Джон Армстронг - Украинский национализм. Факты и исследования
В аргументации мельниковцев основной упор делался, однако, на обязанность членов такой авторитарной организации, как ОУН, соблюдать субординацию в отношениях с руководством. Как уже отмечалось, характер Мельника и его взгляды не способствовали этому. Тем не менее партийные органы воздавали все больше хвалы лидеру, и все чаще разгорались теоретические дискуссии о природе его позиции[123]. Главной проблемой для любой авторитарной организации является установление легитимности ее лидера. Если сомнения в лидерстве нельзя подавить силой, нужно обратиться за благословением к фигуре из прошлого, которой поклоняются все. Поэтому непрестанно повторялось, что Коновалец назначил Мельника своим преемником и что Мельник созвал римский съезд во исполнение долгосрочных указаний убитого лидера[124]. Подвергались резкому осуждению «называющие себя националистами», но «впадающие в либерально-демократические грехи» личного неподчинения руководству и партийных интриг[125]. Несколько позже, подчеркивая воинский долг членов ОУН соблюдать дисциплину, один из представителей «законной» группы заявил, что исключение из организации означает «моральную смерть».[126]
Однако оставалась еще одна область, в которой развертывалась борьба за власть. Отмечалось, что почти все влиятельные старые члены организации отвергли предложения бандеровской группировки к союзу. Было одно исключение – Ярый. У этого натурализовавшегося украинца одно время были разногласия с Мельником по поводу, как говорят, финансовой отчетности, а также разногласия, вызванные его стремлением высвободиться из-под контроля Мельника в переговорах с немцами[127]. В появлении нового центра Ярый, очевидно, увидел возможность уйти от подчинения тем, кого считал эмигрантским сборищем, безнадежно сбившимся с пути к реальной цели.
Он полностью порвал со старым Проводом и перевел свои ценные контакты на «край», в молодой энергии которого увидел единственную надежду на развитие сил освобождения[128]. Но, поступив так, он восстановил многих против нового движения, поскольку казалось странным, что только иностранец присоединился к бандеровской группировке. Почти с самого начала это обстоятельство способствовало появлению подозрений, что именно внешние силы – Советский Союз, а также Германия – инспирировали бунт, чтобы ослабить националистическое движение[129]. Был ли Ярый простым орудием абвера или старался использовать немцев, чтобы достичь целей националистов, сказать трудно; но представляется почти точным, что слухи о его связях с коммунистами беспочвенны.
Такие подозрения, однако, не помешали краевой группе продолжать формирование своей организации. Как будет показано далее, сильная нелегальная сеть сохранялась и в оккупированной Советским Союзом Галиции, руководил ею взбунтовавшийся Провод. В генерал-губернаторстве был отмечен также значительный прогресс. В марте 1941 года в Кракове была созвана генеральная конференция ОУН-Б(андеровцев) – в противовес римской – «Второй съезд ОУН»[130]. К этому времени значительная часть молодого поколения националистов включилась в новое движение, и уже начали появляться его ответвления. С одной стороны, «активисты» – Бандера и его первый помощник Стецко – полностью сохраняли контроль над организационной структурой. Им всеми силами помогал Мыкола Лебедь, один из первых краевых лидеров, который был теперь утвержден третьим в команде. Лебедь взялся за организацию службы безпеки (СБ) – службы безопасности. ОУН-Б было необходимо иметь свою тайную полицию подобно всем организациям, будь они в подполье или при власти, которые требуют монолитного подчинения лидеру и не щепетильны в выборе средств. В Лебеде – маленьком, спокойном, но решительном и жестком – СБ нашла довольно квалифицированного руководителя, впоследствии снискавшего – себе и возглавляемой им организации – дурную славу благодаря своей жестокости.
