Николай Полудень - Есть такой фронт
«Где он сейчас, хлопотливый, преждевременно поседевший товарищ Земляной? — подумал Владимир, возвращаясь из очередной прогулки по Высокому Замку. — Может, сидит сейчас в низенькой, покосившейся от времени, продуваемой ветрами хате, на околице Трудовача и вместе с секретарем сельского Совета думает думу?» Дошли до Владимира слухи, что в селе создана инициативная группа для организации колхоза. Подали заявления Дмитрий Болюбаш, Дмитрий Дикало, Павел Мокрый, Екатерина Болюбаш, Анна Мокрая… Хорошие люди — смелые, трудолюбивые, крепкие. Поняли они, что в колхозе — большая сила. От такой силы и схроны взлетят в воздух, как от взрывчатки.
Секретарь сельсовета — отец Владимира. Секретарь райкома никогда не упустит случая посоветоваться с ним. Мыслителями, сельскими философами величает Земляной отцовых ровесников-единомышленников.
На высокое и почетное звание мыслителя, сельского философа Володя не претендовал. «А отцовским сыном, его единомышленником все-таки стану, плечом к плечу буду шагать с ним по жизни, неотступно идти по его стопам», — с такими думами парнишка почти на ходу вскочил в вагон «двенадцатки».
От яркого света прищурил глаза. А когда вновь открыл, увидел беззаботную, веселую стайку девчат. Они о чем-то переговаривались, громко смеялись. Приветливыми казались и остальные пассажиры трамвая. «А те, в лесу, позарывались в норы, как кроты. Скоро ослепнут… Сами света-солнца не видят и людям его заслоняют. Уже пора честным людям без страха ходить в лес за грибами, по ягоды…» Мысли Владимира оборвал голос кондукторши:
— Улица Суворова. Приехали…
До общежития рукой подать. Владимир приоткрыл широкие двери, проскочил коридор и тотчас же услышал голос дежурной, розовощекой смуглянки:
— Товарищ Иванюк! Танцуйте… Вам письмо…
— Когда-нибудь вместе потанцуем. Вот только экзамены сдадим. Согласны? — взял из рук девушки письмо, а когда отходил от нее, вспомнил, как шутили ребята-«ремесленники», знакомясь с ним на одной из перемен: «Ох и будут за тобой бегать наши девчонки». — «А у меня первый разряд по бегу, не догонят…» — на шутку шуткой отвечал Володя.
…И вот он один в комнате. Ребята куда-то ушли. В клубе сегодня демонстрируется «Чапаев». Владимир видел этот фильм.
Из репродуктора слышался тихий грустный голос:
Під явором спочивала, під явором спочивала,
Із явора листя рвала…
— Не рви, мамо, листя мого, не рви, мамо, листя мого,
Ти ж прокляла сина свого…
Песня напомнила о только что полученном письме. «Наверное, от матери… А я, как тот отщепенец…» — с болью и укором подумал о себе Владимир и разорвал конверт.
«…Осиротели мы теперь, сынок… Отца закатовали ироды, все выспрашивали о тебе… Будто убежал ты с поля боя. Предателя, дезертира, продажную шкуру, говорили, выплодил. Отец зубы стиснул, ничего им не сказал… А товарищу Земляному хорошее о тебе говорил. Верил, что с чистой совестью возвратишься ты в родной дом».
Слез не было на светло-серых глазах Владимира. Только что-то терпкое, как недоспелая груша, подкатилось к горлу.
А из репродуктора слышался тот самый грустный голос:
Іди, синку, додомоньку, іди, синку, додомоньку…
Я ж зсушила головоньку…
Кабинет секретаря райкома в те дни напоминал штаб войсковой части. Там, где теперь висят карты грунтов, диаграммы роста урожайности в колхозах, висели, прикрытые шторами, топографические карты. На них почти ежедневно изменялись направления красных, синих и зеленых стрел, кое-где они перекрещивались. Немало на картах синих кружочков — это обнаруженные «схроны». Теперь во всех углах кабинета первого секретаря красовались экспонаты самого лучшего в районе льна, наиболее урожайной пшеницы, отборнейших помидор, а в сорок пятом — стояли вороненые автоматы, в ящиках лежали гранаты, а на подоконниках — пулеметные ленты…
Владимир сидел перед широким столом, а секретарь поднялся и начал ходить по кабинету. Хотя на улице стояла по-осеннему теплая погода, Петр Васильевич был в сапогах и в куртке военного образца. Наверное, только что возвратился с поля, с косовицы, а может, подавал снопы в барабан молотилки.
