Владимир Соловьев - Мы и Они. Краткий курс выживания в России
Но что происходит дальше? Я ничего плохого не хочу говорить про Киев, но вы же понимаете. Как называют Киев? Киев – мать городов русских. Киев – мать городов русских, так? Тогда верните старушку на родину. Что Украина так в нее вцепилась? А мы такие гордые, все кричим: «Вы наши младшие!» Кто кому младший брат? Зачем мы пытаемся сейчас выделить, кто кому кем приходится? Представляете войну между Россией и Украиной? Как мы будем друг друга отличать? Что, уши красить разной краской? Это украинцы, смотрите – у них уши другой формы. «Я по ушам вижу, он, братцы, сало по ночам ест». Так, что ли? Бред, чушь, позор. Но мы ведь к этому идем. Это так же, как и в семье: тех, кого мы сильнее всех любим, тех, кто нам близок, мы больнее всего бьем. Так же и здесь. Испокон веков жили рядом и туда же. Но таковы традиции: самые кровавые войны, которые были в истории России, происходили между русскими городами. Самые страшные войны были между Москвой и Рязанью, между Рязанью и Новгородом. Кровавые войны, жуткие. Читаешь летописи – волосы дыбом. Так что демократический строй, конечно, мог бы прийти, но некуда. Мы всю жизнь будем воевать: выискивать врагов, находить и бить их по выдающимся частям тела. Притом, чем больше врагов мы находим, тем больше их появляется. Традиции. Заметьте: нет ни одного явления в современной истории, корни которого не тянулись бы из прошлого. ЧК? Пожалуйста – опричники. И до них были серьезные «пацаны». Любой царь – реформатор, можно в длинную линеечку всех построить.
Нет ничего в нашем устройстве, что генетически и исторически не было бы обусловлено. Все мы когда-то учились в школе, кто-то даже в институте. У каждого из нас есть люди, с которыми мы вместе росли и сидели за одной партой. Вот Ваня, в школе редкий был дебил, но ему в жизни повезло. Ваня устроился на хорошую работу, и теперь Ваня – не просто дебил, а чиновник и занимает ответственную должность в министерстве. А с ним в школе учился Петя, который всегда был отличником. Петя понимал, что Ваня дебил, но видел его перспективу стать чиновником, поэтому по голове Ванечку портфелем предусмотрительно не бил. Напротив, спустя многие годы встретился с ним и сказал: «Старичок, помоги? Мне вот тут надо. Нельзя, но надо». И если Ваня-дебил ответит Пете-отличнику, что, мол, старик, я бы с радостью, но по закону не положено, что скажет народ об этой парочке? Ну, конечно, они же друзья, и если дебил ответил отличнику-предпринимателю: «Старик, я не могу этого сделать. Это незаконно», народ скажет ни больше ни меньше: «Какая сволочь!» И в России все его поймут. Ведь если твой приятель стал большим человеком и не хочет тебе помогать, он негодяй. И не надо нам рассказывать про закон, мы все про него понимаем. Но зачем тогда нужны законы? Для кого они нужны?
Чиновники всегда жили среди нас. Незаметно. Они даже выглядят так же, как мы, когда наступает полнолуние, у них не вылезают клыки. У них даже шерсть такого же цвета. Они удивительно похожи на нас, вроде бы такие же, только богаче. Притом их богатство ощущается во всем, даже в походке. Вот он идет, гордый собой, а ты смотришь и думаешь: «Спасибо! Большое спасибо судьбе, что я присутствую при проходе этого великого человека!» Чем он велик, спрашивают? А ты думаешь: не знаю, но ощущаю, что он хорош, значим, мудр и умен. И, вообще, какое счастье жить с таким человеком в одну эпоху. При этом ты искренен. Самое страшное, когда чиновником оказывается человек типа Олега Митволя. Он же все делает по закону. Приходит и говорит: «У вас тут что?» Ему говорят: «У нас тут это, в смысле, уже практически ничего». Он говорит: «А это что?» Ему: «Это?» – «Да, что это?» – любопытствует честный чиновник. «Да так, – говорят, – нефть немножко разлилась». – «Что значит, нефть разлилась?! Вы бумажку видели? Здесь разве написано, что можно разливать нефть? Нет. Срочно убрать», – негодует чиновник. Ты ему говоришь: «Подожди, родненький, как же я могу ее убрать? Ты что? Я только что заплатил два миллиона за это, еще пять миллионов дал вон за то, а последние семь еще и за это вот, притом все налом». А потом пришли проверяющие и давай спрашивать, откуда я взял нал. Так я им еще немножко налом дал, чтобы не было вопросов. А чуть позже пришли бандиты и спросили: «А чё это ты им дал и с нами не посоветовался? А мы?!» И я им тоже немножечко денег дал, чтобы они себя чувствовали хорошо. А после пришла милиция и сказала: «Старик, значит проверяющим и этим с пальцами в стороны можно, а нам?! Давай на благотворительность!» Ты говоришь: «Вы сироты, что ли?» И смотря в их толстые лица, понимаешь, да, бесспорно, они сироты. Поэтому, когда ты говоришь, что, Олег, родненький, у меня тут само все накапало, я просто не успел, тебе говорят: «Нетушки. Что значит «не успел»?! Это все другие мерзавцы и подонки, а я честный, так что извольте закон исполнять. Лужу выпить!» И ты начинаешь интенсивно грустить, потому что даже жаловаться идти некуда, он же действительно честный. Лужа есть? Есть. Разрешите пить? Разрешаю. Но лицензию все равно отдай. А как же бизнес? Не ко мне, я честный человек. Ты говоришь: «Сволочь, не будь честным, будь в системе». Человек должен быть системным. Это гениальная фраза. Бери, как и все. Ты должен быть корпоративным: ври про начальство, бей по уху тех, которые снизу тебя, вовремя стучи. Не требуй прибавления к зарплате, лучше тихо подворовывай, но только на откате. Если ты не знаешь, что значит слово «откат», ты американский шпион. Элементарный тест. Говоришь человеку: «Откат». Он: «Э?» Шпион! Если ты ему говоришь: «крыша», и он звонит кровельщику – точно цэрэушник. Мамочки родные, где вы были все эти годы?! Один мой знакомый в веселые девяностые дал объявление: «Крыши». Денег-то было мало. В день человек сто звонило, и хоть бы одна сволочь спросила про материал.
