей, образованнейший, я те скажу, мужик, математиком раньше был, каждая душа в душе христианка. Ну что от того, что губернатор не веровал. Может, он на людях не веровал? А в тайне веровал? И потому не напоказ, а втайне дела делал? Может быть, даже ворочал разными делами. И напрасно говорят, что он человек ненадежный, что товарищей своих мог ни за что разтормозить, что, мол, шефа своего подсидел и его место занял. Главное, что теперь он, можно сказать, видоизменился к нашей матери-церкви и прилабунился на заходе дней своих к правильной вере.
Тут вот, чудак один нерусский по телевизору стебся, мол, у вашего у головы рот всегда открыт: то ли от глупости, то ли от удивления. Дурак. Мне еще Агафангел в зоне сказывал, что не то человека пакостит, что в рот попадает, хоть муха навозная, а то его пакостит, что из его рта наружу выходит. Конечно, наш‑то в университете не кончал юриспруденцию, но зато когда рядом с митрополитом стоит и в свой черед речь говорит, то всегда так складно, так крепко, что сразу видишь: не трибун – хозяйственник, «коммерс» по-ихнему. И митрополит его полюбил. Очень. А митрополит любого любить не будет. Значит, губернатор и как голова, и как коммерс достоин митрополичьей любви. Ты не смотри, что я на костыльках скачу. Я ни одной службы архиерейской не пропускаю, и, когда губернатор митрополиту прислуживает, тьфу, не прислуживает, а как это… ну… это самое… присутствует, в общем, я внимательно эту картину наблюдаю и впитываю.»
Тут Нехристь сплюнул на тротуар, тяжело оперся на костыли, потоптался на одной своей ноге, обутой в серый ботинок и грубо выругался: «Ленвест» гребаный, всю ногу стер. Ты, браток, когда свои кроссовки сносишь, обе в пухто не кидай. Только левую. Правую я заберу. Ну так вот. Когда губернатору нашему 65 стукнуло, я его на Крюковом видел. В Никольском соборе. Живого. Вот как тебя. Гадом буду, не вру. Менты всех бомжей с паперти поперли, а меня, видя мою медаль «За отвагу», оставили. Так наш-то, голова-то, мимо меня прошел. Высокий такой мужчина. Пахнет от него этой… как его… ну типа мяты, что мужики побогаче в парилке на каменку подбрасывают. Вкусно так. И тогда сам митрополит его поисповедал и причастил.
Я бы, конечно, губернатора и так причащал, без исповеди. Ему ведь нельзя исповедоваться, человек он государственный, грехи у него, какие есть, тоже государственные, и митрополиту знать незачем. А простому какому попу и подавно незачем. Лишнее искушение. Прости, Господи. Ну, что было, то было, врать не буду. Исповедался наш сердешный. Не закрывая рта.
