Евгений Гришковец - 151 эпизод ЖЖизни
Мы волновались. По количеству зрителей это наш самый большой концерт в Москве. В клубе нам сказали, что на нас зрителей пришло больше, чем на «Keane». (Я не пытаюсь сравнивать значение, известность и заслуги перед мировой музыкой наших коллективов. Мне даже обидно, что на «Keane» пришло меньше народу. Но так было.) А ещё нам сказали, что у нас очень вежливая и при этом заводная публика. И уж совсем приятно было услышать, что именно на наш концерт пришло рекордное количество красивых барышень и дам. Подчёркиваю: не девчонок школьного и околошкольного возраста, а именно барышень и дам. Это отметили даже охранники. Чертовски приятно. Хотя мы в этом не сомневались, мы-то давно уже знаем нашу публику (улыбка).
Здорово прозвучала песня «Знаю только я», которую мы исполнили без репетиции, в первый раз. Мощную поддержку оказал Борислав Струлёв. Он так радовался возможности с нами сыграть и так хочет работать дальше! Всё это, надеюсь, придаст нам динамики и желания активнее работать над новым альбомом. У меня есть тексты и темы, у Максима Сергеева – новые мелодии, а главное – сильное желание найти для нового альбома свежее звучание.
Как же хорошо дома! Как хорошо!..
2 декабря
Нет нынче ощущения, что наступила зима. Морозы, конечно, придут, где-то они уже лютуют, но в Москве ими и не пахнет. А в Калининграде был сегодня тёплый, сырой, пасмурный и совсем короткий день. Однажды я написал про зимний день: «Зимний день прошёл быстро, как будто перевернули страницу книги без картинок».
Последние дни пребываю в угнетённом настроении. И у этого настроения совсем не погодные и не сезонные причины. Грустное впечатление на меня произвело моё участие в программе «Прожекторперисхилтон», которая должна была выйти в прошедшую субботу, но не вышла по трагическим причинам. Это вполне понятно: как можно обсуждать какие-либо новости, когда главной новостью была трагедия с «Невским экспрессом» на железной дороге между Санкт-Петербургом и Москвой.
Я не без сомнений согласился на участие в программе, но не потому, что она мне не нравится. Я видел пять или шесть выпусков, и это было смешно, а иногда даже остроумно. Я не очень хотел идти потому, что не силён в импровизационных пикировках, да и вообще не шутник. Однажды, в совершенно невинной обстановке, пытался соревноваться в остроумии с Михаилом Шацем, и он меня так уделал, что я зарёкся вступать в подобные соревнования с людьми, прошедшими кавээновскую школу. Это совсем не моё. Но ребята, которые пригласили меня в свою программу, относятся ко мне уважительно, и я был уверен, что ничего обидного точно не будет. Они воспитанные, добрые парни. А с Сашей Цекало мы долго вместе работали.
И всё же после программы у меня осталось тягостное ощущение, которое я никак не мог для себя сформулировать. Что же, собственно, меня задело?..
Ещё год назад, когда много было разговоров о кризисе и о том, что гонорары артистов сильно уменьшились, у кого-то совсем нет ангажемента, сократилось финансирование кино, а многие кино– и телепроекты и вовсе закрыты… Тогда говорили, что кризис полезен, чтобы, так сказать, почистить ряды, а кому-то из зарвавшихся артистов вернуть чувство реальности. Соглашаясь с такими утверждениями, я сказал тогда, что как только кризис закончится, точнее, как только пройдёт страх, а не сам кризис, докризисная вакханалия вернётся, но только в ещё более диком и барском виде.
Сейчас, проехав по стране, я с сожалением убеждаюсь в своей правоте.
Но «на сцену» вышли «новые герои». Я имею в виду тех, кто заказывает музыку. Близятся новогодние праздники, грядут масштабные предновогодние корпоративные концерты и вечеринки. В прошлом году так называемые «ёлки» прошли без особого размаха, и даже те, кто мог себе позволить разухабистое мероприятие, стеснялись высовываться. В этом году, похоже, страна вновь отметит Новый год на широкую ногу. Да и не только Новый год…
Находясь внутри профессии, я нахожусь и в информационном поле, то есть до меня доходит информация, которую я бы знать не хотел. Ко мне тоже обращаются с предложениями по корпоративным концертам, мне по-прежнему предлагают вести мероприятия, озвучивая цену и заказчика. А получая отказ, часто в качестве аргумента приводят в пример артистов, которые согласились…
Я, конечно, не буду озвучивать цифры, а также имена артистов и заказчиков, но эта информация меня угнетает. Угнетает то, что если раньше дорогие, масштабные юбилеи, корпоративы или закрытые концерты заказывали люди, которых мы называем бизнесменами (в основном крупные бизнесмены, а также банки и компании), то теперь заказчики в основном – чиновники федерального и муниципального уровня, министры местного значения, замы, руководители государственных фондов, силовики… И речь идёт о таких деньгах, какие до кризиса не предлагались. А ещё среди заказчиков фигурируют партийные деятели разных уровней… Но не это меня огорчает. Я ни при каких обстоятельствах не раскрою известное мне о тех, кто хочет веселиться за большие деньги. Это неэтично да и небезопасно. Но меня угнетает позиция артистов, которые соглашаются участвовать в таких празднествах.
