Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» № 1 за 2005 года (2772)
Большое путешествие: Чет и нечет – свет и тень
Их всегда как бы два, Невских проспекта: летний и зимний, дневной и ночной. Невский в июне, когда в полночь «светла Адмиралтейская игла» и свежий воздух мерцает как тихая прозрачная вода, – и Невский в декабре, когда ветер с Финского залива заставляет фонари расплываться в радужные ожерелья на черном холсте долгой ночи и нет сил вытащить из рукавицы руку, чтобы смахнуть набежавшую на холоде слезу. Скажете, все улицы таковы? Ну уж нет. Это разные миры.
Нельзя и шагу ступить по Невскому проспекту, чтобы он не обернулся своей противоположностью. Либо это – «дорога к храму», если двигаться от Зимнего дворца к Московскому вокзалу и далее к Александро-Невской Лавре. Либо, если пойти вспять, от гостиницы «Октябрьская», где некогда проживали террористы-бомбометатели, к Зимнему же дворцу, получится «кровавый путь революции». Именно по этому маршруту прокатилась волна восставших в октябре 1917-го. И не важно, что она выглядела совсем не так, как показал в своем знаменитом кино Эйзенштейн, а в реальности никакого штурма не было. На этой безумной главной улице Петербурга все нереальное реально, все реальное нереально, смотря куда идти, как развернуться, «куда начать чувствовать».
На одной стороне – нечетной, теневой, – широко простирается ковчег Гостиного Двора. «Впечатан» в нее неожиданный и удивительный на этой широте Казанский собор. Растопырила антенны, вслушиваясь в мертвый эфир, Думская башня. Желтеет за статуей Екатерины, «приютившей» на постаменте всех своих славных соратников, Александринский театр. Он, в свою очередь, пускает под крыло Публичную библиотеку. Эта сторона – «государственная». Дворцы широкой поступью шагают от Адмиралтейства к бывшей новгородской (ныне московской) дороге. История петровской России выстроилась в мощной полосе построек, которая вдруг обрывается около углового ломбарда на Лиговском. Далее, за Московским вокзалом, – уже другой Петербург.
По «государственной» стороне народ ходить никогда не любил. Только в годы блокады это негласное недоверие было нарушено – и то не по воле горожан, а по воле немцев. Их снаряды ложились чаще у противоположного поребрика. С дома № 14 до сих пор не снята теперь уже мемориальная табличка: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна».
С тех пор как опасность миновала, все вновь гуляют по «этой» стороне – четной, солнечной. Здесь дышится легче и веселее. Бойкая питерская толпа кажется издалека бесконечным вьющимся организмом, отраженным в магазинных витринах. Как и век назад, прохожих соблазняют броскими вывесками лавки, кинотеатры и, главное, кофейни Невского проспекта, которые составляют целую галерею. В прихотливой гармонии чередуются заведения и для ценителей изящества (например, кофейня Абрикосова, где сохранились интерьеры 1906 года, стилизованные под китайские), и чистенькие недорогие места для студенческой молодежи, вроде «Идеальной чашки» или чайной «Чайной ложки», зазывающей выпить «чая из чайника». Для любителей более острых ощущений есть «Jili-bili», то есть всего лишь «Жили-были». Или «СССР», где на стене катают «Служебный роман» Эльдара Рязанова. И, конечно, есть культовые (или уже потерявшие культовый статус?) кафе – такие как «Норд», он же «Север» (переименован во время борьбы с космополитизмом). Сейчас на вывеске – оба слова рядом. Более того, во втором зале заведения культурный слой раскопан еще глубже – там теперь, как и прежде, «Лавка А.Ф. Смирдина». Будь еще живы те, кто помнит ее «оригинал», они бы и не узнали знаменитого книготоргового центра – разве что по большой копии известной гравюры «Новоселье», где весь цвет русской литературы чинно сидит за длинным столом под книжными шкафами, а очкастый князь Вяземский, вскочив, что-то горячо рассказывает. В остальном – ничего похожего. Шкафы-новоделы забиты унылыми стопками питерского журнала «Постскриптум» – по десять третьих номеров за один и тот же год. Блистает золотыми корешками энциклопедия Брокгауза и Ефрона – опять же почему-то одни только первые тома (вспоминается анекдот: Николай I решил пронумеровать все мелочные лавки Петербурга и даже нарисовал образцовую вывеску. Через несколько дней Невский пестрел совершенно одинаковыми вывесками, все под № 1). С таким ассортиментом, без единой книги Пушкина, Смирдин наторговал бы немного. Венские стулья, сердито свитые из железного профиля, дружно декламируют Бродского: «Даже стулья плетеные держатся здесь на болтах и на гайках».
