Андрей Сульдин - Битва за Москву. Полная хроника – 203 дня
«2. Команды создавать в 6–12 человек по производственно-территориальному признаку (при предприятиях, учреждениях, колхозах, совхозах, МТС, населенных пунктах), отбирая в них беззаветно храбрых и решительных комсомольцев и некомсомольцев-добровольцев в возрасте до 16 лет.
6. …В первую очередь обучить команды умению распознавать танки врага, их уязвимые места, метко поражать их бутылками с горючим и гранатами, уметь окапываться, маскироваться, делать завалы и ловушки. Занятия проводить 2–3 раза в неделю по три часа в условиях, приближенных к боевой обстановке. Макеты танков, учебные гранаты, бутылки с окрашенной жидкостью изготовить в необходимом для обучения количестве силами комсомольцев и молодежи».
Красноармеец в маскировочном халате с автоматом ППШ.
* * *В печати, разумеется, не говорилось о готовящемся контрнаступлении под Москвой. Лишь в статье Ильи Эренбурга, опубликованной в газете «Красная звезда», проскользнула одна строка: «В тылу готовится мощная армия».
Писатель Борис Галин, фронтовой корреспондент «Звездочки», прислал в газету очерк с неожиданным названием «Рябая курочка». Он побывал в одной отбитой у противника деревни, от которой остались одни головешки. Пожилой крестьянин рассказывал о немцах: «Пришли в село, а ушли – села-то и нет. Сожгли все начисто…» Подошла женщина и добавила: «Сначала стали отбирать коров, потом свиней, потом за хлеб взялись… Полы во всех домах выдрали на блиндажи. А ведь кругом – лес. Так нет же, за полы взялись. Курятину любили, ух как! Как курицу увидят, так цоп ее в котелок, водки достанут и лопают». И сказала, что на все село осталась одна курица, которую и продемонстрировали Галину. На шее у нее была голубая ленточка, такие же ленточки, только розовые, на ногах. Ее гладили, называли самыми ласковыми словами: Хохлаточка, Куруша, Курынька. А уцелела она исключительно благодаря сообразительности: чуть свет бежала в поле, а ночью забивалась в щели. «Долго-долго мы видели это погорелое село, обугленные березы, полураздетых людей и рябую курочку…» – писал Галин.
5 ноября 1941 года
Ночью 12 советских самолетов У-2 нанесли бомбовый удар по занятой гитлеровцами подмосковной железнодорожной станции Дорохово. Станция надолго была выведена из строя.
* * *Во время бомбардировки Москвы прямым попаданием бомбы был разрушен дом, где жил издатель и просветитель Михаил Сабашников с женой. Михаил Васильевич оказался засыпанным рухнувшей стеной. Его удалось спасти. Однако здоровье его будет подорвано, и после тяжелой болезни в феврале 1943 года он скончается.
6 ноября 1941 года
На станции московского метро «Маяковская», вблизи тогдашнего убежища Иосифа Сталина – Великий Учитель проживал в это время в метро, – состоялось торжественное заседание в честь 24-й годовщины Октябрьской революции, на котором присутствовало 2 тысячи человек. С докладом выступил товарищ Сталин. Главный редактор «Красной звезды» Давид Ортенберг, приглашенный на это мероприятие, вспоминал после войны: «У входа усиленная охрана. Тщательнейшая проверка пропусков. Эскалатор бесшумно несется вниз. После погруженных во тьму столичных улиц в глаза бьет нестерпимый свет… Сидим кто в креслах, принесенных сюда из ближайших театров, кто на довольно обшарпанных стульях из кинозалов. Почти все – в гимнастерках. Отличить военных от невоенных можно только по петлицам – у невоенных они «чистые»: нет ни кубиков, ни шпал, ни генеральских звезд. Сидим как прикованные к своим местам, никто никуда не уходит. Да и ходить-то некуда: нет ни фойе, ни холлов. Есть, правда, буфет, приткнувшийся здесь же. В буфете – бутерброды и, к удивлению всех, особенно фронтовиков, – мандарины… Прибывает поезд метрополитена. Все поворачивают головы в его сторону. Движение обычных поездов по этим рельсам – в противоположном направлении: значит, прибыли члены политбюро и московские руководители. Они располагаются за столом, накрытым красной скатертью… Поднявшись на трибуну, /Сталин/ заговорил ровным глуховатым голосом… Звучат последние слова доклада: «Наше дело правое – победа будет за нами!» После речи Сталина заседание было объявлено закрытым. Затем был концерт. «Чего угодно можно было ожидать, только не этого, – писал Ортенберг. – До концертов ли нам!.. На импровизированной эстраде появились, сменяя друг друга, народные артисты Михайлов и Козловский, изрядно поредевший ансамбль песни и пляски Красной Армии под управлением А.В. Александрова, ансамбль МВД… Всем им бурно аплодировали и вызывали на бис». Тем временем к Москве пытались пробиться 250 немецких самолетов, но ни один не прорвался. Потеряв 34 самолета, немцы повернули назад.
