Масуме Абад - Я жива (Воспоминания о плене)
Но едва я прочла заголовок сочинения, господин Юсефи вдруг закричал не своим голосом: «Принеси-ка мне свою тетрадь!»
Как я уже сказала, мой отец всегда приносил домой с завода черновые бумаги, исписанные только с одной стороны, сам их сшивал и таким образом мастерил для нас тетради, чтобы сэкономить семейный бюджет на канцелярских товарах. Одна из таких тетрадок стала моей тетрадью по сочинениям. Я положила перед господином Юсефи эту тетрадь, на которую бережно и аккуратно наклеила переплет. Не прочитав ни единого слова из моей тетради, господин Юсефи обратился к аудитории с вопросом: «У кого еще из вас такие же кустарные тетради?». Несколько учеников подошли к нему и дали такие же тетради. Он порвал их на мелкие кусочки, бросил в мусорное ведро и произнес громко: «Становится ясно, что все вы – одного поля ягоды! Один другого не лучше – воруете друг у друга!»
Вздувшиеся на его шее вены пригнали всю кровь к покрасневшему от гнева лицу. В противоположность ему, наши лица побледнели, и мы, заикаясь, как Зари, от страха, недоуменно смотрели друг на друга. Господин Юсефи снова закричал: «Если я, работая в школе по восемнадцать часов в день, не смогу направить вас на правильный путь, это будет означать, что я в сговоре с вашими отцами, и мы все – воры». Когда я услышала слово «вор», у меня перед глазами возник скромный образ моего отца. Мне захотелось закричать, закричать громче, чем кричал господин Юсефи. Я хотела сказать ему: «Да, мой отец – рабочий, но он – человек чести и благородства! Возможно, тело его пахнет нефтью, но душа его благоухает честью и достоинством!» В тот момент я почувствовала в душе щемящее чувство тоски по отцу, по его рабочим рукам, которые мне хотелось целовать. Мне вспомнились его слова, когда он говорил: «В нас есть столько скромности, что когда мы видим на улице у кого-либо украденный у нас велосипед, мы не смеем сказать ему, что это – наш велосипед». Отец всегда любил цветы – нарциссы и цеструмы – «ночные жасмины» и упивался ими весенней порой – порой цветения и благоухания.
Юсефи все еще возмущался и кричал: «Если я однажды не приду в школу, и они поставят на мое место уборщика школы, они правильно сделают! Когда интеллигенция начинает испытывать бедность, она спасается от нее любыми путями, и эти тетради – пример тому, и тогда появляется буржуазия!…» Он поставил нас в угол и заставил стоять на одной ноге. Ругая нас, он использовал выражения, которые я слышала впервые в жизни: каста интеллектуалов, буржуазия, феодализм. Я даже не могла правильно произнести эти слова. Казалось, мы и наши самодельные тетради стали поводом для выражения той боли и печали, которые на протяжении долгих лет тяготили душу господина Юсефи. Мы не понимали смысла слов, которые он говорил, и я отказывалась принимать на свой счет те нелепости и абсурд, которые он нес. Мы все были детьми рабочих, у которых было чувство собственного достоинства.
Господин Юсефи продолжал: «Именно ваши отцы создают для него (и указал пальцем на фотографию шаха) условия для развлечений; чтобы он проводил свои летние и зимние путешествия в ночных клубах и в полной мере наслаждался катанием на лодках[30], гольфом, верховой ездой и играл в азартные игры в бильярдных клубах[31]! Посчитайте сами, сколько таких клубов, кинотеатров и прочих заведений для азартных игр построено для него руками ваших отцов! Эти клубы и игорные дома – только в нашем проклятом городе, а кинотеатр «Тадж» нисколько не уступает американским и европейским аналогам, демонстрируемым в западных фильмах!»
Почему он не видел, что благодаря трудам наших отцов в сотнях и тысячах домов были свет и тепло? Неужели он не понимал, что благодаря усилиям и стараниям наших отцов в домах людей имелось изобилие? Разве нефть не являлась национальным богатством? Эти рабочие также являлись национальным капиталом. Под градом гневных и странных измышлений господина Юсефи мы впали в уныние и заплакали.
До конца урока мы, наказанные, так и простояли в углу, подобно повешенным куклам, слушая этот эмоциональный всплеск учителя литературы.
Звонок на перемену оборвал господина Юсефи на полуслове, отняв у него возможность и далее демонстрировать въевшиеся в его сознание комплексы. Началась суета, и по классу пронеслась волна осуждающего и критикующего шепота. И острые, подобные молниям, взгляды ребят выбирали мишенью меня.
Так и не прочитав свои сочинения, мы с заплаканными лицами покинули класс. После уроков мы незамедлительно пошли в библиотеку, чтобы найти в энциклопедических словарях значение слов «интеллектуал», «феодал», «буржуазия» и т. д.
Старшеклассницы, с которыми я подружилась, узнав об этом инциденте, пообещали отомстить господину Юсефи. Он быстро шагал по коридору и из страха встретиться взглядом с какой-нибудь девушкой опустил голову так, что его подбородок приклеился к его груди. Единственной вещью, способной в тот момент замедлить скорость шагов учителя литературы, был чудесный вид приклеившейся к земле денежной купюры.
