Игорь Скорин - Я отвечаю за свою страну
Именно тогда шахматы стали нашей любимой игрой. Люди, уставшие от кровавых побед войны, хотели побед бескровных, а здесь они были, и еще какие! Разгромлена в радиоматче через океан сильнейшая команда США. Ботвинник, а за ним Смыслов, Бронштейн, Керес неумолимо побеждают во всех турнирах. В печати ведется дискуссия, что есть шахматы — спорт, искусство или наука?
Я не принадлежал к числу способных, но очень надеялся, что наступит день, когда Вадим Синявский в ночном выпуске объявит на всю страну, как в первом туре первенства страны молодой ленинградский мастер Борис Маслов уже в дебюте пожертвовал пешку, а его противник — прославленный гроссмейстер — не нашел правильного продолжения, попал в цейтнот и на 29-м ходу вынужден был сдаться.
Окончив школу, я пришел в юридический институт в вдруг обнаружил, что все на шахматы смотрят как на игру, пусть более мудрую, чем домино, и все-таки только как на игру. Все знали волейболиста Толю Алексеева, баскетболиста Юру Пергамента, знали своих донжуанов, певцов самодеятельности, хороших студентов, наконец, а о шахматистах почти не слышали, хотя мы были чемпионами города среди вузов. Постепенно меня затянула учеба, разные институтские заботы. Я сходил несколько раз в кино на фильмы-спектакли с красивой девушкой Тамарой Мочаловской и совсем потерял интерес к шахматам. Осталось у меня от тех времен лишь несколько блокнотов с шахматными партиями, вырезанные фотографии с обложки журнала «Шахматы в СССР», где в составе юношеской сборной Ленинграда при очень сильном желании можно узнать и меня. Еще осталась партия со Спасским, которую часто перепечатывают в монографиях, поскольку Таль именно в ней усмотрел первые проблески гениальности будущего чемпиона. Я не знаю, жалеть ли те годы или радоваться, что они были? Может ли человек жаловаться на что бы то ни было в своей жизни?..
И тут вспомнилась фамилия моего обидчика, так похожего на смеющегося с фотографии, — Павел Гордин. Он жил где-то рядом с Дворцом пионеров и, как сотни других ребят, мечтавших о славе, не прошел отбор в шахматном клубе. Я вспомнил удар, встречу на Невском. Узнать остальное помогает адресное бюро. Он мой ровесник, работает конструктором в институте Промстройпроект, живет, где и жил, — на улице Ломоносова.
На этой небольшой улице я знаю почти все дома. В них и окрест прошло мое блокадное детство. На ней жили мои блокадные друзья Игорь Быков, Юрка Мнацаканов, самая красивая девушка моей молодости Тамара Мочаловская. Жившие в этих огромных домах бывшего Чернышева переулка считались тогда счастливцами, ведь вся жизнь города вращалась на Невском, до которого рукой подать от Чернышева переулка. Здесь мы готовилась к экзаменам, отмечали дни рождения, слушали футбольные репортажи. Нам было хорошо, мы не замечали неудобных, длинных комнат, темных, извилистых коридоров, слепых кухонь, печного отопления, узких дворов, заваленных до второго этажа поленницами дров. Так было и в школе, и в институте, и в первые годы работы. Потом обзавелись семьями, город пополз расти вширь, и мы потеряли друг друга из виду.
Я оставляю машину на Фонтанке, у Щербакова переулка. Прохожу мимо школы, в которой учился, мимо бомбоубежища, где мы всем классом пережидали обстрелы и бомбежки. Через бесконечные проходные дворы выхожу на улицу Ломоносова, которая совсем не изменилась. В доме номер 17 и живет Паша Гордин. У женщины-дворника, убирающей около дома с панели снег, узнаю, что квартира его на последнем этаже. Живет он с женой Ритой в двух комнатах в разных концах квартиры. Рита — врач, сын учится в шестом или седьмом классе, недавно вернулся домой из школы. Самого Павла не видела дней десять. Знакомых ходит к ним много, родители живут где-то далеко.
Я позвонил в квартиру, дверь открыла пожилая женщина в переднике.
— Павла можно?
— Он в командировке, и давно уже.
— А жена дома?
— Еще не пришла.
Я проехал на Литейный в проектный институт — место работы Гордина. В отделе кадров инспектор подтвердил, что с десятого ноября он находится в командировке на одном из объектов Восточной Сибири и с ним поддерживается ежедневная связь.
Снова родной кабинет — и тут происходит невероятное. Короткий стук в дверь, и без приглашения входит человек, которого при всем желании трудно было ожидать, — Марина! Она уверенно садится, положив ногу на ногу, закуривает сигарету и улыбается.
