Анатолий Рясов - Политическая концепция М. Каддафи в спектре «левых взглядов»
В России, как и в Европе реальным носителем революционной теории стал круг «левых» интеллектуалов (оказавшихся, однако, в силу внутриполитической обстановки обреченными на академическую и социальную маргинализацию), но главной отличительной чертой русских социалистов стала ориентация на крестьянство, выступившее в роли «стихийного» носителя социализма и ставшее русским «аналогом» пролетариата. Причем для народников также зачастую было характерно мессианское возвеличивание этого социального класса как «аутентичного» субъекта революционного процесса. Модернизация рассматривалась «левыми», прежде всего, с точки зрения соответствия политическим и экономическим условиям России, потому теоретики социализма оказались перед необходимостью синтеза «левых ценностей» с особенностями национальной политической культуры. Община рассматривалась в качестве основной организационной и производственной единицы жизни общества, препятствовавшей развитию капиталистических отношений.
В период реформы 1861 г. у русских либералов и социалистов еще оставались предпосылки для идейной консолидации, но после ее осуществления, дифференциация между ними была неизбежна. Основной причиной этого стала не столько нараставшая революционность «левых», сколько принципиальная разница во взглядах на вопросы власти и собственности. Либералы выступали за дальнейшую модернизацию экономики и политической системы России: введение конституции и парламента, свободу торговли и конкуренции, активное промышленное развитие; поэтому отмена крепостного права была необходима им в качестве одного из первых шагов на пути к этим преобразованиям. Консерваторы же стремились модернизировать экономику России, принципиально не меняя политической системы страны. Приоритет в решении именно государственных задач в ходе реформы был очевиден: государство получило от реформы безусловную и неоспоримую выгоду. Оно стало более сильным, обрело колоссальный резерв дешевой рабочей силы из обнищавших крестьян, возможность быстрого промышленного развития, а впоследствии – мощную армию и стабильные финансы; избавление от «средневековых пережитков» также повысило авторитет и международный престиж Российского государства.
Разумеется, «либерально-консервативные» преобразования вызывали резкое неприятие со стороны «левых» и потребовали «переноса» этико-философской программы в плоскость политической борьбы: в начале 60-х гг. XIX в. теоретический багаж революционных народников лег в основу идейной программы первой всероссийской революционной организации – «Земли и воли»[66], а 70-е гг. XIX в. стали периодом массового «хождения в народ» «левых» агитаторов и пропагандистов. Подавляющее число народнических воззваний и прокламаций было адресовано непосредственно крестьянам, на первый план выдвигалось коллективистское начало, а социальная революция, по мнению идеологов народничества, должна была воплотиться в стихийном восстании крестьянских общин.
Переход от общетеоретических вопросов к конкретным проблемам популяризации «левых взглядов» не мог быть осуществлен безболезненно для теории. Как и в Европе, по мере «внедрения» в реальность, «левая мысль» неизбежно начинала подвергаться корректировке, предопределявшей появление тактических поправок и идеологических разногласий. Под давлением зарождавшихся рыночных отношений институт общины начал подвергаться разложению и внутренней дифференциации, и возможность «особого пути» России стала представляться народникам 70-х гг. XIX в. менее вероятной, чем их предшественникам. «Культурная революция» среди крестьянства не принесла желаемых результатов: в период разложения общины революционная пропаганда не оказала серьезного воздействия на деревенское население. Кроме того, правительство начало серьезное противодействие пропагандистско-агитационной кампании народников. Модернизация общины по модели «левых» не была реализована на практике, в первую очередь этому препятствовал курс правительства, направленный на активное промышленное развитие и урбанизацию. Официальная политика властей была намного эффективнее деятельности немногочисленных «левых» организаций, подвергавшихся постоянным преследованиям и действовавших в условиях конспирации. Более того, «хождение в народ» и агитация оказались недостаточными средствами для уничтожения консервативных установок в среде крестьян, большая часть которых осталась индифферентна к социалистической пропаганде.