Пушкину не повезло и в той кофейне «Вольфа и Беранже», где, прежде чем отправиться на Черную речку, он выпил какого-то напитка – секундант Данзас через полвека уже не мог вспомнить, какого. При недавней реконструкции тротуара рабочие выкопали две гранитные ступени, скрытые дотоле под вековым слоем. Теперь они, как две плоские раки, лежат в плексигласовом коробе с соответствующей надписью прямо у входа в «Литературное кафе» (д. № 18), а для полноты ощущения посетителя пугает коричнево-зеленое кудрявое чучело в бакенбардах, выглядывающее из окна над плитами.
Впрочем, официозный «литературный культ», насаждаемый таким образом, не мешает исконной питерской приверженности чтению. По моим наблюдениям, во всяком случае. «Пролетая» одним махом от площади Восстания до Дворцовой, один лишь раз спустившись по дороге в подземный переход под Литейным проспектом, не замечая ни расстояния, ни преград, замечаешь, однако: за окнами всех этих кофеен с самого утра сидит над книжками симпатичная молодежь. Где еще читают так, как в Питере, где еще столько книжных магазинов на километр? Где еще они работают до полуночи в воскресенье (в Москве примерно так же работает только «Москва» на Тверской)? Литературная страна, петербургская Россия, где даже Владимир Ульянов называл себя «литератором», – сообщаю всем, жива. И ее «тени» на солнечной стороне Невского создают причудливую толчею. Роскошный фронтон дома Юсуповых, где сейчас Дом актера (д. № 84—86), был возведен откупщиком-греком Бенардаки, с которого Гоголь писал образ Костанжогло из второго тома «Мертвых душ». В 60-м номере Вяземскому явился собственный двойник, пишущий в его кабинете его же пером, – образ, предвещающий «Двойника» Достоевского, тоже невского разлива. В 54-м, в Демидовской гостинице, певице Полине Виардо представили «русского помещика, славного охотника, интересного собеседника и плохого поэта» Ивана Тургенева. В здании Пассажа, напротив Гостиного Двора, снимал квартиру Жорж Дантес. А в доме на углу с каналом Грибоедова, где сейчас вестибюль метро «Невский проспект», проходили веселые балы четы Энгельгардтов, на которые съезжался весь Петербург, включая (инкогнито) членов царской семьи, и куда Лермонтов поместил действие своего «Маскарада».
Словно вырвавшись на свободу, здесь демократично расцвели все те атрибуты «гражданского общества», которым было бы не по себе во дворцах и резиденциях теневой стороны: типографии, салоны, редакции. Даже церкви, возведенные раньше кафедрального Казанского, кажутся более естественными здесь, мирно стоя рядом: голландская, армянская, католическая Святой Екатерины… Александр Дюма восторгался веротерпимостью, которая царит на Невском проспекте: друзья, попрощавшись, расходятся на службу каждый в свой храм, а отстояв ее, встречаются вновь. Скажем, в «Доминике», который и сам расположился в здании лютеранской церкви. Между прочим, это было первое кафе (а не трактир) в России. Дом Екатерининской церкви дал сейчас приют трактиру нового типа – заходите в избу-читальню нового столетия, интернет-кафе «Quo Vadis?», с мониторами, бутербродами и фотографиями новых кумиров на стене: бородатым Псоем Короленко, похожим на обезумевшего Льва Толстого, и задумчивым Б. Акуниным верхом на мотоцикле. Адрес: Невский, 24, – известен всему городу Санкт-Петербургу, который, в свою очередь, известен своей высокой компьютерной грамотностью.
Вступление в проспектМежду прочим, в 1834 году, когда на проспекте впервые появилась возрастающая нумерация домов, она была обратной: «имперская» сторона оказалась четной, «прогулочная» – наоборот. А 12 лет спустя, без малейшего объяснения причин, власти передумали. Не пришло ли им в голову увековечить под первым, то есть нечетным, номером память о Зимнем дворце, разобранном при Екатерине II?
Нет, не о том, конечно, который ныне замыкает Дворцовую площадь и помещает в себе Эрмитаж. А о том, который еще Растрелли воздвиг для императрицы Елизаветы, – огромном, еще деревянном. На этом месте располагается целая череда зданий, открывающих теневую половину Невского. Центр бывшей дворцовой перспективы приходился на современный дом кинотеатра «Баррикада» (№ 15), который с самого 1923 года, несмотря на крайне изменчивый репертуар, пользуется неизменным успехом у взрослых и детей.
