Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4
Гюллинг принимал участие в некоторых крупных коммерческих предприятиях, в том числе и в разработке залежей руды в Сибири, где главными акционерами состояли А. Ф. Трепов и его брат В. Ф. Трепов, затем в акционерном обществе по эксплоатации Мурмана и служил также в администрации финляндских жел. дорог. Часто наезжая из Гельсингфорса, он имел в Петрограде свою контору и особую квартиру. В. М. Скворцов знал Гюллинга по каким-то коммерческим делам давно, бывал у него в Финляндии в имении и отзывался мне о нем с лучшей стороны. Я, вместе с Скворцовым, несколько раз был на квартире у Гюллинга во время приглашения им Распутина на обеды. В связи с этим, Гюллинг, вместе со своим секретарем Ворониным и с приятелями своими двумя офицерами, из которых один с георгиевским офицерским крестом, был также уроженец Финляндии и на той же, как и Гюллинг, почве познакомился с Распутиным через жениха его старшей дочери Папхадзе, были арестованы на следующий день после убийства Распутина, так как в начале розысков у ген. Глобачева возникли некоторые предположения, основанные на сходстве с Ворониным лица, которое приходило к Распутину с предложением сблизить его с А. Ф. Треповым, и с которым Распутин выехал из дома в ночь своего убийства. Когда мне об этом передал по телефону из квартиры Распутина ген. Глобачев, расспрашивая меня о Воронине, то я постарался уверить его в неосновательности его подозрения, которое могло направить следствие по ложному пути. Все эти лица на другой день после похорон Распутина были выпущены на свободу, причем у Воронина был найден при обыске черновик несостоявшегося договора с Распутиным об обязательстве уплаты последнему около миллиона рублей в случае проведения Распутиным какого-то большого подряда на армию, в чем, путем своего влияния на Распутина, должен был оказать содействие Воронину офицер Папхадзе, также получавший за это значительный куртаж, после чего Гюллинг разошелся с Ворониным. Об этом мне затем говорил ген. Глобачев. Представленная Гюллингом Вырубовой записка, с которой я и Скворцов были Гюллингом ознакомлены, отражавшая в себе желание возвращения к политике Герарда по управлению Финляндией, была передана Вырубовой государю, как мне потом говорил, со слов Вырубовой, Гюллинг, но реальных последствий не принесла, так как А. А. Кон, будучи осведомлен об этом через Распутина, сообщил об этом, как он мне сам потом передавал, Ф. А. Зейну, и последний снова сблизился с Дейтрихом и Бородкиным, был с докладом у государя, и, заручившись поддержкой статс-секретаря княжества финляндского, этим путем снова отодвинул вопрос о своем уходе в государственный совет, как раньше предполагалось, на одну из финляндских вакансий.
Что касается Гондатти, то еще во время моего нахождения на посту товарища министра внутренних дел, бывший в ту пору министром иностранных дел Сазонов, как в совете министров, так и в своих письмах министру внутренних дел все время настойчиво обвинял Гондатти в неправильной его политике в отношении Китая в смысле тяжелых ограничений, которые ставил Гондатти для китайцев, желавших отправиться на заработки в Россию. В таком же направлении возводил обвинение на Гондатти и кн. Шаховской, желавший привлечь рабочую силу китайцев на наши предприятия по разработке золота на Лене и каменного угля в Донецком районе. Но популярность Гондатти, представленные им объяснения, подтверждавшие имевшиеся еще и при мне данные о сильном влиянии Германии в Китае, а затем личное знакомство с ним Протопопова отодвинули вопрос о назначении Гондатти в государственный совет.
Затем приезд в Петроград иркутского генерал-губернатора Пильца, совпавший с уходом кн. Волконского из министерства внутренних дел, опять пробудил мои надежды на получение этого генерал-губернаторства, так как я предполагал, что Протопопов, предоставив Пильцу снова должность товарища министра с исходатайствованием ему звания члена государственного совета, тем самым использует, в необходимых для себя выгодах, укрепившиеся связи Пильца с царскою ставкою. Но когда я по этому поводу заговорил с Протопоповым, то я увидел, что он в приезде Пильца усмотрел желание последнего напомнить о себе, как о кандидате на пост министра внутренних дел, и поэтому, как мне намекнул сам Протопопов, он постарался рассеять иллюзии Пильца путем устройства ему ничего не обещающей аудиенции у государя и ускорения, под видом служебной необходимости, обратного его возвращения в Иркутск.
