Питер Акройд - Лондон. Биография
Раннее средневековье
Карта Лондона, выполненная в 1252 г. хронистом и иллюминатором Мэтью Парисом. На ней видны Тауэр, собор Св. Павла и Вестминстер.
Глава 4
«Я поставляю над вами законы»
В последний месяц 1066 года Вильгельм, герцог Нормандский, продефилировал со своими войсками по Сент-Джайлс-Хай-стрит, а затем повернул к югу, на Вестминстер. Он уже разорил Саутуорк и теперь собирался начать осаду Лондонской стены у Ладгейта, где находились тогда главные ворота города. В ту пору часто говорили, что Лондон не боится врагов и выдержит любой натиск благодаря своим укреплениям, однако в результате какого-то тайного сговора группа саксонских дворян отперла ворота. Отряды Вильгельма достигли собора Св. Павла и Чипсайда, но затем «in platea urbis» – на открытом месте или широкой улице – их атаковала толпа, а может быть, целая армия горожан, не пожелавших мириться с вторжением чужеземного предводителя. Хронист конца XI столетия Вильгельм Жюмьежский пишет, что «войска нормандцев немедля вступили с ними в битву, причиня немалую скорбь Городу, ибо лишили жизни весьма многих его сынов и обитателей». В конце концов лондонцы сдались, но их выступление показывает, что они считали себя жителями независимого города, способного противостоять иностранному вторжению. В этот раз они не преуспели, но на протяжении последующих трех веков лондонцам предстояло непрерывно защищать свой суверенитет как гражданам города-государства.
Так или иначе, битва за Лондон завершилась. Недавно к юго-западу от Ладгейта обнаружили останки одиннадцати человек (причем похоже, что тела были расчленены), а на берегу Уолбрука откопали клад из нескольких тысяч монет того же периода.
Первой задачей нового монарха стало усмирение города. В трех точках по периметру Лондона началось строительство новых фортов – башен Монфише и Бейнардс-касл, а также сооружения, которое известно с тех пор под именем лондонского Тауэра. Но Тауэр никогда не принадлежал Лондону, и горожане считали его вызовом и угрозой их свободе. В своей книге «Созидание Лондона» сэр Лоренс Гомм упоминает о том, как раздражали горожан «насмешки людей, говоривших, что эти стены были возведены, дабы оскорбить их, и что если кто-либо из них отважится начать борьбу за свободу города, его схватят и заточат здесь».
После Великого пожара 1077 года, который, подобно прежним, опустошил большую часть города, на месте первоначального укрепления была возведена каменная башня; ее строительство продолжалось более двадцати лет, причем центральная власть обязала соседние графства поставлять для него рабочую силу. Сооружение назвали Белой башней (или Белым Тауэром); оно вознеслось ввысь примерно на девяносто футов и доминировало над городом, подчеркивая этим мощь завоевателей. Для легализации участия знатных лондонцев в мероприятиях судебного и административного характера, проходивших в новом Тауэре, были разработаны изощренные ритуалы, однако все это оставалось вне городской юрисдикции. Выстроенный из нездешнего материала – привезенного из Нормандии канского камня с желтоватым оттенком, – Тауэр был символом иноземного правления.
Вильгельм также милостиво соизволил пожаловать Лондону «Хартию», уместившуюся на крошечном пергаменте менее шести дюймов в длину. Она написана на англосаксонском и французском. Адресованная «главам города», она наделяла Лондон правами, которыми он и так пользовался еще со времен римского владычества. «Знайте, что своею волей я поставляю над вами те же законы, что действовали в дни короля Эдуарда, – гласит этот документ. – И пусть каждый ребенок наследует своему отцу по его кончине. И я не позволю никому причинить вам вред. Бог да хранит вас».
Эта грамота может показаться лишенной смысла, но, как отмечает Гомм в своем «Управлении Лондоном», она знаменует собой возникновение «абсолютно нового политического фактора в истории Лондона». Лондонцам разрешили жить по законам, которые город установил для себя сам, а король утвердил свое господство над древними структурами городской власти.
