Джавахарлал Неру - Открытие Индии
Однако этот обзор не является полным и вполне правильным. Если бы существовал лишь ^длительный и непрерывный период омертвения и застоя, это могло бы иметь своим результатом полный разрыв с прошлым, гибель целой эпохи и возникновение чего-то нового на ее обломках. Но такого разрыва не произошло, и налицо определенная преемственность. Время от времени наблюдались также периоды возрождения, иногда длительные и блестящие. И неизменно видны попытки понять новое, приспособить его и привести в гармонию со старым или, по крайней мере, с теми чертами старого, которые считались заслуживающими того, чтобы их сохранить. Часто это старое сохраняет лишь внешнюю форму, являясь неким символом, в то цремя как внутреннее его содержание меняется. Однако что-то существенное, что-то живое продолжает оставаться, какой-то стимул, побуждающий людей двигаться в не совсем для них ясном направлении. И неизменно остается стремление к синтезу между старым и новым. Именно этот стимул и это стремление заставляли индийцев двигаться вперед и позволили им усвоить новые идеи, сохранив в то же время многое от старого. Существует ли такая вещь, как видение Индии, переходящее из поколения в поколение, яркое и полное жизни, но временами низведенное до бормотаний неспокойного сна,— этого я не знаю. У каждого народа и каждой нации имеется нечто вроде такой легенды или веры в ее историческую роль и, быть может, в каждом случае в этом есть какая-то доля правды. Будучи индийцем, я сам испытал на себе влияние этой действительной или легендарной веры в роль Индии, и я думаю, что все то, что оказывало непрерывное воздействие на сотни поколений, должно было черпать свою неизменную жизненную энергию из какого-то глубокого источника силы и обладало способностью обновлять эту жизненную энергию из века в век.
Существовал ли такой источник силы? И если да, то что с ним случилось — высох ли он, или же он имел какие-то скрытые ключи, которые его питали? И как обстоит дело сегодня? Существуют ли еще какие-нибудь родники, которые могли бы освежить нас и придать нам силы? Мы являемся древним народом или, вернее, причудливым смешением многих народов, и история нашего народа восходит своими истоками к заре истории. Быть может, наша пора расцвета уже миновала и мы переживаем сейчас поздний, близящийся к закату период своего существования, влача свои дни, как старцы, неподвижные, утратившие жизненную силу и творческий дух и больше всего на свете жаждущие покоя и сна?
Ни один народ, ни одна раса не остаются неизменными. Они непрерывно смешиваются с другими народами и расами и постепенно изменяются. Они могут казаться почти умирающими, а затем вновь воспрянуть как новый народ или как разновидность старого. Между прежним и новым народом может быть полный разрыв, но они могут быть и связаны важнейшими узами мысли и представлений.
История знает многочисленные примеры постепенного исчезновения или внезапной гибели старых и прочных цивилизаций, место которых занимали новые, полные жизни культуры. Существует ли какая-то жизненная энергия, какой-то внутренний источник силы, сообщающий жизнь цивилизации и народу, без которого тщетны все их усилия, подобно напрасным стараниям старика изображать из себя юношу?
Из всех народов современного мира я обнаружил эту жизненную энергию, в основном, у трех — американцев, русских и китайцев,— странное сочетание! Американцы, хотя они и связаны своими корнями со Старым светом, являются новым народом, ничем не скованным и свободным от бремени и от всех обычаев и традиций старых рас, так что их бьющая через край жизненная энергия вполне понятна. То же самое можно сказать о канадцах, австралийцах и новозеландцах. Все они в значительной мере отрезаны от Старого света и воспринимают жизнь во всей ее новизне.
Русские не являются новым народом. Однако они пережили полный, подобный смерти, разрыв со старым, после чего они заново перевоплотились. Подобных примеров история до сих пор не знала. Они вновь стали молодыми и обладают поистине удивительной энергией и жизненной силой. Они пытаются отыскать некоторые из своих старых корней, но, тем не менее, практически Зто новый народ, новая раса и новая цивилизация.
Пример русских показывает, что народ может вдохнуть в себя новую жизнь л стать снова молодым, если он готов уплатить за это необходимую цену и дать выход энергии и силе, таящимся в массах. Быть может, эта война, при всех ее ужасах и безобразии, приведет к омоложению и других народов — тех, которым удастся избежать гибели.