И так всегда.
Оппозиция
Тема оппозиции в нашей стране крайне актуальна и невероятно замкнута. Почему? Да потому, что, создавая оппозицию в России, у вас непременно получится нечто совсем другое. Неожиданное, но до боли знакомое. У нас ведь куда ни посмотришь в стране, ну все не слава богу! Как ни соберут дома втихаря выносимый с любимой работы товар – а все равно автомат Калашникова получается. Вот как саночки ни пытаются собрать – все равно «АКМ». Какую партию ни начинаем создавать, глядишь – старая знакомая. КПСС! Это какая-то феноменальная особенность нашей логики. Мы так мыслим. У меня иногда возникает ощущение, что паровоз российской мысли с некоторых пор поставлен не на те рельсы. Он будто попал в магическую колею истории – едет, едет и никак с одного и того же пути сойти не может. Там уже и рельс даже нет, уже и дрова закончились – а все равно «наш паровоз вперед летит»! Уже даже никакие стрелки не помогают. Жесткая колея! Причем у этого замечательного паровоза есть всего два пути развития: либо он едет вперед, либо, извините, назад. Куда он следует, там будут либо большевики, либо антибольшевики. Одно из двух. И что интересно, антибольшевики от большевиков ничем отличаться не будут: ни фигурами речи, ни внешними физиономическими особенностями, ни уж тем более методами борьбы, способами мышления или системным подходом к жизни. Разве что приставка у первых будет другая...
До какого-то момента такое состояние дел тебя, разумеется, умиляет, но потом неизменно начинает пугать! Николай Васильевич Гоголь, конечно, велик: у нас каждый маленький стул кричит: «И я тоже Собакевич!» В каждой маленькой партии у нас все равно живет «дедушка Ленин». Казалось бы: вроде уже совсем жестко оппозиционная партия, уже все, дальше некуда! Уже демократы по полной программе! Уже и деньги пришли от демократов, уже и взоры демократические, и костюмчик дорогой, уже все правильно. Уже оппонентов люто ненавидим и даже в паспорте ничего уже не напоминает о проклятом советском прошлом. Но как только наши дорогие оппозиционеры начинают заниматься партийной работой, глядишь – цитаты, цитаты. Сплошные цитаты из ленинских работ. Что ж это за ужас такой?! Неужели они сами этого не осознают?! Неужели они не понимают, что тем самым страшно раздражают людей?
Ну, например: когда на площадь выходят «Наши» в полном составе – пятьдесят тысяч человек, я с ужасом начинаю думать: «Мама! А если мне надо сквозь эту площадь проехать?!» Что мне делать с таким сумасшедшим количеством людей в одинаковых маечках? Нет, я, конечно, рад за тех, кто на этих маечках заработал, это замечательный бизнес, но как быть всем остальным, которые ни маечку прикупить не хотят, ни рядом к митингующим пристроиться не желают?! А ведь им почему-то надо срочно родственников в этом районе навестить. Когда вдруг дикая толпа людей с жесткими лицами выходит и начинает кричать что-то вроде: «Русские идут! Это «Русский марш!», я начинаю судорожно соображать: «Мама родная! Что происходит? Зачем они это кричат?! Что, эти люди без этого марша не знают, что они русские?» Почему им всем вдруг понадобилось куда-то идти, чтобы доказать себе и окружающим, что они русские? Они хотят, чтобы все вокруг об этом узнали?! Хорошо, а завтра чей будет марш? К чему это ведет, кто-нибудь подумал?