Очевидно, несколько поодаль от ведущей группы стояло множество молодых людей, которых в организации прежде всего привлекала военная сторона. Они еще не пользовались влиянием, но их наиболее типичному представителю, Роману Шухевичу, предстояло позже быстро пойти вверх. Еще дальше от руководящего ядра стояла группа, чьи цели включали в себя и социальные, как и национальные, аспекты желанной революции. Их лидером был Иван Митрынга, сын галицкого крестьянина, который был назначен Коновальцем специальным «референтом» по социальным вопросам. Он и его коллеги были слишком неприметны, чтобы обеспечить себе место у руля организации, но есть мнение, что они все же имели влияние на формирование платформы организации. Их программа, повторяя «волюнтаристские» элементы – упор на волю, действие, дисциплину, презрение к здравому рассудку и «националистическому» элементу верховенства нации (согласно декалогу движения, его члены, как было сказано, должны были ставить интересы украинской нации превыше всего), – давала некоторое место размышлениям о социальных вопросах. В то время как коммунистическая система отвергалась, осуждался и либеральный капитализм, а некий слабо очерченный социализм приветствовался.[131]
В то время как самую сильную украинскую партию разрывал фракционный конфликт, ее члены, наряду с членами менее авторитарных группировок, пытались поддерживать остатки независимой жизни в областях, полученных Советским Союзом. Галиция, реальная база организованного украинского национализма, перешла под коммунистический контроль в сентябре 1939 года. Поначалу лидеры легальных партий, похоже, не понимали всей значимости этой перемены. Большинство из них выросло при относительно толерантном австрийском режиме и даже под властью Польши было способно занимать позицию напряженного сотрудничества с властями. Значительное число чувствовало или по крайней мере надеялось, что подобное возможно и при советском режиме. Следует подчеркнуть, что эти люди были решительными антикоммунистами; большинство из них боролось с коммунизмом, когда он представлял собой весомую силу в Галиции двадцатых годов. Но коммунисты того времени, делавшие ставку на украинский национализм и не имевшие еще законченной тоталитарной доктрины, представляли собой совершенно иного противника, чем та коммунистическая партия, которая правила Советским государством в 1939 году.
22 сентября, когда советские войска подходили ко Львову, восьмидесятилетний Константин Левицкий, когда-то руководитель западноукраинской республики, начал формирование украинского непартийного комитета для ведения дел с оккупантами. С помощью доктора Степана Барана, видного лидера УНДО, из описаний событий которого можно узнать подробности этого эпизода украинской истории, удалось собрать приблизительно двадцать местных лидеров. Группа выбрала делегацию из семи человек для установления контактов с Красной армией. За два дня до этого они смогли получить аудиенцию у генерала Иванова, советского командующего, который вежливо принял их, но препроводил к некоему Мищенко, «директору по гражданским делам Западного фронта»[132]. Тот произнес несколько добрых слов на хорошем украинском; он обещал, что не будет никаких преследований, и все имевшее место до советской оккупации будет предано забвению. Эмиссары, особенно интересовавшиеся гарантиями безопасности культурного общества «Просвита» и грекокатолической церкви, были направлены Мищенко к специальным лицам, в ведении которых находились эти вопросы.
Пожилой Левицкий вернулся домой с ощущением, что миссия по налаживанию связей с новым оккупантом удалась. Но его более осторожный помощник, доктор Баран, в качестве директора самой крупной украинской газеты «Дило» направился к издателю газеты «Новый час» Зенону Пеленскому, чтобы обсудить с ним и А.Т. Чеканюком, главой нового учреждения по делам печати, вопросы, связанные с продолжением украинской журналистской деятельности[133]. И тут стало ясно, что на самом деле означает советское вторжение. Чеканюк уже был включен в редакцию «Дила» и, очевидно, хорошо ознакомился с позицией и прошлым своих просителей. Он сообщил им о приехавшем коллективе из двадцати советских журналистов, которые начали подготовку к выходу преемницы «Дила» – коммунистической «Вильна Украина», и недвусмысленно дал понять своим «гостям», что их талантам может быть найдено применение, если направить их в правильное русло, руководство же прессой остается полностью в руках коммунистов.[134]
В течение недели несколько ведущих фигур местной украинской общины, включая Константина Левицкого и секретаря представительского комитета Ивана Нымчука, были арестованы. Какое-то время, однако, членов делегации, посетившей советский штаб, не трогали, и несколько человек сумели убежать на оккупированную немцами территорию[135]. Лидеры УНДО также были арестованы; доктор Дмытро Левицкий, глава партии и украинской делегации в Польском сейме, – 28 сентября, в это же время арестовали и его наиболее видных коллег. Арестованных лидеров направили в Москву, – как считают, в печально известную тюрьму на Лубянке, – и ни о ком из них, за редким исключением, с тех пор никто не слышал[136]. Коммунисты, избавившись от основных националистических политических деятелей, приступили к созданию собственной политической организации в Галиции и на Волыни. Даже официальная советская версия гласит, что сформировать «народное одобрение» по поводу присоединения оккупированных земель к Советскому Союзу удалось в минимальные сроки. «Украинский национальный конгресс» (так автор именует то, что по-украински называлось «Народни Зборі Західной України». – Примеч. пер), «избранный» сразу после советского вторжения, собрался 26 октября; 1 ноября председатель пленарного комитета М.И. Панчишин направил просьбу о вхождении в Украинскую Советскую Республику; 15 ноября Верховная рада (Верховный совет) одобрила просьбу, и таким образом восток и запад Украины «соединились».[137]
