Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4
3.
[Отношение Протопопова к Госуд. Думе. Мечты Протопопова о диктатуре. Передача прав главнокомандующего по Петрограду ген. Хабалову. Отношение Протопопова к Васильеву, Красильникову и Бадмаеву. Доверчивость Протопопова к Белецкому в начале 1917 года. Сообщение Протопопова о роли Мануйлова в деле обвинения гр. В. С. Татищева в государственной измене. Прапорщик Лонгвинский. Процесс Мануйлова и В. Л. Бурцев. Характеристика Распутина. Отношение к Распутину со стороны Вырубовой и других его поклонниц. Религиозная сторона духовной структуры Распутина.]
Что касается поставленного мне Комиссией вопроса по поводу отношения Протопопова к Государственной Думе, то Протопопов до января текущего года, в особенности после смерти Распутина, таил в себе надежду на возможность примирения с ним Государственной Думы и был очень чуток к деловым посещениям его депутатами; но, после столкновения с ним М. В. Родзянко, Протопопов видел в лице Государственной Думы угрозу для своего личного служебного положения, зная хорошо отличительные свойства характера его величества; поэтому он все свои усилия направил к убеждению государя в необходимости скорейшего роспуска Думы впредь до новых выборов, останавливая внимание его величества на средостении Думы с армией и на каждом оппозиционном выступлении с кафедры Государственной Думы, в особенности в последнее время на речах депутата Керенского, желая этим путем доказать несостоятельность мотивов, приводимых в пользу нормального хода работ Думы со стороны председателя совета министров кн. Голицына.
При моих даже последних свиданиях с Протопоповым я ни разу не слышал от него, чтобы он шел навстречу пожеланиям последних лет правых организаций об изменении выборного закона. Высказывая мне свое мнение по этому поводу, Протопопов стоял на точке зрения отвлечения наличных оппозиционных правительству сил Государственной Думы в сторону местных интересов в деле обеспечения себе депутатских полномочий в 5-й Государственной Думе, причем придавал большое значение возможности свободы своих действий в борьбе с явно враждебно настроенными к нему членами Государственной Думы, предполагая принять в широких размерах, с точки зрения правительственного влияния, ближайшее участие в избирательной кампании. Вопросу о средостении армии с Государственной Думой Протопопов придавал особое значение и в чувстве недовольства армии его действиями он видел исключительно отражение антидинастического движения, в силу оказываемого ему доверия со стороны государыни. В этих видах, чтобы доказать государю происшедший за последнее время революционный сдвиг даже в действующих против неприятеля частях войск, Протопопов прибег к секретной командировке офицерских чинов корпуса жандармов в действующую армию на все фронты для собрания соответствовавших его намерениям сведений и, на основании получаемых им от означенных офицеров материалов, составлял особые записки для представления их его величеству. Показывая мне 11 февраля этого года несколько таких записок, Протопопов высказал при этом свое сожаление о том, что его величество трудно разубедить в его доверии к армии. Особо доверчивых к себе отношений со стороны председателя совета министров кн. Голицына он установить не сумел, но, считаясь с неизменным вниманием, оказываемым всегда последнему императрицею, Протопопов, хотя и мечтал о сосредоточении в своем лице, после роспуска Государственной Думы, диктатуры власти, тем не менее, все-таки открыто выступать против кн. Голицына не решался и, в нужных ему случаях, прибегал к содействию своего однополчанина ген. Ушакова, почетного опекуна, находившегося в особо близких отношениях с кн. Голицыным и временно заменявшего Голицына в качестве его помощника по организации помощи нашим военнопленным, состоявшей под непосредственным руководством ее величества.
