Юрий Корнилов - Горячее сердце
Дверь открыл носатый парень, молча, не спрашивая — кто, отступил в глубину коридора, прижался к стене. Ждал, что ли?
— Дуденец Евгений Михайлович? — уточнил Скориков, хотя парень был похож на свою фотографию. — Мы из областного управления Комитета государственной безопасности, — подполковник показал удостоверение. Дуденец машинально поднял руку, но Сергей Павлович плавно отвел в сторону раскрытые красные корочки. — Вот постановления на ваш арест и обыск в квартире. Ознакомьтесь.
Он долго вглядывался в короткие тексты, будто не понимая. Наверное не ожидал, что вот так, сразу — арест, готовился, подозревая возможность провала, к другому, может, к словесной дуэли, а теперь лихорадочно соображал, как себя вести. Наконец решился.
— Что вам надо?! Чего вы пришли!
Не страх, не отчаяние — злоба клокотала в его горле. Крупный кадык дергался вверх-вниз.
— Пройдемте в комнату, — голос Сергея Павловича построжел, но не растерял ни грана вежливости. Однако ему пришлось крепко взять парня под локоток.
В комнате Дуденец, пятясь, придвинулся к письменному столу, присел на него. Рука скользнула по полировке. Какую-то бумажку он попытался незаметно сунуть в карман.
— Дайте сюда, пожалуйста. — Сергей Павлович посмотрел на него, как экзаменатор, поймавший на шпаргалке ученика.
Дуденец поспешно выдернул руку из кармана, рванул листок, потянул обрывки ко рту.
— Фу! — Сергей Павлович сморщился. — Там же микробы!
Дуденец растерянно замер. И безвольно уронил бумажный комок в подставленную Скориковым ладонь. Это оказалась почтовая квитанция на отправку в Свердловск бандероли.
«Почтамт, до востребования, Щеглову…»
Пока приглашенным из соседней квартиры понятым Москвин отчетливо объяснял их права и обязанности, Сергей Павлович осмотрелся. Вещи в комнате насторожились. Стопка журналов и брошюр на письменном столе возмущенно пыталась вытолкнуть затрепанные тетрадки, а те съеживались, стараясь втянуть закладки. Зеленый сундук у окна сгорбился, явно что-то скрывая.
— Начнем, — сказал Сергей Павлович и попросил Дуденца: — Откройте сундук.
Тот со злостью рванул крышку, Неожиданно забил, как загавкал, резкий звонок.
— Ого! — поднял брови Москвин. — Сигнализация.
Дуденец быстро шагнул к столу, выдернул верхний ящик. В окне между рамами замигала лампочка.
— Все как у людей, — усмехнулся Москвин. — Сундук, я вижу, пуст. Значит, материалы у Мальцева. Или у Кореньевой? Проверим, проверим…
При каждой фамилии Дуденец судорожно сглатывал. И сорвался на крик:
— Ничего не найдете! Ничего! И не ходи́те! Какой Мальцев?! Нет никакого Мальцева! Наташу не троньте! Вы… вы…
— Перестаньте, — брезгливо бросил Москвин. Сергей Павлович принес с кухни стакан воды.
Поставив стакан на стол, он увидел в выдвинутом ящике пистолетную обойму. От резкого рывка она выехала из-под бумаг.
— Зачем это вам? — Сергей Павлович повертел обойму, разглядывая. Пустая. Глубокие следы ржавчины на боках. — Как вы себя называете — «интеллектуалы»? А это, — он с пристуком положил обойму на стол, — бандитизмом попахивает.
— Да! Мы — интеллектуалы! — Дуденец вызывающе вскинул голову. — На первом этапе наше оружие — слово, а уж потом…
— Что — потом? — спокойно осведомился Москвин.
— Я больше ничего не скажу, — Дуденец демонстративно сжал в ниточку тонкие губы.
— Ну-ну, — улыбнулся Москвин. — Поживем — увидим. Поумнеете — сообразите, что отвечать честно — в ваших же интересах. А сейчас — собирайтесь, поедете с нами.
5
Наталья Кореньева чем-то напоминала лисичку. Улыбаясь, почти смеясь, словно сама процедура ареста ее вроде бы даже радовала, она выложила, что разные там «теоретические работы» имеются, она их самолично печатает, аж ногти пообломала на чертовой машинке; вот только документов этих у нее сейчас нет, все Жека забрал, сложил в чемодан и отнес Кольке Мальцеву; ой, подождите, вспомнила: одну записную книжку; он спрятал у нее.
— Сейчас достану, — Она вдруг направилась к выходу.
— Стойте! — я преградил ей дорогу.
— Да вы что? — изумилась она. — Я же не убегу! Как я могу убежать от такого… молодого, сильного…
И состроила глазки. Она еще кокетничает!
