Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады
Станислава Жолкевского называли «самым опытным воином Европы» и это была почти правда. Великий коронный гетман спокойно ждал, как из Ясс на него накатывается пятидесятитысячная армия Искандер-паши, широко раскинув в стороны десятки тысяч татарских всадников хана Девлет Гирея. Кроме надворных команд, своевольных и нестойких, за его спиной стояли четкие хоругви панцирных гусар с почти десятикилограммовыми палашами в руках. Посеребренные крылья за их спинами не давали накинуть на них ловкий татарский аркан. Польский лагерь, сделанный по образцу римских легионеров Юлия Цезаря, надежно прикрывали артиллерийские батареи Жомберга и наемные рейтары немца Денгофа. На фланге у Жолкевского встали молдавские отряды господаря Каспара Грациани, обещавшего драться за свою землю до конца, а в нескольких переходах от Цецоры находились спешившие к гетману хоругви Николая Потоцкого.
Ранним утром 9 сентября 1620 года региментар шляхетской вольницы полковник Струсь сообщил Жолкевскому то, что вскоре стало видно и невооруженным глазом. Цецорская равнина, вся в облаках пыли, была забита войсками Искандера-паши, который сразу приказал атаковать поляков.
В течение очень жаркого сентябрьского дня, армия Жолкевского твердо отбила три ожесточенных турецких штурма и расстроенный Искандер-паша увидел, что гири на весах еще ничего не решившей для себя победы вдруг стали клониться совсем не на сторону османов.
Вечером из польского лагеря тихо ушли молдаване Грациани, магнатские отряды каменецкого старосты Калиновского и хоругви князя Корецкого и это было совершенно очевидное предательство, поразившее Богдана Хмельницкого. Бежавшим не повезло, их с удовольствием встретили и взяли в плен носившиеся по степи татарские чамбулы Девлет Гирея. Не заарканенные крымцами поляки бросились переправляться через совсем не маленький Прут, в котором благополучно и утонуло большинство убегавших.
Значительно уменьшившееся войско Жолкевского восемь дней отбивалось от атак Искандер-паши в осажденном лагере. В ночь на 20 сентября в квадрате из скованных цепями возов польские хоругви начали отступать вдоль реки Прут к границе Молдавии и Речи Посполитой. 24 сентября под сплошными турецкими атаками полки Жолкевского пробились к Днестру, но ночью у Могилев-Подольского янычары опять атаковали измученных жолнеров, для которых все было кончено. Великий коронный гетман и окружавшие его офицеры, среди которых был и Михаил Хмельницкий, погибли в страшной ночной резне, а Станислава Конецпольского с сыном Александром, Богдана и еще многих офицеров взяли в плен турки.
Конецпольских и других знатных поляков, конечно, вскоре выкупили. Вместо погибшего Станислава Жолкевского новым великим коронным гетманом стал Станислав Конецпольский, получивший и богатое ранговое Чигиринское староство. Казак Богдан Хмельницкий с ходу попал в страшное рабство на турецкие боевые галеры, и шансов выжить у галерного гребца почти не было.
Почти год Богдан греб в Черном море, когда летом 1621 года турецкая армия во главе с султаном Османом II опять пошла на Речь Посполитую. У Хотина во главе польско-литовских войск, поддерживаемых казацкими полками Петра Сагайдачного, султана встретил великий литовский гетман и полководец Кароль Ходкевич. 28 сентября объединенное польско-литовско-белорусско-украинское войско отбило страшный генеральный штурм османов и, несмотря ни на что, удержало фронт до конца октября. Сильно поредевшее войско султана без победы ушло в Стамбул, радуясь смерти раненых отравленными стрелами Кароля Ходкевича и Петра Сагайдачного.
По заключенному миру граница Турции и Польши стала проходить по Днестру. В турецкой армии и флоте ощущалась сильная нехватка кадров, и сам адмирал неведомыми господними путями вдруг обратил свое внимание на образованного украинского гребца. Знаток европейских языков и уже выучивший турецкий Богдан Хмельницкий стал переводчиком у капудана-паши турецкого флота. За два своих пленных года чигиринский казак в совершенстве изучил не только устройство османской армии и флота, в котором для него больше не было военных тайн. Двадцатипятилетнего Богдана поразили подробности борьбы Турции и Византии, о которых ему не рассказывали во Львове. Он смог, наконец, дать знать матери в Чигирин, что остался жив и друзья его отца стали собирать для него выкуп.