— Так это ты, говоришь, прислал записку в мае? — Остановился перед юношей, спрятав руки за спину, под куртку. — Спасибо. И все же… — печаль пересекла лоб несколькими морщинами, — не удалось уберечь многих товарищей. Погибли от рук подлых бандеровцев работники государственной безопасности и райкома партии товарищи Глузда, Панив, Роспонин, Штахетив, Биленко… В Трудоваче уже нет в живых председателя сельсовета Степана Якубовского, председателя потребительской кооперации Степана Поленяка. А вот совсем недавно… — Петр Васильевич замолчал, подыскивая нужное слово.
— Об отце я знаю… Все знаю… Потому и возвратился. Если верите… — Владимир встал со стула, поправил пояс, вытянулся, — дайте оружие. Кровь за кровь! Они хотели воспитать во мне националистические чувства, а пробудили классовое сознание. С кулаками и поповичами мне не по пути, к какой бы национальности они ни принадлежали. Я ведь мечтал — выучусь на электросварщика, огнем электродов буду расписываться на металлических конструкциях. А выходит, нужен автоматный огонь… Только поверьте. — Володя старался заглянуть прямо в душу Земляного. — Не подведу. Не бойтесь!
— Верю и ничего не боюсь… — Петр Васильевич подошел к нему вплотную, положил обе руки на плечи, слегка притянул паренька к себе. — Верю, как родному сыну. Хотя возможно для тебя это и неубедительно, ведь отец тебе не верил…
— Нет, верил, я знаю… Горячий он у меня был, решительный…
— В тебя пошел, — усмехнулся Петр Васильевич. — Ну, ладно… — Подошел к столу, снял телефонную трубку. — Попросите товарища Антюфеева, чтобы зашел ко мне… — А потом опять к Владимиру: — Ну как, понравился Львов?
Не успел Владимир высказать свое восхищение городом, который бурлит, отстраивается, становится краше с каждым днем, как на пороге кабинета словно вырос молодой смуглолицый офицер в форме капитана органов государственной безопасности.
— Вот, — показал Земляной на Володю, — твое и наше пополнение. Надежное!.. Прошу любить и жаловать: с вашего позволения, боец истребительного отряда Владимир Дмитриевич Иванюк, двадцать шестого года рождения, украинец, образование начальное… Пока не комсомолец. А вообще, — Земляной сменил шутливый тон на серьезный, и, уже обращаясь только к Владимиру, добавил: — Нужно крепко браться за дело. Я был в Трудоваче с секретарем райкома комсомола Михаилом Кухтой, откровенно разговаривали с молодежью… Есть хорошие, очень хорошие хлопцы и девчата. Например, Василий и Дмитрий Болюбаши, Григорий Гаврылив, Андрей Якубовский…
Иванюк знал всех этих ребят, дружил с ними и разделял мнение Петра Васильевича. Только вот как встретят они его в селе? Поверят ли, а может, примут за провокатора?
Из раздумья парня вывел бодрый голос секретаря:
— Хватит на первый раз… Чтобы не испортить кутю медом. Надо, — обратился он к капитану, — накормить парня, дать отоспаться вдоволь… А то ему, наверное, так есть хочется, что аж переночевать негде…
— Переспать-то где найдется, а вот… — капитан чуточку смутился. — А вот насчет поесть…
— Чего-то поищем… Щи да каша — пища наша. Так, кажется, говорят солдаты?
…До зори горел свет в кабинете заместителя начальника райотделения госбезопасности. Над картой склонились две головы: одна с большими залысинами, светловолосая, а другая курчавая и черная как смола.
— Я знаю псевдо нескольких верховодов… Знаю пароль. На карте могу показать некоторые схроны. Давайте завтра двинем на Гологоры, — страстно говорил Владимир. — Там и Волк, и Синица, и Граб.
Капитан слушал возбужденного юношу, смотрел в его усталые глаза и мысленно повторял слова поэта: «Гвозди бы делать из этих людей…»
Не преждевременной и не завышенной ли была такая характеристика? Нет, капитан очень редко ошибался. Верить людям, советоваться с ними, опираться на них — таков закон у чекистов. Это вообще. А в данном, конкретном случае Антюфеев полностью полагался на партийную принципиальность, педагогический такт и отеческие чувства Петра Васильевича Земляного.
Не разочаровала, не вызвала сомнений и первая операция. Она была хорошо продумана, организована, хотя и не принесла желаемых результатов. Знакомой тропой провел Иванюк бойцов истребительного отряда на опушку леса под Гологорами. Одной группе капитан приказал замаскироваться возле гнилого пня, а другой — за кустом терна. Иванюк громко крикнул в подземелье:
— Бросайте оружие! Вы окружены! Вылезайте!
Владимир представил себе Голуба с выщербленными желтыми клыками, за которые можно было взяться руками, как за угол назымка.
