Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии
«Расстрельная психология» овладела душами партийных руководителей и сотен тысяч рядовых коммунистов не сразу, не в одночасье. Даже Л.Д. Троцкого расстрелять не решились и поспешили выпроводить за границу со всем его архивом. Первым членом партии, казненным за нарушение новых внутрипартийных установок об отношении к оппозиции, был Я.Г. Блюмкин. Ответственный сотрудник ВЧК, он – активный участник убийства германского посла графа В. Мирбаха в июле 1918 г., каким-то таинственным образом был прощен за убийство (он же бросал бомбу в классового врага). Более того, оставлен на работе в ОГПУ, выполнял ответственные задания за рубежом. Но когда он при очередном возвращении на Родину в 1929 г. заехал в Турцию к только что высланному Троцкому и посмел захватить от него письмо, то этим самым в новых условиях внутрипартийного режима подписал сам себе смертный приговор. Письмо это он передал К.Б. Радеку, а тот не преминул «доложить» об этом факте Сталину. И, как позднее сообщил Троцкий, Сталин лично приказал расстрелять Блюмкина. Всегда угодливо послушный ему заместитель председателя ОГПУ Г.Г. Ягода, даже не посоветовавшись со своим непосредственным начальником В.Р. Менжинским, поспешил выполнить этот беспрецедентный в истории РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) приказ. Исаак Дойчер комментирует этот факт следующим образом: «Правило, что большевики никогда не должны повторять фатальной ошибки якобинцев и не прибегать в своей внутренней борьбе к казням, до тех пор уважалось, по крайней мере, формально. Теперь это правило было нарушено»44.
Но, как известно, одна ласточка еще не делает весны. В 1932 г. Сталин требовал расстрела М.Н. Рютина, но большинство членов Политбюро его не поддержало. И в 1933 г. на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Л.М. Каганович печалится: «Мы мало расстреливаем»45. Злодейское убийство С.М. Кирова позволило партийной верхушке значительно пополнить список коммунистов, расстрелянных «за участие в подготовке покушения». Но это в основном была сравнительно мелкая партийная сошка. Летом 1936 г. дело дошло и до бывших партийных китов. В августе 1936 г. на «открытом» процессе «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского блока» были приговорены к высшей мере уголовного наказания и немедленно расстреляны все 16 обвиняемых во главе с многолетними соратниками В.И. Ленина – Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым, И.Н. Смирновым, имена которых на протяжении многих лет были известны абсолютно каждому партийцу.
И если уж стало возможным походя, совершенно запросто отстреливать таких, безусловно заслуженных, деятелей большевистской партии, то о судьбе менее чиновных оппозиционеров и говорить нечего. По утверждению бывшего ответственного функционера НКВД Л.Л. Никольского, вскоре после «расстрела шестнадцати» Сталин велел Ягоде и Ежову отобрать среди заключенных «старых большевиков» пять тысяч, наиболее активно действовавших (в свое время) в оппозиции, и тайно всех их расстрелять. Российские историки до сих пор не допущены к документам, которые могли бы опровергнуть или подтвердить это утверждение. А может быть, этих документов и вообще не существовало, а акция была проведена? Во всяком случае майор госбезопасности Никольский со знанием дела и с полной уверенностью заключает: «В истории СССР это был первый случай, когда массовая смертная казнь, причем даже без предъявления формальных обвинений, была применена к коммунистам»46. Каждый партиец, который тогда узнал об этом, содрогнулся.
Политбюро ЦК ВКП(б) не ослабляет свой истребительный курс и 29 сентября 1936 г. утверждает директиву «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам». Уже само название директивы говорило само за себя. В нем, по сути, все «троцкистско-зиновьевские элементы» чохом объявлялись «контрреволюционными». Как поступать с «контрой», большевики были достаточно обучены в годы Гражданской войны, во время НЭПа, сплошной коллективизации. Теперь Политбюро ЦК давало категорическую установку на практическое поведение всех партийных организаций. В директиве говорилось:
«а) До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зи-новьевских мерзавцев, как передовой политический и организованный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе.
б) В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных вроде Муралова, Пятакова, Белобородова и других, дела которых еще не закончены, но и тех, которые были раньше высланы»47.
