Фрэнк Абигнейл - Поймай меня, если сможешь. Реальная история самого неуловимого мошенника за всю историю преступлений
Моим единственным чувственным изъяном были женщины. Вожделение к ним просто-таки снедало меня.
Моим единственным чувственным изъяном были женщины. Вожделение к ним просто-таки снедало меня. Реклама нахваливала Ривер-Бенд как «искрящееся жизнью место», а застройщик, по-видимому, твердо следовал рекламе. Ривер-Бенд так и сверкал искрами жизни – в большинстве своем молодыми, длинноногими, очаровательными, хорошо сложенными и облаченными в откровенные наряды. Я тут же решил стать одним из быков в этом персиковом саду штата Джорджия.
Ривер-Бенд предназначался для богатых и избранных. Когда я сказал менеджеру, что хотел бы снять апартаменты с одной спальней на год, мне дали для заполнения обширную анкету кандидата. Кандидат должен был предоставить о себе больше информации, чем потенциальные усыновители. Я предпочел остаться Фрэнком У. Уильямсом, поскольку все фальшивые документы, которыми я себя обеспечил, были выданы на это имя. Над графой «Профессия» я задумался. Хотел вписать «пилот гражданской авиации», потому что знал, что форма привлекает девушек, как мускус – олених. Но в таком случае пришлось бы в качестве работодателя указать «Пан-Ам», а это вызывало у меня опасения. Может быть, кто-нибудь в конторе управляющего вдруг захочет проверить это в «Пан-Ам».
Повинуясь импульсу «ничего лишнего», в качестве профессии я указал «врач». Графы «Родственники» и «Рекомендации» я оставил пустыми и, в надежде, что это отвлечет внимание от вопросов, которые я проигнорировал, заявил, что хотел бы заплатить аренду за полгода вперед. И положил двадцать четыре стодолларовых купюры поверх формы заявления.
Заместительница управляющего, принимавшая заявление, оказалась весьма пытливой.
– Вы врач? – спросила она, словно врачи – такая же редкость, как американские журавли. – А какого рода?
Я подумал, что лучше быть врачом такого рода, который тут в Ривер-Бенд никогда не потребуется.
– Я педиатр, – соврал я. – Однако сейчас я не практикую. Моя практика находится в Калифорнии, а я взял годичный отпуск для проверки кое-каких исследований в Эмори и чтобы сделать кое-какие инвестиции.
– Очень интересно, – сказала она, переводя взгляд на стопку стодолларовых купюр. Проворно собрала их и опустила в стальной ящик в верхнем ящике стола. – Будет здорово видеть вас среди нас, доктор Уильямс.
Я переехал в тот же день. Апартаменты с одной спальней были не очень велики, но обставлены со вкусом, а места для задуманного мной действия хватало.
Жизнь в Ривер-Бенд была очаровательной, восхитительной и полной довольства, хоть порой и несколько разнузданной. Гулянки устраивали в чьих-нибудь апартаментах чуть ли не каждый вечер, а сопроводительная деятельность проходила по всему комплексу. Как правило, меня приглашали на место событий, где бы оно ни находилось. Остальные жильцы быстро приняли меня в свой круг, и нос в мою личную жизнь или дела не совали, не считая небрежных расспросов. Звали меня «Доком», и, конечно же, среди них имелись и такие, кто не видит между врачами совершенно никакой разницы. Один тип жаловался на дискомфорт в ступне. Другого донимали таинственные боли в животе. Была и брюнетка со «странным теснящим чувством» в груди.
– Я педиатр, детский врач. А вам нужен ортопед, специалист по ногам, – сказал я первому.
– Моя лицензия не предусматривает практику в Джорджии. Рекомендую обратиться к своему лечащему врачу, – отшил второго.
Брюнетку я осмотрел. Лифчик был ей слишком мал.
Однако ни одно из морей не сулит вечного штиля, и однажды субботним днем на меня налетел шквал, разросшийся до трагикомического урагана.
Открыв на стук в дверь, я увидел высокого мужчину лет пятидесяти пяти, державшегося с достоинством и, хотя одетого небрежно, все равно ухитрявшегося выглядеть безукоризненно. На его лице сверкала улыбка, в руке поблескивал напиток.
– Доктор Уильямс? – осведомился он и, заключив, что прав, перешел сразу к делу. – Я доктор Уиллис Грейнджер, старший ординатор отделения педиатрии Института Смитерса и больницы общего профиля в Мариетте.
Я был чересчур ошарашен, чтобы ответить, а он продолжал с широкой улыбкой:
– Я ваш новый сосед. Только-только въехал вчера, прямо под вами. Заместительница управляющего миссис Прелл сказала, что вы педиатр. Вот я и не мог удержаться, чтобы не подняться и не представиться коллеге. Я ничему не помешал, а?