Шумков заметил, как я смутился, и подчеркнуто официально приказал:
— Товарищ лейтенант, пригласите понятых.
Соседей я нашел лишь в третьей квартире. Обе женщины, мать и дочь, держались настороженно, на веселое «Здрасьте!» Кореньевой не ответили.
— Приступаем, — тем же строгим тоном сказал майор. — Товарищ лейтенант, пишите протокол.
— Зачем протокол! Я так отдам, — предложила Кореньева.
Шумков почему-то ответил мне:
— Надо, лейтенант, все оформлять как положено.
Ох, Сан Саныч! Он совсем не так понял мой вопросительный взгляд. Да я горю желанием написать хоть тысячу протоколов!
Мы вышли на лестничную площадку. Я подробно описал распределительный щит электроснабжения, щель между его рамой и стеной, из которой Кореньева извлекла маленькую записную книжку в зеленом пластиковом переплете. Линейкой вытолкнула. Деревянной ученической линейкой с маркировкой до 30 см, погружая ее в тайник на 5—8 сантиметров.
В книжке оказались адреса и какие-то странные записи. Что-то вроде о сельскохозяйственных опытах.
Больше мы ничего не нашли. Я попросил понятых расписаться.
— Это что — всё?! — старшая женщина не то чтобы недоумевала, она возмущалась. — А почему вы ее не спрашиваете, какие она по ночам пьянки-гулянки закатывает?! Житья от нее всему подъезду нет!
— А ну, вали отсюда! — рванулась к ней Наталья. Посыпалась грязная брань. Молодая соседка сильно оттолкнула ее. Я схватил Кореньеву за руки.
— Тихо, тихо, — майор осторожно придержал молодую. — Мы это знаем, — серьезно ответил он старшей. — Спасибо за помощь. Когда понадобится, мы пригласим вас свидетелем. А пока — до свидания.
— Гуд бай! — помахала ручкой Наталья. Она снова была весела.
6
Всю компанию: Дуденца, Кореньеву, Мальцева — повезли в Свердловск. Приехали уже ночью, потому что до позднего вечера Дуденец, переведенный для допроса в кабинет начальника железогорского горотдела, упорно отказывался давать показания. Пока Сергей Павлович оформлял протокол, мы расположились в приемной, в глубоких кожаных креслах. Москвин нещадно дымил «беломориной», стряхивая пепел в уже опустевшую пачку, зажатую в кулаке, Обстановка располагала к воспоминаниям.
— В сорок пятом, — говорил Олег Иванович, — были у нас в управлении вот такие же мягкие диваны. Кожа на них — мечта штабного сапожника! Очень они нас тогда выручали: шинелью с головой укроешься — и хоть часок да поспишь. Помнишь, Саша?
— Как же, помню, — откликнулся Шумков. — Все время на них снилось, будто я опять на фронте из болотины пушки вытаскиваю. Лошадь бьется в грязи, приседает, обнимешь ее за шею, прижмешься щекой, уговариваешь… Просыпаюсь — диванный валик в охапке… Только я, Олег Иванович, позже пришел, в сорок девятом.
— Да-а… А Сергей в сорок седьмом из Польши вернулся…
Я уже знал, что Скориков помогал возрождению народной Польши. Видел его фотографию в музее управления, где он в мундире офицера Войска Польского, в четырехугольной фуражке. Рядом с фотографией орден — «Серебряный крест заслуги».
— Расскажите, Сергей Павлович, — попросил я однажды, — за что?
— Ну… там же написано… — Он наклонился к стеклу. — «За разоблачение немецкой агентуры и подпольных бандгрупп». Разве не ясно…
— Расскажи, расскажи, — подтолкнул его Пастухов. Он тоже был в парадной форме с панцирем наград. Все наше отделение тогда собралось в музее. Мне торжественно вручили «Наказ молодому чекисту». Когда зачитывали слова: «Вы вступаете в боевую семью…», я посмотрел на них, моих сегодняшних однополчан, и мысленно добавил: «Боевую, героическую». — Расскажи, — подсказал Пастухов, — как ты перед схроном, на виду, отбросил автомат и полез в логово с голыми руками, чтобы бандиты поверили, что вы их будете брать живыми…
— А вы знаете, Виктор Иванович, — поспешно перебил его подполковник, — за что нашему «бате» в мирные дни вручили боевой орден?
— Наверно, — я уважительно понизил голос, — за войну. Как говорится, награда нашла героя.
— Нашла-то нашла, — Сергей Павлович просиял от удовольствия, — да за геройство послевоенное. Олег Иванович в выявлении двух агентов участвовал. Еще гитлеровского посева. Один на окраине Свердловска «учителя музыки» изображал, другой в Нижнем Тагиле пристроился, «фельдшерам». Собирались на новых, заокеанских хозяев работать. Не вышло!
Педант Пастухов упорно не оставлял раскрасневшегося подполковника в покое.
