Карл Деметр - Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945
В XIX веке обычные младшие офицеры-сверхсрочники получали лейтенантские звания лишь в исключительных случаях, в периоды, когда потребность в офицерах резко возрастала, например, в 1859 году, когда проводилась мобилизация в связи с войной между Францией и Италией, с одной стороны, и Австрией – с другой. В случаях, когда возникала срочная потребность в младших офицерах, в эти звания производили кадетов, еще не закончивших курса обучения, а также после ускоренной подготовки и студентов. Но чтобы получить повышение, бывшие младшие офицеры должны были сдать экзамены по военным и общеобразовательным предметам. Через десять или двадцать лет после Франко-прусской войны эти «старые вояки» все еще служили прекрасными инструкторами по строевой подготовке в армии Вюртемберга. Тем не менее для достижения одинакового социального уровня и более сплоченного «корпоративного духа» в офицерской среде было необходимо поднять и стандартизировать общий образовательный уровень кандидатов на офицерские должности. Осуществлению этих пожеланий немало способствовало возобновление притока офицеров-буржуа в пехотные полки, где они составляли подавляющее большинство.
Очевидно, что в начале XIX века в пехоте Вюртемберга было значительное количество офицеров-буржуа. Этот вывод можно сделать на основании данных о социальном составе офицерства 3-го Вюртембергского пехотного полка – одного из старейших. На начало турецкой кампании 1716 года положение было следующим: штабные офицеры – все четверо дворяне; капитаны – восемь буржуа, шестеро дворян; лейтенанты – одиннадцать буржуа, семеро дворян; унтер-офицеры – четверо буржуа и семеро дворян, т. е. в целом 28 дворян и 23 буржуа. В более или менее неизменном виде такие пропорции сохранялись на протяжении нескольких десятилетий, но дворяне всегда занимали более высокие посты, и только среди низших чинов буржуа могли составлять большинство. В 80-х годах XVII века, когда в Пруссии почти все офицеры были дворянами, этот Вюртембергский полк тоже почти полностью стал «дворянским». Но такое положение было лишь временным, и к 1794 году появляется десять офицеров (четверо из них капитаны) с буржуазными фамилиями.
Наполеоновские войны в начале XIX века и последовавший за ними период военной стагнации не принесли никаких существенных изменений. Лишь немногие представители буржуазии смогли подняться выше звания капитана и дослужиться до более ответственных должностей, подразумевавших более высокую оплату. Но во время войны 1866 года и Франко-прусской войны 1870—1871 годов в полку уже было значительное количество капитанов-буржуа, и с тех пор офицеры-буржуа всегда имели численное превосходство над дворянами. Насколько мы можем судить по имеющимся у нас данным, такие же тенденции наблюдались во 2-м Вюртембергском пехотном полку, а также в пехотных полках, организованных в XIX веке, и в полевой артиллерии. Единственное исключение – 1-й Вюртембергский гренадерский полк, который выполнял функцию личной охраны и являлся старейшим пехотным полком в Вюртемберге. Конечно, во время войны 1870—1871 годов среди его офицеров три четверти составляли буржуа, но уже в 90-х годах их было лишь две пятых. Лишь в некоторых кавалерийских полках, как, например, 26-м драгунском, 20-м уланском и, в меньшей степени, 19-м уланском («дунайские казаки»), эта тенденция к преобладанию дворянства была заметна более отчетливо. Плутократия, преимущественно из северных областей Германии, главным образом из Гамбурга, напротив, сосредоточилась в 25-м драгунском полку «конных бакалейщиков». Все это, однако, не приводило к такой крайней ситуации, как в Пруссии, хотя начиная с 1870 года в вюртембергские полки поступало множество пруссаков. Как бы то ни было, в Вюртемберге, где общая атмосфера в корне отличалась от старой Пруссии, дворянство не оказывало какого-либо формирующего воздействия на армию.
Точно так же среди германских военно-морских офицеров, обладавших определенными знаниями об окружающем мире, дворянство не преобладало ни количественно, ни психологически. И в 80-х, и в 1914 году дворяне на флоте были гораздо менее заметны, чем в сухопутных войсках. Не существовало кораблей, где дворяне составляли бы большинство среди офицеров, и это особенно удивительно, поскольку Вильгельм II демонстративно оказывал большее расположение флоту, и в то же время в армии он поддерживал совсем другую тенденцию. В этом можно усмотреть влияние людей, с которыми император консультировался почти каждый день, – глав военного и военно-морского кабинетов, но более всего это показывает, какую большую роль в обществе играли традиции.