* * *Рядовой стрелкового полка ПВО Москвы 31-летний Дмитриев из засады у памятника Минину и Пожарскому произвел несколько выстрелов по правительственным автомашинам, выезжавшим из Спасских ворот Московского Кремля. Никто не пострадал, но машина, в которой ехал Анастас Микоян, получила повреждения. Задержанный боец утверждал, что действовал только по своей собственной инициативе и что его мотивом была месть руководителям страны, которые уверили народ в непобедимости Красной Армии, а на деле допустили гитлеровцев до самой Москвы. Естественно, Дмитриев был расстрелян.
7 ноября 1941 года
В Москве, на Красной площади, состоялся исторический военный парад, на котором Иосиф Сталин с трибуны Мавзолея Ленина обратился с напутственным словом к бойцам, прямо с парада уходившим на фронт, находившийся тогда в нескольких десятках километров от Кремля. Решение о том, что парад должен состояться непременно, принял лично Сталин. Он распорядился усилить войска ПВО, а если во время парада немцы все-таки прорвутся в Москву, и будет бомбежка, – убитых и раненых быстро убрать, но парад завершить. Подготовка парада началась в обстановке строгой секретности; лишь под утро специальная команда вывесила на фасаде ГУМа портреты Ленина и Сталина, кумачовые полотнища. Парад начался в 8 утра – раньше обычного, тоже из предосторожности. Командовал парадом командующий Московским военным округом генерал Павел Артемьев, а принимал его маршал Семён Будённый. Руководство страны разместилось на обычном месте – на трибуне Мавзолея Владимира Ильича Ленина.
В 5–6 утра на подступах к площади собрались войска – все в полевой форме, в полной боевой выкладке, с подсумками, полными боевых патронов, с саперными лопатами, с вещевыми мешками за спиной – никакой парадности. Несколько батальонов было отведено с наименее опасных участков фронта и переброшено в Москву грузовиками. Они прошли по Красной площади первыми. Под боевые марши, исполняемые оркестром штаба МВО под управлением Василия Агапкина, шли по главной площади страны артиллеристы и пехотинцы, зенитчики и моряки.
Проследовала непременная конница с тачанками, следом – немного мотопехоты и батальоны московского ополчения, – кто в чем: мелькали шинели старого образца, полушубки, пальто, ватники, сапоги, валенки, ботинки с обмотками. Вооружено московское ополчение было винтовками вперемежку с карабинами, почти не было автоматов и совсем не было противотанковых ружей. В параде приняли участие батальоны курсантов Окружного военно-политического училища, Краснознаменного артиллерийского училища, полк 2-й Московской стрелковой дивизии, полк 332-й дивизии имени Фрунзе, стрелковые, кавалерийские и танковые части дивизии имени Дзержинского, Московский флотский экипаж, Особый батальон военного совета МВО и МЗО, батальон бывших красногвардейцев, два батальона Всеобуча, два артиллерийских полка Московской зоны обороны, сводный зенитный полк ПВО, два танковых батальона резерва Ставки, которые к 7 ноября 1941 года прибыли из Мурманска и Архангельска. Среди тех, кто прямо с парада отправился в этот день на фронт, был и Иван Андреевич Коноваленко (1916–1996), наводчик-рядовой 862-й зенитно-артиллерийского полка Московского фронта ПВО. Его ратный подвиг будет удостоен Ордена Отечественной войны II степени и 16 боевыми медалями.
После военного парада 7 ноября 1941 года – на фронт.
Потом прошли пушки весьма почтенного возраста (новые были на фронте) и не менее 200 танков: на фронт через Москву следовали 2 танковые бригады, их выгрузили на окружной дороге и завернули на Красную площадь. Танки повернули у Лобного места на Ильинку и через площадь Дзержинского направились на северо-западные окраины города – к фронту. Войска на рубеж обороны в районе Озерецкого и Красной Поляны с парада отправили в трамвайных вагонах. На взлетных полосах дожидались 300 самолетов, но в воздух они не поднялись: погода была облачной, сыпал снег, что, впрочем, никого не огорчило: немцы по этой же причине над Москвой не появились.
Сталин в своей речи, в частности, сказал: «Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик, – и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений… Наши людские резервы неисчерпаемы… Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков? Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики». Илья Эренбург в книге «Люди, годы, жизнь» напишет: «Меня резанули слова о «перепуганных интеллигентиках». Конечно, были и среди интеллигенции люди растерявшиеся, но уж никак не больше, чем в других слоях населения. Не знаю, почему Сталин еще раз выбрал нашу битую и недобитую интеллигенцию как козла отпущения. Интеллигенция была с народом, сражалась на фронте, работала в санбатах, на военных заводах… Все мы хлебнули горя не только потому, что армия Гитлера была действительно сильной, но и потому, что видели, как тяжело сказались на обороне предвоенные годы: бахвальство, фимиам и окрики, окостенение аппарата, а главное, страшные потери, нанесенные до войны командному составу Красной Армии, да и всем «интеллигентикам». Я просмотрел комплекты старых газет, с июля по ноябрь 1941 года, – имя Сталина почти не упоминалось, впервые за долгие годы не было ни его портретов, ни восторженных эпитетов; дым близких разрывов прогнал дым кадильниц. (Значит, и Сталин понял, что ему нужно потесниться)».