Социально-политические изменения в стране и неудачи в реализации намеченных программ диктовали необходимость модификации теоретических разработок. Видоизменение теории в зависимости от менявшегося социально-политического контекста было характерно и для классиков русской «левой мысли» (М.А. Бакунина, А.И. Герцена), но в период организационной конкретизации соответствующих идей внутри страны эта проблема приобрела особую актуальность. Переход большинства русских «левых» на революционные установки поставил на повестку дня вопрос о революционной организации, который начал превращаться в основной аспект теории. Практическая связь с повседневной политической жизнью стала коррелятом философско-теоретических конструкций.
Организационная конкретизация «левого спектра» во второй половине XIX в.Дальнейшее развитие либерально-капиталистических отношений в России привело к окончательному оформлению двух направлений в русском народничестве: легального и революционного. Русская «левая мысль» постепенно становилась все более неоднородной. «Легальное», реформистское крыло народничества сложилось в 80-х гг. XIX в., и было представлено в первую очередь В.П. Воронцовым и Н.Ф. Даниельсоном, излагавшим свои политические взгляды в периодической печати[67]. Эти теоретики, исходя из реальных тенденций процесса либерализации, критиковали курс правительства на активное внедрение механизированного капиталистического производства, приводившее к массовому разорению ремесленников и разрушавшее институт общины. Средством реализации «левой», некапиталистической альтернативы легальные народники провозглашали не революцию, а реформы; более того, они считали, что эту миссию сможет взять на себя самодержавное государство. Их воззрения были беспрецедентны для русской «левой мысли» и стали первыми ярко выраженными проявлениями социал-реформистских установок.
Однако не удовлетворившая «левых» развязка крестьянского вопроса и осознание индифферентности народных масс к революционной агитации, послужили ощутимым толчком не только для легальных публикаций, но в первую очередь – для развертывания работы по созданию всероссийской революционной организации. В условиях политической гегемонии самодержавия революционные установки становились определяющими для подавляющего большинства теоретиков «левого спектра»[68]. Наиболее крупной антиправительственной организацией стала вторая «Земля и воля», образованная в 1876 г. В программных документах этой организации, наряду с бакунистскими установками[69], присутствовали конкретные политические требования: свобода переселения, личная неприкосновенность, право контроля над властями. Однако методы землевольцев содержали в себе значительный процент «левого» радикализма: террористические акты рассматривались ими как действенный способ дезорганизации правительства. Кроме того, в отличие от большинства предыдущих социалистов землевольцы, выступая за общинный коллективизм после свержения монархии, допускали промежуточный этап государственности, предшествующий возникновению анархического общества, – организационные формы закрепления теоретической деятельности неизбежно корректировали политическую стратегию «левых».
В 1879 г. «Земля и воля» распалась на две организации – «ерный передел», придерживавшийся умеренных взглядов, и «Народную волю», вставшую на позиции «левого» радикализма. Если воззрения народников «первой волны» отличало некоторое дистанцирование от текущей политической борьбы, то в конце XIX в. радикализм начал носить не общетеоретический, а социально-практический характер. С целью синтеза политики и социализма народовольцы выдвинули тезис «к социальному через политическое», в русском «левом движении» произошло окончательное признание политической борьбы как основного средства достижения социалистического идеала, а главным методом этой борьбы постепенно становился террор, после провала «культурной революции» начинавший казаться единственно возможной формой противодействия властям. Согласно воззрениям народовольцев, влияние, которое террор должен был произвести на массы, оказывалось гораздо важнее, чем непосредственные результаты, а дезорганизация государственной власти, возникавшая в условиях террористических актов, должна была привести к политической дискредитации самодержавия и складыванию революционной ситуации. Практика индивидуального террора достигла определенных результатов, главный из которых – убийство царя Александра II в 1881 г.