Глава 5
Германия: крах и возрождение
Традиции в общественной жизни Германии были настолько устойчивы, что смогли пережить даже столь страшные испытания, как Первая мировая война. В эту войну в германских войсках было гораздо больше офицеров из резерва и ополчения, чем кадровых военных. К началу войны, в августе 1914 года, в прусском воинском контингенте мирного времени состояло на службе 22 112 офицеров, и 29 230 находились в резерве. Но к 15 ноября 1915 года потери составили: 5633 кадровых офицера и 7565 резервистов. К этому же моменту новые назначения получили 7537 кадровых офицеров и почти в семь раз больше резервистов, а именно 52 181. За все время войны в германской армии было 45 923 кадровых офицера (включая 11 357 убитых) и 226 130 резервистов, из которых было убито 35 493 человека. По сравнению с данными на начало войны количество кадровых офицеров увеличилось за эти четыре с половиной года почти вдвое, а количество резервистов – почти в девять раз. Другими словами, кадровые офицеры, состоявшие на службе в 1914 году, составляли лишь одну двенадцатую от общего количества офицеров, сражавшихся в Первой мировой войне.
Срочная потребность в увеличении численности вооруженных сил (а следовательно, и количества офицеров), а также необходимость возмещать нескончаемые потери, само собой, означали, что социальному происхождению пополнения не будет придаваться такого значения, как в мирное время. Офицеров приходилось набирать отовсюду, «где только можно было найти что-нибудь подходящее». И неудивительно, что в условиях окопной жизни и «войны на истощение» сословные различия, существовавшие до 1914 года, исчезли почти полностью. Однако не до такой степени, чтобы утратить всякое значение, поскольку солдаты и унтер-офицеры подсознательно помнили о них, общаясь со старшими по званию, и в ноябре 1918 года произошел взрыв.
С учетом такой огромной численности и пониженных критериев отбора качество офицеров просто не могло сохраниться на прежнем уровне. В мирное время офицеры-резервисты проходили обучение и усваивали корпоративную этику кадровых офицеров. Во время войны, когда количество разнообразных требований, предъявляемых к офицеру, постоянно росло, поддерживать такие же стандарты во всем, кроме чисто военных навыков как для резервистов, так и для недавно произведенных кадровых военных стало невозможно. Такие попытки тем не менее делались, насколько это позволяла все возрастающая потребность в людских ресурсах, но дать непредвзятую оценку тому, что удалось в этом направлении достигнуть, крайне сложно. Во время революции 1918 года и даже позднее часто говорилось, что из кадровых военных получились гораздо лучшие командиры, чем их коллеги-резервисты. Но так же часто звучало и противоположное мнение. Наиболее типичными были жалобы на то, что молодые кадровые офицеры не знали, как обращаться с простыми солдатами. Кое-какие сведения по вопросу о личных взаимоотношениях среди младших офицеров мы можем почерпнуть из письма генерала Тренера жене от 29 октября 1917 года. Он почти каждый день посещал ставку дивизионного командования, чтобы знать, каков моральный дух армии, и, рассказывая об одном из таких визитов, писал: «Лейтенанты – отличные парни, почти все резервисты, кадровых офицеров осталось очень мало. Самые лучшие, как мне сказали, это бывшие школьные учителя. Есть также несколько унтер-офицеров, совсем еще мальчишки».
К концу войны осталось относительно мало кадровых офицеров, подготовленных в мирное время, а тех, кто остался, отзывали из окопов и направляли на штабную работу, особенно в Генеральный штаб. Считалось, что знания, полученные ими в военных училищах и военной академии, а также фронтовой опыт должны быть использованы для решения тактических и стратегических задач. В целом это было продиктовано стремлением сохранить то, что осталось от «офицерства старой школы». «Оно заслуживало, – говорил Фридрих Великий о старом прусском дворянстве, – чтобы мы его сберегли». После краха 1918 года стало очевидно, что эти люди должны были стать основой будущего рейхсвера как носители старых традиций германского офицерства, и те, кому поручили создать новый рейхсвер, – генерал Рейнхардт, «народный уполномоченный» Носке и, особенно, генерал фон Зеект – сознательно сделали традицию одним из краеугольных камней новой военной структуры. Рейнхардт, а следом за ним и Зеект видели залог успеха в продвижении тех офицеров, которые во время Первой мировой войны служили в Генеральном штабе. Этому противились те офицеры, которые служили на фронте, и поэтому Зеект, как командующий вооруженными силами, в своем письме военному министру Пруссии Рейнхардту от 29 августа 1919 года подчеркивает, что «в первую очередь нужно обратить внимание на опытных офицеров Генерального штаба; ни одно из подразделений старой армии не пользуется столь высокой и заслуженной репутацией, как Генеральный штаб; сохранить Генеральный штаб – означает сохранить дух армии». Антагонизм между офицерами Генерального штаба и офицерами-фронтовиками в германской армии, говорит он, может поддерживаться только искусственно, и там, где он действительно имеется, причины для его существования – самые ничтожные. «Офицер Генерального штаба, – продолжает он, – это фронтовой офицер. Он был выбран как их лучший представитель. Это не просто теория, так было до настоящего дня, и так будет оставаться впредь». Взгляды Зеекта по этому вопросу разделял не только Рейнхардт, но также, по основным пунктам, и глава управления кадров генерал фон Браун.
