Юрий Корнилов - Горячее сердце
В Красноярск немедленно полетел запрос. Из ответа явствовало: Сторожев пропал без вести 9 декабря 1954 года, что совпадает со временем пребывания Алтынова в Красноярске сразу после освобождения. Объявленный всесоюзный розыск не дал положительных результатов. В июле нынешнего, 1955 года ягодники обнаружили в оставшемся от зимы кострище полусгоревший труп. По остаткам одежды и некоторым другим приметам родственники признали в нем Гавриила Сторожева.
Судебно-медицинской экспертизой установлено, что смерть наступила от удара тупым тяжелым предметом по голове, после чего предпринята попытка сжечь труп и таким образом скрыть следы преступления. Концы в воду, а пузыри — на поверхности. Часы и незначительная сумма денег, обнаруженная в сохранившемся от огня заднем кармане брюк, остались при покойном. Милиция с полным основанием выдвинула версию, что убийство совершено с целью похищения документов.
Сомнений не было: убийство — дело рук Алтынова. Но не было сомнений и на другой счет: причастность к данному преступлению Алтынов будет отвергать. «Паспорт нашел, Сторожева в глаза не видел» — вот что он скажет. Орлов рассматривал паспорт Сторожева и думал, как минимальными силами и в кратчайшее время неопровержимо доказать, что убийство совершено Алтыновым. Ждать, когда это сделает красноярская милиция, — времени нет. Надо помочь ей.
Снял трубку, набрал номер начальника оперативного отдела Дальнова. Объяснив создавшуюся обстановку, намекнул на Новоселова — нельзя ли его в Красноярск?
— Нельзя, — отрезал Дальнов. — Нельзя хотя бы потому, что Новоселова, как тебе известно, нет на месте. Он в Новосибирске.
— Извини, запамятовал. Но надо кого-то для ускорения дела.
— Посоображаю, подберу кого-нибудь.
На том и порешили. Николай Борисович стал думать о Новосибирске. Точнее, не о Новосибирске, а о человеке, встретиться с которым командирован туда оперуполномоченный Новоселов. Уместно заметить, что поехал Юрий с большой охотой, В Белоруссии, знакомясь с документами 201-й охранной дивизий, он очень огорчался, что на фоне трех фонов — командиров полков фон Мюке, фон Папена и фон Рентеля — всякой сволоты вдосталь, а вот Мидюшко и Алтынова нет. Как выяснил Ковалев в Витебске, полковник Альберт Иоганн фон Рентель за военные преступления осужден советским судом к 25 годам лишения свободы. Установить, где отбывает наказание, особых трудностей не составляло. У него-то и должен Новоселов выяснить кое-что об Алтынове, а если удастся, то получить и некоторые сведения для Центра по задержанному в Болгарии Мидюшко, агенту американских разведывательных органов.
Машинально, а может, в силу профессиональной привычки Орлов пометил на чистом листке бумаги: «Фон Рентель — командир 7-го полка». И эта вроде бы ничего не значащая фраза стала толчком для работы, которая планировалась на завтра и которую, как он понял, можно сделать сейчас. Поджимало неплановое — госпитализация. Колебался, но услышав от врача: «Хватит, Николай Борисович, испытывать судьбу», сказанное твердо и с долей раздражения, дал согласие. До операции, помимо всего прочего, надо было выполнить и обещанное в душе следователю Ковалеву: выкроить для парня хотя бы три свободных от работы дня.
Итак, фон Рентель… Нет, этому свидетелю другое место. На первом плане — Леонид Герасимович Смирнов, военрук школы из города Гомеля. Его показаниями и очной ставкой с арестованным будет открыта первая страница предательской деятельности Алтынова. Дальше пойдут Раскатов и Голотин — узники «Шталага-352». Их показания о бесчинствах старшего над бараками привезет Александр Ковалев. Эти свидетельства подкрепят немецкие трофейные документы, удостоверяющие, что Алтынов исполнял в лагере должность старшего полицейского и, как наиболее усердный, планировался для особых поручений в контрразведке.
Следующий этап из жизни предателя — служба в немецком карательном батальоне. Тут свидетелем номер один выступит не кто иной, как начальник штаба этого батальона Прохор Савватеевич Мидюшко. Он допрошен еще в Болгарии.
Другой важный свидетель — Егоров Сергей Харитонович, денщик Алтынова. Тоже допрошен. При необходимости можно провести и очную ставку с Алтыновым.
