Элвин Москоу - Столкновение в океане
Стоявший на правом крыле мостика вахтенный матрос Бьеркман также заметил изменение положения огней. Он пошел через рулевую рубку, чтобы доложить об этом штурману. Но тут понял, что штурман тоже видит огни.
Карстенс, вернувшийся на левое крыло мостика, стоял, неотрывно глядя в бинокль. По пути на левое крыло он задержался у радиолокатора и взглянул на него. Разговаривая по телефону, он не видел, как другое судно пошло на пересечение курса «Стокгольма». Не обратил он внимания и на перемену положения эхосигнала на радиолокаторе. Не заставило его также насторожиться и то, что он мельком увидел через иллюминатор рулевой рубки «Стокгольма», когда направлялся на крыло мостика.
Но теперь он, наконец, осознал весь потрясающий ужас создавшейся обстановки. Никакой речи о благополучном расхождении судов, на которое он рассчитывал, уже не могло быть. Перед его глазами появился огромный борт гигантского черного судна, сверкавшего огнями, как парк Тиволи в Копенгагене. Судно шло на пересечение курса «Стокгольма»! Как в бреду, он увидел яркий свет зеленого отличительного огня.
Это был правый борт другого судна!
Карстенс ринулся к находившемуся перед ним машинному телеграфу. Перегнувшись через его корпус, он схватил своими огромными руками обе рукоятки, рывком перевел их вверх в положение «стоп», а мгновение спустя, опустил вниз — «полный ход назад».
— Право на борт! — закричал третий штурман Ларсе-ну, осыпая идущее вперед неизвестное судно проклятиями. Резко продребезжал звонок машинного телеграфа, подтверждая выполнение приказания машинным отделением. Штурману показалось, что он услышал сигнальный гудок другого судна, однако не был в этом уверен, так как в это же время у него над ухом прозвенел звонок машинного телеграфа.
Реакция Ларсена была мгновенной. С быстротой, на которую был только способен, он принялся перебирать руками, вращая вправо штурвал. Совершив один полный оборот, второй, третий, четвертый, пятый, штурвал остановился и дальше не поворачивался.
Реакция капитана Норденсона, сидевшего внизу в своей каюте, была мгновенной. Услышав за стеной перемещение тросов машинного телеграфа, он вскочил с кресла, оттолкнул его от стола, схватил фуражку и побежал на мостик.
«Наверное, туман, — подумал он. — По-видимому, судно неожиданно встретилось с туманом, и Карстенс из осторожности дал теплоходу задний ход».
Реакция исполнявшего обязанности старшего механика Густава Ассаргрена, который находился в своей каюте рядом с каютой капитана, также была мгновенной. Он только что закончил читать книгу и потушил лампу, как вдруг услышал звонок машинного телеграфа. Вскочив с койки, он принялся снимать пижаму. Любое изменение режима работы двигателей в море было явлением необычным, и он решил, что надо срочно спуститься в машинное отделение.
Реакция двух механиков и трех мотористов в машинном отделении, услышавших звонок машинного телеграфа с приказом дать полный ход назад, была мгновенной. Пока находившиеся в отделении вспомогательных механизмов люди бросились бежать в отделение главных машин, несущий вахту на площадке пульта управления между двумя огромными дизелями второй механик, сорокасемилетний Юстра Свенссон, успел поставить штурвал правого двигателя на «стоп». В это же время моторист Александр Галлик повернул штурвал меньшего размера, открыв подачу воздуха, необходимого для отработки заднего хода двигателя. Тогда Свенссон, бросившись через трехметровую площадку, которая разделяла оба двигателя, остановил левый дизель. Далее он метнулся опять к правому двигателю и повернул его штурвал на «полный ход назад». Как и двигатель автомобиля, дизель судна сначала необходимо остановить, и только потом включать на задний ход.
Карстенс и стоявшие с ним на мостике два матроса, почувствовали, как от работы двигателей на задний ход задрожало судно. Но судно — не автомобиль, и замереть под скрип тормозов оно не может. Все заметили, что ход судна убавился, но «Стокгольм» все еще рассекал воду, продолжая начатый поворот вправо и стремясь навстречу неизвестному, находившемуся впереди судну.
Педера Ларсена — это был его первый рейс на «Стокгольме» — обуял страх, когда огромный черный корпус неизвестного судна заполнил квадратные иллюминаторы перед его глазами. Отчетливая мысль пронзила мозг. Блестящая медная кнопка сигнала тревоги была в каких-нибудь полутора метрах. «В одно мгновение, — лихорадочно думал он, — можно броситься от штурвала к кнопке, нажать ее и известить все судно о грозящей ему через несколько секунд катастрофе… Возможно, он спасет сотни жизней… Нельзя лишать пассажиров хотя бы этого предупреждения…» Мысли мелькали в голове Ларсена, но он продолжал стоять у штурвала, выполняя приказ; переложив руль право на борт, он наблюдал за надвигающимся бедствием.
«Пропал я… вот и пришел конец», — бормотал он про себя.
