Иэн Бурума - Убийство в Амстердаме
Ван Хётс не был случайной мишенью. В стране, не имевшей мало-мальски значительных военных героев с семнадцатого века, когда адмиралы Тромп и де Рейтер одержали ряд побед над британским флотом, ван Хётс считался героем в двадцатые годы двадцатого века, потому что подавил сопротивление мусульман голландскому колониальному господству в провинции Ачех. Сей подвиг он совершил, проявив исключительную жестокость. Женщин и детей казнили, бесчисленное множество людей подвергали пыткам. Война, которую Голландия вела в Ачехе против мусульман, стоила жизни более чем ста тысячам человек. Тем не менее в 1935 году ему поставили большой памятник, созданный скульптором-коммунистом. Партия NSB была рада воздать должное истинному голландскому герою. Сын ван Хётса, Й.Б. ван Хётс-младший, позже служил в СС.
Памятник подвергся нападениям прово, когда с темной стороны голландской истории стала спадать завеса тайны. В 1965 году была опубликована книга Якоба Прессера Ondergang («Крушение»), первое серьезное произведение о холокосте в Нидерландах. Оказалось, что мой учитель истории, замечательный рассказчик, которого обожали ученики, раньше состоял в NSB. Сейчас мне кажется странным, что этому не придавали большого значения. Ведь там, где я жил, все знали, что нельзя покупать мясо у одного из мясников, потому что старик «неправильно» вел себя во время войны, или сигареты у женщины, которая была любовницей немца. Мы не знали, были ли обвинения справедливыми. Но все равно избегали этих людей, как будто их запятнанное прошлое заразно.
Во всяком случае, обаятельный господин Венховен, насколько я помню, не вел среди нас нацистскую пропаганду. Но когда социалистический телевизионный канал (столпы шатались, но еще не падали) показал программу об «эксцессах», допущенных голландскими солдатами в их тщетной, но кровавой попытке подавить борьбу индонезийцев за независимость, наш учитель не смог сдержать гнева. На следующее утро в классе он возмущался создателями программы: «Эти красные предатели…» Венховен был не совсем обычным человеком, но далеко не единственным, кто отреагировал подобным образом. Это было в 1969 году, через пять лет после показа программы Zo is het и появления прово.
С другой стороны, там, где выросли мы с Тео ван Гогом, все происходило с опозданием. Прово были амстердамским феноменом. Харри Мулиш, известный писатель, автор книги о прово, даже назвал это амстердамским восстанием против провинций. В то время как длинноволосые парни в белых джинсах атаковали памятник ван Хётса, парижские студенты строили баррикады на левом берегу Сены, в Праге началась «Пражская весна», и везде, от Лондона до Токио, выступали против войны во Вьетнаме, мы тоже провели демонстрацию на нашем школьном дворе. Директор школы, весьма консервативный господин, тщательно все продумав и посоветовавшись с родителями учеников, решил, что принятое в девятнадцатом веке написание названия нашей школы надо изменить на современный лад. Вместо Nederlandsch Lyceum теперь следовало писать Nederlands Lyceum. Для нас, учеников почтенного учебного заведения, это был слишком радикальный шаг. И мы твердо стояли на своем. В блейзерах, жемчугах и шейных платках «Гермес», мы кричали с отчаянным вызовом: Nederlandsch, Nederlandsch, S-C-H… S-C-H… S-C-H!
И все же отпечаток войны лежал на всем. То есть на всем, кроме наших уроков истории. А возможно, и на них – из-за того, что оставалось недосказанным. Война находила отражение не только в абсурдных оскорблениях авторов злопыхательских писем. Прово испытывали на себе ее влияние, как и другие диссиденты в стране «регентов». Амстердамом управлял муниципалитет, большинство в котором составляли славные социал-демократы. Мэр, занимавшийся подготовкой королевской свадьбы, был членом PvdA. Но когда амстердамские полицейские врезались с дубинками в толпу демонстрантов, над ними издевались, называя «оранжевым СС» или, как выразился Харри Мулиш, «гестапо в деревянных башмаках». Клауса фон Амсберга, будущего принца, человека, известного своими либеральными взглядами, молодые бунтари встречали криками «Клаусвенцим».