Проведя, при посредстве ген. Ушакова, чрез кн. Голицына одобренную государыней мысль о выделении Петрограда в особый административный район, не находящийся в сфере подчинения главнокомандующему ген. Рузскому, которому Протопопов ставил в вину тяготение к Государственной Думе и близость к А. И. Гучкову, лишенному в последнее время права въезда в действующую армию, Протопопов добился передачи прав главнокомандующего по г. Петрограду начальнику петроградского военного округа ген. Хабалову, с которым его сблизил Ушаков — старый товарищ Хабалова, установив притом непосредственную близкую служебную связь с помощником ген. Хабалова по гражданской части сенатором Плеве, проведенным, при его содействии и вследствие давних хороших отношений к Плеве со стороны И. Г. Щегловитова, в государственный совет в число присутствующих членов последнего. Благодаря этой мере Протопопов рассчитывал на наличие в своих руках достаточных средств для подавления возможности каких-либо волнений в Петрограде. Эту уверенность я в нем видел даже 28-го февраля[*], когда уже были заметны серьезные признаки принявшего угрожающую форму рабочего движения в Петрограде. Зайдя в этот день в третьем часу к Протопопову по частному делу и встретив в секретарской части сенатора Бельгарда и Сазонова, бывшего редактора «России», пришедшего к Протопопову с просьбой о пропуске цензурою его мемуаров, я воспользовался 5-минутным переговором с Протопоповым по своему делу и, прощаясь, спросил у него о положении столицы, на что он уверенно и спокойно мне ответил, фразою: «мы еще поборемся» и добавил мне, что пулеметы уже пришли; из этого я вывел заключение, что Протопопов подготовлен ко всяким неожиданностям, выработав вполне определенный план не только обороны, но и твердого подавления беспорядков. В этот раз я в нем видел гораздо больше уверенности в себе, по сравнению с предыдущим моим свиданием с ним вечером 11-го февраля, когда он находился в нервном состоянии, ожидая в Петрограде крупных беспорядков 14 февраля, о чем он мне и передал, получив при мне, по этому поводу, доклад директора департамента полиции А. Т. Васильева, составленный на основании данных, представленных ген. Глобачевым. Познакомив меня в общих чертах с этим докладом, Протопопов обратился ко мне с просьбою сообщить ему в подробностях о тех мерах, которые я предпринимал, в свою пору, в предупреждение возможности появления в центре столицы массовых демонстративных выступлений рабочих. Указав ему на трудность его положения в данном случае, когда предлогом для готовившейся демонстрации был выставлен объединявший лозунг недовольства правительственными мероприятиями по борьбе с дороговизной, я сообщил ему сущность основных распоряжений, отдаваемых мною в таких случаях, а затем, считаясь с данными означенного доклада, спросил у него, существует ли у него уверенность в содействии администрации со стороны войсковых частей местного гарнизона и, на случай крайней надобности, порекомендовал ему призвать в столицу донских казаков, для которых наказной атаман гр. Граббе, находившийся в ту пору в Петрограде, исходатайствовал несколько новых льгот. Относительно местного гарнизона Протопопов мне указал, что у него имеются сведения тревожного характера лишь в отношении Новочеркасского и Волынского (если я не ошибаюсь) полков и, затем, отметил себе для памяти о вызове донских казаков. Говорил ли мне в этот раз Протопопов об имеющихся в распоряжении администрации пулеметах, я не помню в точности, но 1 и 2 марта лично мне и семье пришлось испытать несколько обысков, вплоть до доставления меня под караулом в комендантский участок, до той поры, пока дозорным местным воинским караулом не были обнаружены на чердаке 7 этажа того дома, где я жил (Бассейная, 60), двое городовых, стрелявших из пулемета в проходившие воинские части и в проезжавшие военные автомобили.
Если Протопопов несколько и отошел в последнее время от ген. Курлова, то отношения его с А. Т. Васильевым, Красильниковым и с тибетским врачом Бадмаевым остались ровны до переворота. В Васильеве, с которым он сблизился благодаря Курлову и Бадмаеву, Протопопов, как он мне об этом лично передавал, ценил, главным образом, исключительную преданность его личным интересам, в жертву которых Васильев в последнее время принес даже свои старые дружеские связи с П. Г. Курловым. Что же касается своего однополчанина, друга Курлова, — Красильникова, то Протопопов вошел с представлением о пожаловании его вне правил чином действительного статского советника, за его, как мне сообщал Протопопов, услуги в деле раскрытия в Швеции немецкой шпионской организации, направленной против России; в детали этого дела Протопопов меня не посвящал, и я, в свою очередь, не решился расспрашивать его о подробностях, предполагая, что, в данном случае, Красильников помогал Протопопову в затушевании Стокгольмского инцидента, причинившего ему много осложнений и личных неприятностей, так как я знал, еще в бытность свою товарищем министра внутренних дел, от полк. Ерандакова, что им в распоряжение генерального штаба были представлены данные о сконцентрировании в руках германского посла в Швеции фон-Лицениуса[*] главного руководительства германским шпионажем, сосредоточенным, главным образом, в Петрограде.