Это девчонки из старших классов решили отомстить Юсефи за инцидент того дня, использовав пятитумановую купюру, к которой привязали невидимую нитку и бросили ее на землю! Учитель литературы, не подозревая о замышляемом его подопечными трюке, нагнулся, чтобы поднять купюру, но в тот момент ребята дернули за ниточку, купюру как ветром сдуло, а господин Юсефи остался с носом. Поняв, что ученики хотят подшутить над ним, он прибавил шагу. Когда он осознал, что разменял свой авторитет на пятитумановую купюру, он очень разозлился, и это стало началом противостояния учителя с его воспитанниками, с которыми он постоянно хотел мериться силами. Через час, ведя урок в другом классе, он выражал свои мысли по поводу случая с купюрой следующим образом: «Учителю, который наклоняется, чтобы поднять с земли пятитумановую купюру, следует просить милостыню на кладбище, читая суру “Ар-Рахман”».
На следующий день наши отцы пришли в школу, чтобы выразить протест против клеветнических и оскорбительных заявлений, произнесенных господином Юсефи в их адрес. К тому же для моего отца было очень трудно примириться с тем, что я получила оценку ниже десяти баллов[32]. Отец держал в руках кипу тех самых ненужных уже в Нефтяной компании черновых бумаг, которые он принес с собой в знак защиты себя, своей честности и невиновности. Он сидел на стуле так робко и учтиво, будто был на приеме у министра образования. Во мне вскипела кровь. Молчание директора школы, растерявшегося в такой ситуации, еще больше провоцировало меня к тому, чтобы закричать. В тот день я сделала первый в жизни шаг ко вступлению в многосложный и тернистый мир поисков справедливости. Самодельные тетради, сделанные руками моего отца, явились для меня вратами в мир криков, требований и протестов. Я хотела защитить непорочность, простоту и безропотность моего отца, на лбу которого явствовала печать набожности. И вот мой собственный голос зазвучал в моих ушах. Мой неистовый голос собрал ребят за дверью директорского кабинета. И вдруг я услышала, как они скандируют лозунги в мою поддержку! Причем делали они это спонтанно, без каких-либо предварительных согласований между собой. Мои крики смогли достучаться до их сознания и пробудить его. И несмотря на то, что их лозунги были лишены особого смысла, это было хорошим началом для внутренней революции и пробуждения. Воцарившаяся атмосфера усиливала мой пыл и воодушевление, а взгляд отца, выражавший благодарность и довольство, придавал мне еще больше энергии. Директриса школы – госпожа Собхани, желая положить конец конфликту, попросила у всех нас прощения и, умоляя забыть об этом недоразумении, попросила принести нам чай и сказала: «Господин Юсефи сам из народа, поэтому сочувствует рабочим и их детям. В данном случае он просто неправильно выразился и немного уклонился от верного пути. Я верну его к действительности».
Позднее я узнала, что господин Юсефи является одним из влиятельных лиц в Министерстве государственной безопасности нашей страны (САВАК) и имел целью выпытать у нас нужную ему информацию. Сразу же после революции он спрятался и исчез.
Вслед за этой акцией протеста в школе участились случаи ухода учеников с уроков и подшучивания над учителями. И госпожа Собхани, пытавшаяся напустить на себя грозный вид, не в силах была более контролировать анархическую ситуацию в школе. После того демарша ни один учитель не был больше в состоянии усадить всех учеников за парты, как это было прежде. В сознании учеников поменялось значение таких понятий, как «школа», «учитель», «ученик», «директор», «школьная парта» и «школьная доска».
Учитель математики объяснял нам линейные, квадратные и кубические уравнения, учитель химии – метод молекулярных орбиталей, а учитель физики – закон всемирного тяготения и силу гравитационного притяжения вместе с политическими понятиями, такими как «деспотия», «несправедливость», «угнетатель», «угнетенный», «бедность» и «обездоленность». Во всех науках мы искали человека. Как будто все научные формулы были связаны с понятием «человек». Мы поняли, что, согласно законам физики, любой сделанный нами шаг и любой крик, исторгнутый из гортани, представляют собой колоссальные потоки энергии, которые насыщают внешнюю среду и вносят в нее хаос и, несомненно, влияют на Вселенную. Мы хотели посчитать жизненные проблемы при помощи математики. Политические темы стали постоянными и основными объектами дискуссий учителя литературы. Естественные акценты были смещены, вещи перестали находиться на своих местах. Классные журналы, в которых отмечали присутствующих и отсутствующих, постоянно пропадали, и это явление давало нам возможность сбегать с уроков. Мы обрели самих себя и повзрослели в одночасье. Наши желания не совпадали с желаниями пятнадцатилетних подростков. Мы говорили не о себе. Пробужденность сознания достигла в нас кульминации. Мы стали считать себя приверженными назревающей революции и определенному мышлению. Наши портфели и книги постоянно меняли своих владельцев. Учителя начали использовать отсутствие мела или тряпки в классе как повод для отмены занятий, и все эти факторы создавали неподходящую для прилежных и старательных учеников обстановку в учебных аудиториях. Министерство образования в силу политических мотивов без конца меняло учителей под предлогом «отсутствия профессиональной самодостаточности». Но мы – надо отдать нам должное – не сидели молча и сложа руки, мы стали смеяться и подшучивать над новыми учителями, изводя тем самым госпожу Собхани и выматывая ей нервы. А интереснее всего было то, что школьный туалет был превращен в центр информации относительно встреч, листовок и арестов.