Казалось, что послевоенное поколение торопится компенсировать пассивность родителей. Сыновья и дочери тех, кто не смог помешать розыску ста тысяч обреченных на смерть евреев, боролись теперь с новыми диктаторами: «оранжевым СС», «гестапо в деревянных башмаках» и немецким дипломатом, который ребенком вступил в гитлерюгенд. В этой запоздалой демонстрации сопротивления было что-то жалкое, но она о многом говорила. Страна Анны Франк не примирилась со своим недавним и трагическим прошлым, будь то немецкая оккупация или события в Индонезии. Высказывания о том, что «регентов», правящих Нидерландами, не говоря уже об Амстердаме, можно сравнить с нацистами, были типичным явлением. Это было вдвойне неуместно, потому что использование оккупации в качестве аргумента вело к искажению фактов, умаляя не только историческую вину, но и храбрость тех, кто рисковал своей жизнью, чтобы помочь незнакомым людям.
3
Как-то раз в субботу в начале 1990-х мой друг Ханс раздобыл два билета на футбольный матч между «Аяксом» и «Фейеноордом» на старом Олимпийском стадионе в Амстердаме. Это событие всегда было сопряжено с эмоциями толпы и даже насилием. Амстердам против Роттердама, столица против «крестьян», город искусств и культуры против города честных тружеников, бывший еврейский город Мокум против соли голландской земли. На подобных клише основано соперничество этих городов.
Поддержка футбольных болельщиков часто имеет этнические корни. Во многих европейских столицах – в Берлине, Будапеште, Лондоне, Вене – есть клубы, за которые когда-то болели евреи, и с этим наследием трудно расстаться, даже когда для него больше нет реальных оснований. До войны среди членов футбольного клуба «Аякс» было довольно много евреев, но большинство из них погибло. После войны за «Аякс» играло несколько футболистов-евреев, но не так много, чтобы это имело значение. Тем не менее так же, как в послевоенном Амстердаме было несколько мэров-евреев, среди владельцев «Аякса» были евреи, по крайней мере в течение какого-то времени. Фантом Мокума все еще витает над городом, и, как ни странно, на футбольном стадионе он получил новое право на жизнь.
После прово и первых критических дискуссий о холокосте в некоторых голландских кругах стало модно быть евреем. По крайней мере, до Октябрьской войны 1973 года многие восхищались Израилем. И израильтянам согревал сердца миф о храбрых голландцах, поддержавших евреев в самый трудный час, об отважных амстердамских рабочих, которые одни во всей оккупированной Европе объявили забастовку в знак протеста против депортации евреев. Забастовка действительно состоялась, в феврале 1941 года. Это вдохновляло, хотя и не принесло пользы. Спустя десятилетия, когда люди предпочитали вообще не думать о прошлом, это все еще высекало искру гордости.
Эта искра стала частью загадки великой команды «Аякс» 1970-х годов. Что-то в раскованности их игры, в размашистости их «тотального футбола» приписывалось мифу о Мокуме. Болельщики городов-соперников почувствовали это и стали называть «Аякс» «евреями» или даже «паршивыми евреями», «несчастными евреями», «грязными евреями». Подобные ругательства практически никак не связаны с происхождением или с войной. Если ты болельщик «еврейского клуба», то ты «еврей». Дальше – больше. Чем громче болельщики из Роттердама, Утрехта или Гааги кричали «Евреи!», тем чаще вспоминали о Мокуме, а следовательно, и об Израиле. В 1980-е годы болельщики «Аякса» приходили на стадион со звездами Давида и израильским флагом.
Когда мы с Хансом пришли на Олимпийский стадион, нам стало ясно, что произошла ужасная ошибка. Ханс был болельщиком «Аякса», но по какому-то недоразумению наши места оказались в центре сектора болельщиков «Фейеноорда». Это означало, что нам лучше не высовываться. У входа на стадион нарастало напряжение. Конные полицейские наводили порядок среди болельщиков с помощью дубинок. Тысячам мужчин, возбужденных от пива, которое они пили с раннего утра, пришлось протискиваться в одни-единственные узкие ворота. «Евреи проклятые!» – кричали они, направляясь к трибунам.
«Евреи проклятые!» – кричали они каждый раз, когда игрок «Аякса» касался мяча, даже если он был чернокожим суринамцем. «Чертов еврей!» – кричали они, когда белокурый рефери из северной провинции Фрисландия фиксировал нарушение правил игроком «Фейеноорда». А потом я впервые услышал зловещее шипение сотен, а может быть, тысяч смоченных пивом ртов. Я не мог понять, что это значит, пока Ханс не объяснил мне. Звук стал громче – звук вырывающегося из трубы газа. На стадионах в Будапеште игроков команды, принадлежавшей еврейскому бизнесмену, болельщики соперников приветствовали криком: «Поезда в Освенцим готовы!» На Олимпийском стадионе Амстердама болельщики оказались немного изобретательнее.