Следователем Ковалевым собраны веские доказательства участия Егорова в военных действиях против партизан во время службы в 624-м карательном батальоне, а также то, что Егоров неоднократно конвоировал советских граждан к месту казни и лично расстрелял в деревне Шляговке престарелого Илью Дмитриевича Оприновича, которого селяне называли просто Митричем.
Будут фигурировать и показания бывшего командира 7-го добровольческого казачьего полка Альберта Иоганна Рентеля.
Соединяя факты в единую цепь преступлений арестованного органами госбезопасности предателя Родины Алтынова, Николай Борисович вспомнил и о заявлении Алтынова на имя командира 201-й охранной дивизии генерала Якоби, в котором он клянется в верности Адольфу Гитлеру и высказывает решимость беспощадно бороться с большевиками.
Вспомнив об этой улике, найденной среди трофейных немецких документов, Орлов вызвал следователя-криминалиста, распорядился направить на почерковедческую экспертизу и письма Алтынова из ИТЛ родным, и подлинник его заявления на имя генерала Якоби.
Итак, Алтынов — командир роты 624-го батальона 7-го казачьего карательного полка. Награжден гитлеровской медалью. Рьяный, инициативный каратель. Что дальше?
Из допроса Мидюшко в Болгарии выяснилось, что летом 1944 года 201-я охранная дивизия бросила свои подразделения против наступающих регулярных войск Красной Армии и была основательно потрепана. Началось массовое дезертирство из карательных батальонов. Часть тех, кого удалось удержать, немцы обрекли на уничтожение, направив на самые опасные участки фронта и блокировав их с тыла эсэсовцами; другую часть перебросили во Францию для строительства оборонительных сооружений на Атлантическом побережье. Мидюшко сумел устроиться в этой группе батальона. Во Франции он сдался американцам.
Мидюшко ушел к американцам с давно продуманной целью. У Алтынова такой цели не было. Он стремился только к одному — выжить. После разгрома охранной дивизии Алтынову удалось прибиться к этапу советских военнопленных и он оказался в Чехословакии в лагере № 12, откуда намеревался вернуться на Родину под видом освобожденного узника. Но власовские пропагандисты вынудили его вступить в РОА, а затем отправили в диверсионно-разведывательную школу, где он был использован в привычной для него роли провокатора. Этот период его преступной деятельности подтверждается свидетельством отбывающего наказание парашютиста-диверсанта Николая Силантьевича Подхалюзина, который, как выяснилось в ходе следственно-розыскной работы, и сам служил в карателях — в особом отряде Бишлера. По вновь открывшимся обстоятельствам против него, как и против алтыновского денщика Егорова, возбуждено уголовное дело. Подтверждает учебу Алтынова в диверсионно-разведывательной школе власовской армии и его участие в провокации в отношении подпольщиков города Теплице также этапированный из мест заключения Михаил Казаков. На руках следствия имеются и другие показания, в частности чешских патриотов Яна Холечека и Феро Климака.
И последнее преступление Алтынова — убийство жителя Красноярска Сторожева в декабре прошлого года…
На дворе стало смеркаться. Яркое, но не очень пригревное сентябрьское солнце враз упряталось в набежавших тучах; крупные дождевые капли с силой забарабанили по стеклам, по жестяному скосу распахнутого окна. Брызги дождинок испятнали пол и даже достигали письменного стола. Орлов прикрыл створки, задумчиво понаблюдал за ослепительными молниями и взялся за телефон — надо позвонить Ковалеву: пора ему заканчивать работу в Белоруссии, пора возвращаться.
63
До прихода Матусевича Саша Ковалев решил побыть на воздухе. Попрощался с Владимиром Панкратьевичем.
— Обожду Матусевича на улице. Подымлю.
— Какие планы на завтра? — спросил Шиленко.
— Буду подбивать бабки. Вечером загляну, попользуюсь последний разок вашим телефоном.
— Домой потянуло?
— Еще бы. Да и… Двадцать пять свидетелей. Девятнадцать здесь, шесть в других городах. Уже допрошены тамошними товарищами по просьбе моего шефа.
— Про ужин не забудь. Обязательно приходи, буду ждать.
Областное УКГБ занимало чудом уцелевший губернаторский особняк — памятник архитектуры XVIII века. Напротив входа — устремленный ввысь обелиск из красного полированного мрамора, воздвигнутый в честь героев Отечественной войны 1812 года. Такой же, как сто лет назад. Лишь несколько выбоин от снарядных осколков напоминали о новом нашествии захватчиков на Россию…