Я говорю не о тех, кто поёт, танцует или говорит разными голосами. Я не думаю, что кого-то сильно беспокоит гражданская позиция человека, который поёт всенародно любимые песни и кому многие сограждане пытаются подражать в караоке. Я говорю о тех, кто некогда заявил свою смелую, а то и дерзкую позицию. О тех, у кого есть талант, а главное – понимание того, что происходит, умение об этом сказать и – аудитория. Они приобрели эту аудиторию и внимание к себе тем, что демонстрировали остроту и дерзость, остроумие и независимость… К ним прислушивались, их хотят слышать. Но стоит им выступить на корпоративе, оплаченном их персонажами, как значение слов и образов девальвируется, исчезает. По сути, они превращаются в дорогие игрушки, удобные и забавные. И в этом смысле деньги, которые артисту платят, безусловно, пахнут.
Мне, наверное, легко говорить, я никогда не был политизированным и общественно активным. Однажды Жванецкий сказал, прослушав отрывки из спектакля «Они не понимают… Ты вежлив, тем и опасен». Мне было лестно это услышать, но я понимал и понимаю, что никому и ничем не опасен. Меня всегда интересовало только страдание отдельного человека, его неумение жить и смятение перед жизнью. Возможно, меня сильно не искушали… Хотя вообще-то искушений и соблазнов хватало…
Когда я сидел за столом в программе «Прожекторперисхилтон» среди безусловно талантливых, а может быть, лучших в своём роде ребят, я не знал, о чём говорить. Я не был в курсе новостей, которые они обсуждали, а ещё не знал, как об этом можно говорить смешно. Но отчётливо понимал, что нахожусь в зоне некоей дозволенной и тщательно отслеживаемой дерзости, где ничего серьёзного сказано быть не может (не в смысле смешного, а в смысле значительного). Даже не потому, что нельзя, а потому, что не надо! НЕ НАДО!
Где и как, при каких обстоятельствах можно сказать о том, что чиновник от медицины в далёкой губернии с гордостью рассказывает, что лечит свою семью и сам лечится в Швейцарии и советует своим друзьям делать так же; или что крупный руководитель силового ведомства губернского уровня учит своих детей в Англии, опасаясь, что не сможет уберечь их здесь от наркотиков; что не очень крупный партийный деятель уездного масштаба отмечает своё тридцатипятилетие в лучшем ресторане своего города, пригласив несколько дорогих музыкальных коллективов из столицы, а ведёт это мероприятие известный своими дерзкими высказываниями о власти и его партии артист…
Я хотел бы всего этого не знать, но, к сожалению, знаю. Я ощущаю вакуум некритического отношения к тому, что происходит в стране и сфере моей деятельности, как серьёзную болезнь. Этот вакуум образовался не от успокоенности или усталости, а от постыдной апатии. И в состоянии этой апатии люди не различают, да и не хотят различать пошлость, беспринципность и демагогию.
Что могу с этим сделать я? Самую малость… Не поддаваться. Не поддаваться, и всё. Мало того, я понимаю, что необходимо справиться с гневом и раздражением. Иначе гнев и раздражение пересилят, отнимут надежду, лишат возможности любить Родину, задушат эту любовь.
Да, мне легко говорить, у меня есть моё скромное место, есть мои спектакли, книги… Этим и буду заниматься. Можно сказать, что это удобная позиция? Наверное. Но только я не стану развлекать чиновников за коррупционные деньги, не стану игрушкой, человеком, которого любой, кто заплатит, может панибратски похлопать по плечу. Это, конечно, немного, и в этом нет сильного поступка. Это я понимаю. Но я не диссидент и не герой-обличитель… Я делаю то, что умею.
А ещё я останусь со своей публикой… У меня недавно состоялся разговор, похожий на разговор глухого со слепым. Мне сказали, что, если можно делать билеты дороже, их надо делать дороже. И если книгу можно продавать дороже, это необходимо делать, раз покупают. Это было сказано в ответ на то, что моя команда и я с маниакальным вниманием следим за тем, чтобы цены на книги и билеты не зашкаливали… Мы этим занимаемся не из желания кому-то угодить, не из альтруизма и не ради образа доступности и демократичности. Я очень хочу сохранить свою публику, и чтобы она была такой многообразной, как сейчас. А когда артисты, принимающие свою популярность как что-то заслуженное и безусловно справедливое, поднимают цены на билеты, загибают гонорары, они приобретают публику, которую высмеивали, и лишаются публики, которая некогда их полюбила и сделала популярными. То есть происходит не осознаваемое самими артистами предательство. А купившие дорогие (очень дорогие) билеты высмеиваемые персонажи никогда не примут высказывания артиста на свой счёт, а если и примут, его слова не будут иметь никакого веса.