Единственное предложение, которое мне сделал в начале своего управления министерством Протопопов, заключалось в принятии обязанностей главноуполномоченного по борьбе с дороговизной, причем он просил меня выработать соответствующее положение и инструкцию. Тогда я, с разрешения Протопопова, пригласил к себе В. В. Ковалевского, заведовавшего сельско-хозяйственной продовольственной частью и, в присутствии кн. А. А. Ширинского-Шихматова, намеченного Протопоповым к сотрудничеству со мною в этом деле, узнал от Ковалевского во всех подробностях о роли министерства внутренних дел в этом вопросе, историю борьбы в этом направлении Протопопова с гр. А. А. Бобринским и отношение общественных кругов и Государственной Думы к предположению о передаче в ведение министерства внутренних дел всего дела снабжения армии и населения продуктами первой необходимости. Поговорив, затем, по этому поводу с министром юстиции А. А. Макаровым, в целях выяснения себе точки зрения по этому предмету и с приехавшим в ту пору в Петроград на съезд уполномоченных министерства земледелия С. Н. Гербелем, я составив Протопопову проект положения и наказа для главноуполномоченных, отправил их ему при письме с мотивированным отказом от принятия этого предложения, в целесообразность которого я не верил.
Находясь потом в своей служебной командировке на Кавказе, я прочел в «Русском Слове» небольшую заметку о посещении Протопопова выборными представителями от Государственной Думы по вопросу о программе его ближайших начинаний в области внутренней политики, где, между прочим, упоминалось, что он рассеял опасения депутатов Керенского и гр. Капниста[*] по поводу проникших в печать слухов о приглашении к сотрудничеству с ним ген. Курлова и меня. Из этого я понял, что он своею видимою неискренностью не мог не возбудить к себе недоверия со стороны влиятельных представителей Государственной Думы и лично в отношении себя увидел, насколько я мало его знал. Поэтому я, по приезде в Петроград, к нему не заходил до той поры, пока мне не удалось встретиться с ним у шталмейстера Н. Ф. Бурдукова и высказать ему наедине о нанесенной мне обиде своим разговором обо мне с уполномоченными депутатами. В ответ на это Протопопов постарался уверить меня в своем неизменившемся доброжелательном отношении ко мне и указал, что в газетах вся его беседа с депутатами передана неточно, в доказательство чего он привел мне свое отношение к Курлову, на которого он еще до своего разговора с депутатами высочайшим указом возложил исполнение должности товарища министра внутренних дел.
2.
[Отношение Протопопова к Курлову. Протопопов в последние дни жизни Распутина. Неоправдавшаяся надежда Курлова на получение должности командира корпуса жандармов. Роль Протопопова в инциденте празднования юбилея жандармского эскадрона. Упрочившееся положение Протопопова после смерти Распутина. Роль Воскобойниковой. Заботы Вырубовой о семье Распутина и о лицах, пользовавшихся его расположением. Отношение Протопопова к монархическим организациям. Марков 2-й, Замысловский, Орлов. Записка Белецкого по разным вопросам государственного управления. Нерешительность Протопопова в делах государственной важности].
А. Д. Протопопов заявил мне, что указ о назначении Курлова он не опубликовал[*] не потому, что хотел замаскировать, в виду одиозности имени Курлова, факт его обратного возвращения к активной деятельности по министерству внутренних дел, а единственно лишь вследствие данного ему по этому поводу совета министром юстиции Макаровым, во избежание излишних разговоров, связанных с именем Курлова, которого он, Протопопов, знает, любит и ценит еще с кавалерийского училища и с совместного прохождения службы в конном полку и в юридической академии[*]. Пример этот еще больше убедил меня в том, что он даже в личных своих отношениях, как и своей политической деятельности, не способен проявлять открыто своих твердых намерений, сохраняя во всем себе[*] печать двуликого Януса.