Вот чем должна была строго и неукоснительно руководствоваться вся Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) с конца сентября 1936 г. На смену неоднократно раздававшимся призывам к усилению внутрипартийной демократии, критики и самокритики предписана категорическая установка организации войны на истребление «неверных» в своих собственных рядах. Каждый внимательный читатель сам все поймет. Здесь все так ясно изложено. Мне хочется особо подчеркнуть лишь два момента. Во-первых, лексический, «троцкистов» и «зиновьевцев» иначе как мерзавцами в этом официальном документе Политбюро ЦК ВКП(б) уж и не называют. А во-вторых – юридический. Руководящий орган политической партии, ни секунды не колеблясь, присваивает себе право вершителя жизни и смерти недавних членов этой партии, прямо требуя расправы с ними.
И пусть читателя не смущает, что в документе вроде бы речь идет лишь о тех троцкистах и зиновьевцах, которые уже арестованы или были раньше высланы. Многие другие последующие документы неопровержимо свидетельствуют, что речь шла о расправе со всеми оппозиционерами – прошлыми, настоящими и эвентуально возможными будущими. С действительными оппозиционерами и со всеми теми, кого вышестоящим было угодно причислить к ним. Вот лишь один из подобных документов. 2 января 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) опросом принимает постановление «Об ошибках секретаря Азово-Черноморского крайкома т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкомом ВКП(б)». В констатирующей части этого постановления сказано: «ЦК ВКП(б) устанавливает, что Азово-Черноморский крайком ВКП(б) и его первый секретарь т. Шеболдаев проявили совершенно нетерпимую политическую близорукость по отношению к врагам партии (контрреволюционерам, террористам и вредителям – троцкистам, зиновьевцам, «левакам», правым), в результате чего на основных постах в ряде крупнейших городских и районных парторганизаций до самого последнего времени сидели и безнаказанно вели подрывную работу заклятые враги партии, шпионы и вредители – троцкисты»48.
Из этого постановления можно сделать как минимум три важных вывода. Прежде всего к врагам партии ЦК относит не только тех троцкистов и зиновьевцев, которые уже арестованы или когда-то высылались, но и тех, которые «засели» на различных партийных постах. Во-вторых, врагами партии объявлены уже не только троцкисты и зиновьевцы, но и «леваки», и правые, т. е. кто когда-то хоть в чем-то посмел иметь свое, отличное от предписанного свыше, мнение. И, наконец, поскольку «враги партии» квалифицируются по этому постановлению как «вредители и шпионы», то Политбюро ЦК ВКП(б) фактически превращает их во «врагов народа», по отношению к которым, следовательно, необходима не только партийная экзекуция, но и беспощадная расправа карательных органов.
Очередным актом расправы над инакомыслящими явился проведенный в конце января 1937 г. опять-таки «открытый» процесс по делу «параллельного антисоветского троцкистского центра». Широко известные в партии Г.Л. Пятаков, Л.П. Серебряков, Н.И. Муралов и др. приговариваются к расстрелу. Г.Я. Сокольникову и К.Б. Радеку жизнь вроде бы сохранили (осудили «всего» на 10 лет лишения свободы), но в мае 1939 г. они были убиты сокамерниками.
Именно этот курс на политическую смерть и физическое истребление всех инакомыслящих (или могущих быть таковыми) коммунистов был закреплен февральско-мартовским (1937 г.) пленумом ЦК ВКП(б) в докладах Сталина, Молотова, Кагановича, Ежова и принятых по этим докладам резолюциях. А затем эта волна жгучей ненависти, прямого призыва к погрому внутри партии широко разлилась по всей ВКП(б) в процессе многочасового, а иногда и многодневного обсуждения решений февральско-мартовского пленума ЦК. Поскольку оно проводилось на закрытых партсобраниях, беспартийные массы могли только догадываться. Но сигналы доходили и до них. Прошло более 60 лет, а я до сих пор помню, как майским днем 1937 г. после моего не очень стандартного выступления на бюро шел вместе с Мишей Копыловым в студенческую столовую. Будучи членом ВКП(б), Миша был делегирован секретарем бюро ВЛКСМ нашего 3-го курса истфака. И вот он оглянулся кругом. Никого не было. И он мне сказал: «Олег, если бы ты знал, что творится сейчас в партии…»