Поздними стамбульскими вечерами Богдан записывал и систематизировал свои знания об искусстве политической интриги на примере двух колоссальных восточно-западных империй, разложившихся на границе Европы и Азии.
* * *«Как ни странно, императорская власть в существовавшей тысячу лет династической Византии, не передавалась по наследству. Базилевсов провозглашали армия, сенат и народ, и это считалось официальным демократическим избранием, правда, чересчур частым, поскольку желающих посидеть в кресле императора Восточной Римской империи хватало всегда. Армия получала деньги и выкрикивала нового базилевса, сенат – это бессловесное собрание бесправных сановников, одобрял выбор, народу давалось гора угощения и алкоголя и избирательное государственное право в империи было лицемерно реализовано.
Монархическая самодержавная демократия закончилась в середине VI столетия апогеем правления Юстиниана, считавшегося самым великим базилевсом потому, что будучи избран на законном основании, он беззаконно убил больше всех своих подданных.
Наличие горы трупов своих и чужих жителей стало эталоном измерения величия Византийского государства. По «Кодексу Юстиниана» самым страшным преступлением в империи стало словесное «оскорбление величества». За это ужасающее поношение верховной власти предполагалась четвертование, обезглавливание, распятие, травля дикими зверями и порка до смерти. Провозглашенное равенство всех имперских граждан перед законом, естественно, никогда не соблюдалось ни базилевсами, ни их бесчисленными приближенными. Император, находившийся в трезвом уме и твердой памяти, см объявил свою власть божественной, что с восторгом было поддержано сановниками, почему-то не подумавшими, что скоро их начнут божественно убивать по собственному хотению и императорскому велению. Верные советники даже сделали Юстиниану двойной трон и он объявил, что теперь справа от него незримо сидит Господь. Лицемерие намного усиливало властное самодурство, которым все больше и больше правили тупость и желание безнаказанно издеваться над людьми.
Кровопролитные и никогда не прекращающиеся войны стали нормальным состоянием Византии, опять сделавшей Средиземное море «Римским озером». Казна государства почему-то была пуста всегда, лучшие люди гибли в бесконечных сражениях, экономика постоянно подрывалась, а население, по-прежнему называвшееся народом, за попытку инакомыслия объявлялось восставшим врагом любимой отчизны, за что жестоко каралось, всегда и обязательно с конфискацией имущества. Чтобы было, что конфисковывать, любивший убивать Юстиниан даже ввел в имперское право институт частной собственности.
Века имперских захватов закончились двойным сокращением населения и территории Византии. Во всем мире это государство-убийца стало образцом процветания политических интриг, казнокрадства и безнаказанного грабежа. Базилевсы столетиями коварно, жестоко и цинично резались за власть, активно сокращая количество своих подданных. В узком кругу они глубокомысленно-лицемерно заявляли, что в борьбе за власть не могут позволить себе роскошь соблюдать законы. Постоянно развращаемая подкупами византийская армия традиционно возводила на имперский трон недостойных претендентов, любивших подлость, коварство и убийство. Редко кто из императоров успевал умереть своей смертью.
Существованию империи очень помогала внешняя торговля между Западом и Востоком. Константинополь, центр торговых путей между Европой и Азией, превратился в богатейший город жестокого средневекового времени. Богатство империи зла не помогло – страна, называвшая государства-соседей варварскими, сама была отъявленным варваром в политике, экономике, обществе.
Эталоном мерзкой византийской политической интриги в Европе считался захват трона Андроником Комнином в 1182 году.
После смерти отца-базилевса Мануила Комнина, новым правителем Византии стал его десятилетний сын Алексей. Его дядя Андроник, как теоретический претендент на престол, сам тут же присягнул не покушаться на власть своего племянника-императора. Родственников Комнинов и без него было много, но не таких подлых, и в разгоревшейся междоусобице Андроник выступил на стороне матери Алексея, официальной регентши Марии Антиохийской, правившей за своего сына. Подавив мятежи, Андроник сам себе устроил триумфальный въезд в Константинополь, объявив себя освободителем народа, прекратившим смуту в государстве.
