Александр Сладков - Обратная сторона войны
– О май Гад! Сладков! Что я такого сделал, что ты опять здесь!
Но я вынужден вернуться к моему рассказу о моей первой командировке в Абхазию. Вернее, к ее завершению. Все было так. Опять мы поехали на уничтожение найденных боеприпасов. В этот раз нам выделили санаторский автобус, новенький желтенький ПАЗик. Главным был НИС, начальник инженерной службы Миротворческих сил. Полковник – с татарской внешностью, именем и фамилией, высокий, стройный, усатый – настоящий воин. И вот он привез нас на ту сторону Ингури к каким-то заброшенным каменным строениям. Что там делали саперы? Они складывали танковые снаряды кучкой на дно огромной авиационной воронки, накладывали тротил и поджигали бикфордов шнур. Все прятались. Звучал взрыв, и дальше опять складывали. Снова шнур, снова взрыв и так далее. Так провозились до обеда. А потом младшие офицеры вышли к НИСу с рацпредложением:
– Товполковник, а давайте загрузим воронку по полной. Все сложим. Шнур отмеряем подлиннее, подожжем, сядем в автобус и поедем себе. Пока горит, успеем уйти.
Гигантский взрыв на Ингури
НИС пожевал ус и согласился. Сказано – сделано. Закидали воронку снарядами по кромку, подожгли шнур. Все по плану. Заскочили в автобус. А он что? Правильно, не заводится. Послушали мы еще полминуты, как дедушка-водитель крутит стартером, и разбежались кто куда. Чтоб вы понимали степень ажиотажа – пока укладывались за камнями, я успел локтем разбить стекло в рыбаковских очках. Помню взрыв. Атмосферу болтануло, как во время землетрясения. Помню НИСа. Он почему-то не отбежал от автобуса. Просто сидел на корточках на дороге и неистово крестился. А вокруг него падали огненные шары размером с баскетбольный мяч. Мы еще долго лежали в укрытии. Автобус, ясный перец, стоял без стекол. И надо же, завелся после взрыва по первому требованию. По дороге, через три километра от места взрыва, мы наехали на один из наших постов. Из укрытия навстречу выскочил офицер.
– Что у вас там было?! Нас осколками так осыпало, мы аж в окопах засели по тревоге.
НИС ничего не ответил. Да он и всю дорогу молчал. Наверное, думал о путанице религий. А что касается меня… Так я после этих мин и взрывов уже дома, на даче, не то что в кусты старался не лезть за малиной, даже с асфальта сходить опасался. Привычка, тротил твою мать!
На базе саперов МС России. Как работать, никаких карт минирования и минных формуляров
Чечня. Обратная сторона войны
(очередь третья)
весна 95-го года
Прелюдия
Что такое Моздок? Это вам не просто перевалочная база, стоящая вдалеке от войны. Здесь есть свои герои. Сюда прилетают начальники, но не все они потом идут в бой. Зачем? Орден и так можно получить. И удостоверение участника боевых действий.
Сколько таких заветных книжечек на руках? Миллионы. Есть формальные ветераны, которые, кроме Моздока, ничего не видели. Иногда паркетному служаке достаточно передать из Москвы командировочный, а в Моздоке верные люди его отметят «как надо». Есть печать? Есть. И ты уже фронтовик. Как тот солдатик, чей Калашников не остывает от стрельбы в грозненской мясорубке. Как комбат, охрипший, простывший, контуженый, отказывающийся ехать в тыл от своих бойцов. Теперь и ты можешь скромно упомянуть о себе в льготной очереди на квартиру. Можешь пробросить фразу тихонько, в курилке, мол, «мы, фронтовики». Можешь, в конце концов, крикнуть громко на какой-нибудь пьянке: «А я что, не был?!»
Проходящие службу в Моздоке – не на войне, а при войне. Хотя… Есть здесь и реальные люди. Вон вертолетчики – по пять раз в день взлетают и, если повезет, возвращаются, привозят усталый спецназ, раненых и убитых, дырки в своих фюзеляжах…
Моздок – это рубеж. Когда ты летишь «оттуда» на побывку, у тебя свербит в груди от радостного томления… Ты ждешь, когда машина коснется шасси посадочной полосы, когда со скрежетом остановится над головой несущий винт. Борттехник откроет дверь, выкинет наружу маленький трап. Ты подождешь, пока вынесут раненых, потом сам соскользнешь на бетон. Свободен! Хочешь – езжай в город, в кабак; хочешь – иди на КП, узнавай, когда в Москву пойдет ближайший «почтовик». А можешь сесть на такси и умчаться в Минводы, чтоб улететь с комфортом на «Аэрофлоте». Здесь никто не остановит: «Стой, там духи!!!» или «Стой, стреляю»! Ты не наткнешься на табличку с надписью «Мины». Потому что это Моздок.