Китайцы стоят особняком среди других. Они не являются новой расой и они не пережили такой коренной ломки, какая выпала на долю России. Семь лет жестокой войны, несомненно, должны были изменить и изменили их. В какой мере это изменение является результатом войны, или каких-нибудь более постоянных факторов, или же следствием того и другого, я не знаю, но жизнеспособность китайского народа меня поражает. Я не могу себе представить, чтобы народ, наделенный такой огромной силой, мог погибнуть.
Нечто подобное этой жизнеспособности, которую я видел в Китае, я по временам замечал также в индийском народе. Это бывало не всегда, да к тому же мне трудно в данном случае быть объективным. Быть может, мои желания заставляют меня видеть то, чего нет в действительности. Но, блуждая среди индийского народа, я всегда искал именно этого. Если индийский народ обладает этой жизнеспособностью, тогда можно не тревожиться, он еще покажет себя. Если же он ею совершенно не обладает, тогда все наши политические усилия, все наши понукания тщетны и не уведут нас далеко. Я не был заинтересован в установлении такого политического порядка, который позволял бы нашему народу жить более или менее прежней жизнью, разве лишь немного получше. Я почувствовал, что он обладает огромным запасом скрытой энергии и таланта, которым я хотел дать простор, чтобы народ наш снова почувствовал себя молодым и полным жизни. Индия, такая, какою она создана, не может играть в мире второстепенную роль. Она будет значить либо очень много, либо ничего не будет значить. Никакая средняя роль меня не привлекала, да я и не считал возможной какую-либо промежуточную позицию.
В представлении моем и представлении многих других в основе борьбы за независимость Индии, развертывавшейся на протяжении последней четверти века, и всех наших столкновений с английскими властями лежало стремление возродить Индию. Мы считали, что, действуя, добровольно идя на страдания и жертвы, на риск и опасности, отказываясь склониться перед тем, что мы считали дурным и несправедливым, мы оживим дух Индии и пробудим ее от долгого сна. Хотя мы вели непрерывную борьбу с английскими властями в Индии, наши взоры были всегда обращены к нашему народу. Любые политические успехи имели цену лишь постольку, поскольку они содействовали достижению нашей основной цели. Постоянно руководствуясь этим стремлением, мы часто поступали так, как не поступил бы ни один политик, действующий только в узкой сфере политики, и критики за границей и в Индии удивлялись безрассудности и прямолинейности наших действий. Действительно ли мы поступали глупо, или нет, решат будущие историки. Мы метили высоко и глядели далеко вперед. Быть может, часто мы и поступали глупо с точки зрения оппортунистической политики, но мы никогда не забывали о том, что главной нашей целью было поднять общий уровень жизни индийского народа — психологический и духовный, а также, разумеется, политический и экономический. Возрождения этой подлинной внутренней силы народа мы и добивались, зная, что все остальное неизбежно придет само собой. Нам надо было искоренить складывавшееся на протяжении поколений постыдное раболепие и робкую покорность перед высокомерными чужеземными властителями.
В ПОИСКАХ ИНДИИ
Хотя книги, памятники старины и культурные достижения прошлого помогали составить некоторое представление об Индии, они меня не удовлетворяли и не давали ответа на волновавшие меня вопросы. Да они и не могли дать ответа, ибо относились к прошлому; я же хотел знать, существует ли какая-либо действительная связь между этим прошлым и настоящим. Для меня и для многих подобных мне людей настоящее представляло собой причудливую смесь средневековья, ужасающей бедности и нищеты и несколько поверхностного модернизма средних классов. Я не был поклонником своего класса или рода, и все же я неизбежно обращался к этому классу за руководством в борьбе за освобождение Индии. Этот класс — буржуазия — чувствовал себя скованным и ограниченным в действиях. Он хотел расти ж развиваться. Лишенный в условиях британского владычества такой возможности, он проникся духом бунтарства против этого владычества, однако этот дух не был направлен против системы, которая давила нас. Он пытался сохранить ее-и овладеть &ю, вытеснив англичан. Наша буржуазия в слишком большой степени была порождением этой самой системы, чтобы бросить ей вызов и добиваться ее уничтожения.