— Не ждали? Прилетела из Москвы и решила навестить наших скромных защитников.
Я молчу. Она, помедлив, смущенно говорит:
— Знаете, не поверила, что работаете в милиции. Думала все-таки, что вы спекулянт, и рада, что ошиблась.
Длинный-длинный звонок. Очень не хочется поднимать трубку. Хорошего ждать неоткуда, а худшее не предусмотришь. В трубке слышится знакомый грассирующий голос:
— Ты хорош, ты молодец!
Я вспоминаю, что сегодня день рождения Олега и я давно обещал быть.
— Вы знаете, у меня есть предложение, — сказал я Марине. — Сегодня день рождения у моего старого друга. Как Марина смотрит, чтобы нам пойти вместе?
— Я не успела переодеться.
— Ваша форма вас украшает…
Познакомились мы с Олегом давно, еще в войну, на почве увлечения книгами. В отрезанном от всего мира Ленинграде книги были тем единственным, что город мог предложить своим жителям в избытке. Магазины были заполнены штабелями книг. От бомбежек и обстрелов горели дома, и из окон вместе со скарбом летели тысячи книг. На морозе от воды из пожарных шлангов они превращались в ледяные кирпичи, которые над огнем лопались и становились коричневыми и ломкими. А в центре города, разложив на газетах книги из своих библиотек, которым они отдали всю жизнь, безучастно глядя на покупателей, сидели старые люди и думали только об одном: когда все это кончится?
Именно тогда я пристрастился к чтению и собиранию книг. Среди покупателей в магазинах и на Сенной площади, тогдашнем торговом центре города, я часто встречал Олега. Он тогда ходил в сером пальто, с противогазом через плечо. Так и познакомились.
Я давно бросил собирание книг — занятие ныне непосильное, у Олега, напротив, хорошая библиотека. Мы вместе окончили юрфак, и наши пути разошлись — он пошел в адвокаты. Встречаемся теперь по круглым датам, или иногда я захожу к нему за редкими новинками. У него устойчивая репутация солидного адвоката; умная, образованная жена с редкой профессией гляциолога, веснушчатый сын-вундеркинд, с детства читающий книги для взрослых; внешне суровая, а на деле душевно щедрая теща. И книги, тысячи книг, которых не прочесть до конца дней своих. У него всегда интересно, уютно, жена вкусно готовит — обязательно есть что-нибудь исконно русское: пироги с рыбой, моченые яблоки, щи с белыми грибами, настойка из ревеня.
Встретили нас радостно. Марина, безусловно, пришлась кстати — разговоры смолкли, все воззрились на нее. Олегова теща шепнула мне на ухо:
— Вы, Боренька, не меняетесь, все такой же!
На Руси еще Петр I положил: всем опоздавшим за праздничный стол под шуточный тост надлежит выпить штрафную. Что мы и проделали, закусив рыжиками в сметане.
Прерванные разговоры возобновились. Русская интеллигенция, помимо всего прочего, завоевала мировую известность именно своей любовью посидеть, поговорить не о деньгах и других преходящих ценностях, а просто о бессмертии души, или — как теперь принято говорить — за жизнь. Делаем мы это часами и с удовольствием.
Олег, довольный нашим обществом, светится. Он любит собирать, угощать, просто слушать друзей. Сейчас он сидит у бара, недалеко от меня, наливает из разных бутылок в фужеры и мешает — составляет коктейли по какому-то совершенно новому рецепту. Бросив в фужеры лед, он протягивает их мне и Марине.
Нас с Олегом соединяют не только любовь к книгам, учеба в университете, но и шахматы — блаженное время Дворца пионеров.
— Олег, — спрашиваю я, — ты шахматиста Игнатьева знаешь?
— Дай подумать. Пожалуй, только Игоря Игнатьева.
— Именно он меня и интересует.
— Много сказать не могу. Сам знаешь, какие отношения у шахматистов — видимся только в турнирном зале. Правда, три года назад вместе с ним играли в Волгограде и жили в одном номере. Даже сблизились. Парень как парень, неглупый, современный. Зачем тебе, толком скажи?
— Игоря убили.
— Тогда понятно.
Олег — первый сторонний человек, с которым я решил поделиться. Он профессионал, и ему со стороны, думаю, будет еще виднее. Я решил рассказать все по порядку, чтобы еще раз проверить себя. Мы сидим в углу, Олег слушает. По мере того как я рассказываю, у меня снова, в который раз, складывается впечатление — мы пашем землю понапрасну.
— Проверка такси дала что-нибудь? — спрашивает Олег.
— Интересно, когда это могло быть? Всего несколько часов назад развезли объявления.