Если оставить военную базу и пройтись по городу, вам встретится множество серых кафе. Это не места отдыха. В них заливают страх и тоску. Убогие забегаловки: засиженные мухами стены, столы, покрытые грязной клеенкой. В баре – паленая осетинская водка и кабардинский шмурдяк, именуемый коньяком. На закуску вам подадут салат из капусты, борщ и котлеты. В лучшем случае кусок вареной курицы. Посетители – небритые милиционеры, с лицами, опухшими от дешевого алкоголя, в серых бушлатах и с автоматами. Иногда в эти кафе заглядывают журналисты, иногда военные, прилетающие из Чечни. Бывают ребята из ОМОНа или из СОБРа, сопровождающие в тыл какого-нибудь «важняка».
А вот новички, которые только едут в Чечню… Их такие условия пугают. Они в кафешках не столуются. Это потом, на обратном пути, одурев от сухпайка и казенной каши, они будут здесь ужинать с большим удовольствием.
Моздок – это еще и пресс-центр, трещащий по швам от набивающихся в него журналистов. Иностранцы добираются через Нальчик и Минводы. Берут такси и едут сюда. Часами простаивают на КПП. Потом в сопровождении военных прибывают в пресс-центр. На втором этаже в большой пыльной комнате они сутками ждут, в надежде получить разрешение снять войска. Услышав ответ, как правило, отрицательный, они матерятся по-русски, разворачиваются и уезжают. В Гудермес, в Аргун… Туда, где Дудаев. Успешно получают индульгенцию министра информации Ичкерии Мовлади Удугова и снимают боевиков. Я не забуду шведскую журналистку, взрослую даму, плачущую навзрыд. Мне было ее по-человечески жаль. Это ж надо, отмахать из Европы тысячи километров, чтоб получить от ворот поворот. Тем временем за кордоном крутят сюжеты о зверствах военных, страданиях мирного населения и подвигах «бойцов чеченского сопротивления».
А для меня Моздок – территория очищения. Приезжаю сюда, и уходят все заботы, переживания, проблемы. Все, что волновало дома, теряет ценность. Я улетаю за Терек новым человеком. Без прошлого и будущего, имея лишь смутное настоящее.
Что со мной произойдет там, в Грозном, сегодня? Я не знаю.
Но эта война в Чечне для меня началась не вдруг. Была прелюдия.
Независимая и ужасная
Первый раз я оказался в Чечне еще до войны. За три месяца. Никто не заставлял. Просто сказали: «Хорошо бы съездить». Вокруг Чечни уже стояла блокада. Телефон. Набираю Грозный:
– Можно приехать?
– Приезжайте, если вас свои же по дороге не шлепнут.
Нормально…
– А приеду, куда обратиться?
– В резиденцию президента Ичкерии. Спросите Ширвани Пашаева.
– Спасибо.
Там есть дудаевская власть. В Грозном. Рядом, на равнине, есть оппозиция. Ага… С официальными «грозненцами» я уже поговорил. Для страховки ищу дополнительные выходы. Того, кто хоть чем-то сможет помочь в командировке. Задача: узнать, что там происходит в этой Чечне. Разобраться. Написать, снять сюжет. Мне дают телефон человека из чеченского нефтяного министерства. Это, как я понял, контакты оппозиции. Той, что с Дудаевым в контрах. Запутано все. Тут и там чеченцы, и они борются друг с другом. Кручу пальцем телефонный круг. Говорят: «Прилетайте! Провезем! Сперва в Ингушетию, а потом в Грозный, только захвáтите с собой еще человека. Она из Америки».
Летим. Я, оператор Володя Рыбаков, видеоинженер Андрей Коляда. Я работал с ними уже. В Абхазии и Приднестровье. Вова похож на революционера-бомбиста или студента-народовольца. В фильмах про революцию я таких видел. Высокий, поджарый, с черной окладистой бородой. С длинными черными волосами. Голос – баритон. Хотя он не слишком часто им пользуется. Молчун. Дальше… Он в очках. За линзами – умные и… глубокие глаза. Да… Разве про глаза говорят «глубокие»? Нет, наверное. Но когда я встречаюсь с Вовой взглядом, боюсь утонуть в почти ощутимой бездне его невысказанных мыслей и потаенных знаний. Впрочем, в быту Рыбаков абсолютно предсказуем и комфортен. Сдержан, скромен, в эмоциях экономен. Хотя… Может он иногда вдруг, листая «Спорт-экспресс», азартно хлестануть себя по коленке ладонью, вскочить, нервно пройтись туда-сюда по комнате и воскликнуть: «Во блин!!! Вот «Зенит»!!!
После такой ажитации Рыбаков обычно достает коробочку с табаком, листик специальной бумаги, машинку для самокруток, и через полминуты закуривает любимый «Жетан». И это не понты. Обычные операторские финтифлюшки. Да-да, операторы, как правило, известные оригиналы. Любят обвесить себя портативными фонариками, карманными пепельницами, швейцарскими многофункциональными ножичками (обязательно чтоб в наборе зубочистка была), складными серебряными стаканчиками и т. д. и т. п. И еще… Вова – из Санкт-Петербурга. Как и все питерские, он обожает Довлатова, болеет за родную команду «Зенит» и старается не ругаться матом. И мы его не провоцируем. В работе Рыбаков неутомим, изобретателен и прилежен. Он талантливый оператор, стремящийся не к ремеслу, но к искусству.