Один из пассажиров, доктор Гораций Петти, страстный любитель парусного спорта, никогда не забывавший прихватить с собой в карман компас, обратил внимание на отдаленный сигнальный гудок другого судна. Он отшвырнул книгу, которую читал, высунулся в открытый иллюминатор и увидел все в ярких огнях судно, полным ходом шедшее на пересечение курса «Стокгольма».
— Держись! — крикнул он своей жене. — Сейчас мы столкнемся!
Карстенс вплоть до самого последнего мгновения отказывался верить, что суда столкнутся. «Они должны как-нибудь разойтись», — настойчиво требовал его разум. Ухватившись за машинный телеграф на левом крыле мостика, он с ужасом наблюдал за происходящим, которое впоследствии никогда не мог изгнать из своей памяти.
«Водонепроницаемые двери!» — эта мысль пронзила сознание Карстенса в последний момент. Водонепроницаемые двери, которые могли предохранить «Стокгольм» от возможного потопления, были еще открыты. А оба судна все ближе и ближе подходили друг к другу.
«Вижу судно»
Густой серый туман, сокративший видимость почти до полумили, окутывал «Андреа Дориа». Временами влажная мгла скрывала от взоров стоявших на мостике даже нос судна. Рулевая рубка уже погружалась в сумерки, когда два штурмана одновременно поднялись на мостик. Они резко отличались друг от друга. Старший второй штурман Франчини был высоким, худым, серьезным, со смуглым цветом лица. Ему было тридцать семь лет. Младший третий штурман Эугенио Джианнини, наоборот, был весел, энергичен, невысокого роста, коренаст, со светлой кожей и белокурыми волосами. Ему было двадцать восемь лет.
Вахта на мостике «Андреа Дориа» менялась в 20 часов. Старший вахтенный офицер, первый штурман Луиджи Онето, приступил к сдаче вахты Франчини, а Джианнини сменил у радиолокатора младшего второго штурмана Гвидо Бадано.
— Пошли, я покажу на карте наше место, — сказал первый штурман Онето второму штурману, и они отправились в штурманскую рубку. Франчини просмотрел черновой судовой журнал, а Онето перечислил все меры предосторожности, принятые в связи с туманом. Судно шло истинным курсом 267 градусов. Эта цифра была написана мелом на небольшой черной доске, висевшей над штурманским столом, и на другой доске, находившейся перед рулевым.
Джианнини, как всегда в начале вахты, проверил и убедился в правильности показаний трех установленных на мостике компасов. Затем проверил щиток управления водонепроницаемыми дверями — двенадцать маленьких лампочек тускло светились в рулевой рубке.
Справа от штурвала находился радиолокатор «Рэйтеон». Сдавая вахту, Бадано показал на экране установки, включенной на двадцатимильную шкалу, эхосигналы трех судов.
— Все они идут в одном направлении с нами, — сказал он.
Теперь Джианнини видел, что два судна находились примерно в девяти милях впереди «Андреа Дориа» по курсовому углу около 40 градусов соответственно слева и справа; третье шло примерно в шести милях позади и левее.
Приняв вахту, Франчини задержался у радиолокатора, чтобы запомнить положение находившихся впереди судов, а затем вышел на крыло мостика. Всматриваясь вместе с капитаном в густой непроницаемый туман, они изредка перебрасывались словами.
Джианнини молча наблюдал за экраном радиолокатора. Он видел, как быстроходный «Андреа Дориа» постепенно догонял оба идущих впереди судна. Судно позади, от которого «Дориа» быстро уходил все дальше и дальше, его не интересовало. Время от времени капитан спрашивал о расстоянии до этих судов и их курсовые углы. В ответ Джианнини громко произносил соответствующие цифры. Расстояние он определял по концентрическим окружностям на экране, которые соответствовали определенному числу миль; курсовой угол — по азимутальному кольцу вокруг экрана, предварительно установив на соответствующий эхосигнал подвижный визир.
На «Андреа Дориа» радиолокатор был более усовершенствованного типа, чем на «Стокгольме». Он имел встроенный репитер, синхронизированный с гирокомпасом, что давало возможность в любой момент определить не только относительный курсовой угол другого судна, но и истинный пеленг на него. Однако около радиолокатора итальянского лайнера не было планшета для прокладки, которым мог бы воспользоваться оператор. Чтобы точно определить место, курс и скорость хода наблюдаемого судна, второй вахтенный штурман должен был произвести прокладку на планшете, находившемся в освещенной штурманской рубке. Планшет лежал в верхнем ящике штурманского стола и не использовался. В отличие от порядка, заведенного на «Стокгольме», на «Андреа Дориа» не было принято вести прокладку радиолокационных наблюдений. Штурманский состав на глаз определял курс и скорость хода других судов, по возможности запоминая для этого изменение положения эхосигналов на экране радиолокатора: если пеленг изменялся быстро, то суда разойдутся благополучно, если же медленно, то оба судна следуют курсом, ведущим к столкновению, и одному из них или обоим (в зависимости от обстоятельств) необходимо изменить курс.