Однако Вильгельм признал наиважнейший факт – что этот город является ключом как к его собственному преуспеянию, так и к процветанию побежденной им страны. Вот почему с его благословения Лондон сменил свой статус, превратившись из независимого города-государства в столицу этой страны. В 1086 году составители «Книги Страшного суда»[11] обошли Лондон стороной – несомненно, по той причине, что сложная финансовая и коммерческая деятельность, ведущаяся в пределах города, не могла разумно использоваться в качестве источника королевских доходов. В то же время нормандский король и его преемники проводили в жизнь грандиозный план общественных работ, призванных подчеркнуть центральную роль Лондона в новой политике. Был перестроен собор Св. Павла, а наследник Вильгельма, его сын Вильгельм Рыжий, начал возведение Вестминстер-холла; в этот же период строилось множество мужских и женских монастырей, а также подчиненных им более мелких обителей и больниц, так что Лондон с его окрестностями словно превратился в одну гигантскую стройплощадку. С тех пор строительство и ремонт городских зданий уже не прекращались. Например, район возле римского амфитеатра был расчищен в начале XII столетия. Первая ратуша в том же районе была закончена к 1127 году, а вторая построена в начале XV столетия.
Самой ранней формой общественного управления был фолькмот, собиравшийся трижды в год – сначала в римском амфитеатре, а под конец на Сент-Полс-кросс. Был также более официальный суд под названием «Гастингс». Эти институты родились в давнюю пору – еще при саксах и датчанах, когда город был автономным и самоуправляющимся. Территориальное деление Лондона, существовавшее до тех пор, тоже имело весьма почтенный возраст. К XI веку основной территориальной единицей стал уорд, во главе которого стоял его полномочный представитель – олдермен. Уорд был не просто сообществом горожан, управляющих своими собственными улицами и лавками, но еще и военной единицей: в середине лета проводился ежегодный смотр, когда, согласно одному официальному документу эпохи Генриха VIII, «каждый олдермен выводил свой уорд в поля и проверял у людей оружие, следя, чтобы у всякого были меч и кинжал, и те, кому не способно быть лучниками, отправлялись в копейщики». Даже в XIV веке Лондон еще именовался в документах «республикой», и в процитированном описании хорошо организованной армии горожан слышатся отзвуки древней мощи республиканской идеи.
Но если границы уордов внутри города были самыми важными, это не значит, что они были самыми определенными. За уордами шли районы (precinct) со своими собственными гражданскими собраниями, а далее – отдельные приходы с самоуправляющимися собраниями прихожан. В городе существовала сложная последовательность взаимозависимых властных структур, и эта сеть подчинений и интересов существенно влияла на его жизнь. К примеру, в течение всего XIX столетия не прекращался поток жалоб на косность и упрямство городских властей. Такое сопротивление переменам было наследием тысячелетней давности, которое окутало столицу облаком не менее плотным, чем угольный дым и туман. Оно также создало фон, на котором последующие события выглядят вполне понятными.
Преемник Вильгельма Завоевателя, Вильгельм Рыжий, решил обложить своих подданных еще более изуверскими налогами и пошлинами. Кроме того, борясь с осевшими в Англии нормандскими баронами, он завел обычай отправлять пленников на казнь в Лондон; возможно, этим подчеркивалась роль города как столицы, но это же было и средством утверждения королевской власти.
После смерти Вильгельма Рыжего в 1100 году его брат Генрих I поспешил в Лондон и был провозглашен там новым монархом. В записях о его правлении есть перечень олдерменов 1127 года, представляющий собой такую пеструю смесь английских и французских имен, что его вполне можно считать доказательством мира и согласия, воцарившихся в отношениях между коренными и «новоиспеченными» лондонцами. Вообще, изучение имен лондонцев той поры, когда староанглийские имена постепенно вытеснялись французскими, дает необычайно богатую информацию. Фамилии тогда отнюдь не были родовыми именами, но давались людям в соответствии с местом их жительства или профессией – таким образом можно было отличить Годвина Бейкера (булочника) от Годвина Ладубура (чеканщика), Годвина Турка (торговца рыбой), Годвина Вустеда (торговца тканями) и Годвина Солла (шляпника). Остальных граждан различали по патронимам или, чаще, по прозвищам. Имя Эдвин Аттер означало «Эдвин, острый на язык»; носитель имени Роберт Баддинг был, видимо, неженкой; Хью Флег значило «Хью, который всегда начеку», у Йоханнеса Флокка были курчавые волосы, Джон Годэйл продавал хороший эль, а Томас Готсол никого не обманывал.