Это впечатление о Протопопове я вынес несколько ранее, чем Курлов, который только в конце декабря 1916 г. пришел к этому выводу, несмотря на свою продолжительную с юных лет дружбу с Протопоповым. Как мне передавал ген. Комиссаров, заходивший, по моей просьбе, повременам к Курлову, чтобы узнать у него те или другие политические новости, отражавшие в себе начинания Протопопова, Курлов был недоволен отношением к себе Протопопова и всецело приписывал его нерешительности неопубликование указа о своем назначении, а также и то, что Протопопов не рискнул отстоять его во мнении о нем императрицы, в чем он, Курлов, убедился из далеко не милостивого приема, оказанного ему императрицей в течение не более 5 минут, причем государыня принимала его стоя, тогда как директор департамента полиции А. Т. Васильев, благодаря предварительной о нем рекомендации со стороны Протопопова, был принят ее величеством особо милостиво в получасовой аудиенции и был удостоен приглашением беседовать с государыней, сидя в кресле. Лично я был у Курлова единственный только раз за время управления Протопопова министерством внутренних дел в начале декабря 1916 г., с просьбой о предоставлении штатной должности вице-директора департамента полиции чиновнику особых поручений IV класса при министре внутренних дел П. М. Руткевичу, руководившему общим (но не политическим) отделом департамента, для которого закрепление за ним штатной должности имело большое значение в пенсионном отношении, в виду намеченного им выхода в отставку. Несмотря на мою просьбу, должность эта была предоставлена А. Т. Васильевым не Руткевичу, а М. К. Броецкому[*], заступившему место И. К. Смирнова, ушедшего, благодаря давнишнему хорошему отношению к нему семьи А. А. Макарова, в состав прокурорского надзора петроградской судебной палаты. В разговоре с П. Г. Курловым я, чтобы рассеять у него какие-либо опасения в отношении моих домогательств обратного возвращения на должность товарища министра внутренних дел, откровенно ему высказал о тех неоправдавшихся надеждах, которые я возлагал на Протопопова; в ответ на это я, неожиданно для себя, услышал от Курлова заявление, полное горечи, о разочаровании в Протопопове, который, несмотря на свои дружеские отношения с ним, поступился ими в угоду общественному мнению и не решается ныне предоставить ему должность не товарища министра внутренних дел, от которой он рад отказаться, после поднятого около этого вопроса шума, а командира корпуса жандармов; в виду этого, как передал мне Курлов, он заявил уже Протопопову о своей просьбе устроить ему производство в генералы-от-кавалерии с увольнением в отставку и с назначением ему по особому высочайшему повелению и в исключительном порядке пенсии, в размере 10 тыс. руб. При этом Курлов мне сообщил, что в последнее время Протопопов, видимо, чувствуя свою неловкость в отношении его, стал избегать частых свиданий с ним, тогда как до этого он не только ничего не скрывал от него, П. Г. Курлова, но не предпринимал ни одного решения, не посоветовавшись с ним. Это мне во многом напомнило мою пору совместной службы с А. Н. Хвостовым, что я и высказал П. Г. Курлову; сходство положений заключалось даже и в том, что Протопопов, чтобы избежать приема просителей, имевших к министру письма от Распутина, сделал из Курлова так же, как Хвостов из меня, свой в этом отношении громоотвод с тою только разницей, что Протопопов установил свои регулярные и очень частые разговоры по телефону с Распутиным, по нескольку раз в день, а перед смертью Распутина почти ежедневные свидания с ним то на квартире Бадмаева, на Литейном проспекте, приезжая к Бадмаеву под видом пациента, то, если ему необходимо было поговорить в более интимной обстановке, чтобы не знали даже о существе разговоров ни Бадмаев, ни Курлов, то приезжал[*] к Распутину на его квартиру на Гороховой после 10 часов вечера, под фамилией (если не ошибаюсь) Куницына (для записей в филерном дневнике). При этом, в последнее время, желая пресечь начавшиеся по этому поводу филерами разговоры, которые могли проникнуть потом и в общество, Протопопов распорядился, чтобы после 10 ч. вечера филеры были снимаемы с дежурства, а Распутин в дни его приезда к нему удалял к этому времени даже близких лиц, в том числе и Симановича.