– Э-э, нет… нет, ничуть, доктор Грейнджер. Входите, – пробормотал я, уповая, что он откажется.
Но он не отказался. Вошел и устроился у меня на софе.
– А где вы кончали школу, здесь? – полюбопытствовал он. Наверное, вполне нормальный вопрос между врачами при первой встрече.
Я был в бегах уже два года и в тот момент не находил в этом ни малейшего очарования и веселья.
Мне был известен только один колледж, при котором имелась медицинская школа.
– Колумбийский университет в Нью-Йорке, – сказал я, мысленно вознося молитвы, чтобы он не оказался тамошним выпускником.
– Замечательная школа, – кивнул он. – А где проходили интернатуру?
Интернатуру? Ее проходят в больнице, это я знал. Но в больнице я не был ни разу. Миновал по пути множество, но в памяти у меня отложилось только одно название. Оставалось лишь надеяться, что в ней есть интерны.
– Детская больница Харбор в Лос-Анджелесе, – выложил я и замер в ожидании.
– Ух ты, здорово, – произнес он, к великому моему облегчению покончив на этом с расспросами на личную тему. – Знаете, Смитерс – учреждение новое. Меня только-только назначили главой отделения педиатрии. Когда больница будет достроена, в ней будет целых семь этажей, но в данный момент открыто только шесть, и пока пациентов не очень много. Почему бы вам не наведаться ко мне как-нибудь на ланч, а я бы вам устроил экскурсию. Полагаю, вам понравится.
– Замечательно, с удовольствием, – ответил я, и вскорости он удалился.
Я же по окончании этого визита внезапно помрачнел и впал в депрессию. Первым моим импульсом было смотать удочки и убраться к чертям из Ривер-Бенд, а то и вовсе из Атланты. Грейнджер, поселившийся прямо подо мной, являл несомненную угрозу моему пребыванию в Ривер-Бенд.
Останься я, и это будет лишь вопросом времени, когда он поймет, что я самозванец. И вряд ли он спустит такое на тормозах. Скорее всего, сообщит властям.
Удирать я устал. Я был в бегах уже два года и в тот момент не находил в этом ни малейшего очарования и веселья; мне лишь хотелось иметь место, которое можно назвать домом, место, где можно обрести покой хоть на время, место, где можно завести друзей. Ривер-Бенд был для меня таким местом целых два месяца, и покидать его мне не хотелось. В Ривер-Бенд я был счастлив.
Депрессия уступила место упрямому негодованию. К черту Грейнджера! Я не позволю ему вытолкнуть меня обратно в колею лохотронщика. Я буду просто избегать его. Если он нагрянет с визитом, я буду занят. Когда он будет дома, меня там не будет.
Это оказалось не так-то просто. Грейнджер был симпатичным человеком, да вдобавок общительным. Он начал являться на вечеринки, на которые приглашали меня. Если его не звали, он являлся без приглашения. И скоро стал одним из популярнейших обитателей комплекса. Избежать встречи с ним было невозможно. Едва завидев, он приветствовал меня и подходил перекинуться словцом-другим. А когда знал, что я дома, наведывался в гости.
Достоинства Грейнджера перевешивали его недостатки. На профессиональные темы он не заговаривал, предпочитая болтать о множестве очаровательных женщин, с которыми познакомился в Ривер-Бенд, и веселом времяпрепровождении с ними.
– Знаете, Фрэнк, – доверительно признался он, – я ведь настоящим холостяком никогда и не был. Женился молодым, хотя вступать в этот брак не следовало ни мне, ни ей, и цеплялись мы за него чересчур долго – уж и не знаю почему. Зато теперь я правлю бал. Снова чувствую себя тридцатилетним.
Или толковал о политике, международных делах, автомобилях, спорте, этике и вообще обо всем. Он был образованным и красноречивым человеком, обладавшим сведениями об удивительном множестве предметов.
Я начал чувствовать себя рядом с Грейнджером спокойно. По правде сказать, его компания доставляла мне удовольствие, и я начал искать встреч с ним. Однако осознавая, что профессиональный разговор рано или поздно состоится, я стал проводить уйму времени в библиотеке Атланты, читая литературу по педиатрии, медицинские журналы со статьями по детским заболеваниям и прочие доступные печатные материалы на эту тему. Я быстро нахватался широких поверхностных знаний – достаточно, как мне казалось, чтобы совладать с любой небрежной беседой, затрагивающей педиатрию.
Более того, после нескольких недель учебы я почувствовал себя настолько уверенно, что принял приглашение Грейнджера на ланч в больнице.
Встретив меня в вестибюле, он тут же представил меня дежурной регистраторше.
